Второй полёт Гагарина - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Машина превратилась из элемента некого форса в производственную необходимость, потому что Королёв сделал меня де-факто замом по снабжению. В отличие от него, особо секретного товарища, я успел засветиться на публике и потому открывал ногой любые директорские двери на заводах, где могли быстро и без проволочек выточить что-то, совершенно необходимое для эксперимента с ракетой или ракетным двигателем. Расплачивался с руководством белозубой улыбкой, со слесарями и прочими фрезеровщиками – бутылкой, для чего Главный определил мне оклад зама. Совместительство служащего в армии, тем более зачисленного в гражданскую контору, запрещалось категорически, но на фоне игнорирования приказа Хруща держать меня взаперти это было просто мелочью жизни.
Приходилось слышать, что ради «Фобос-Грунт» отчаявшиеся российские специалисты шли на радиорынок и за кровные рубли покупали китайские бытовые микросхемы, так ли это, может – обычная байка, не знаю, но вот сам очутился в подобном положении. Каюсь, занятиям с космонавтами уделял меньше времени, чем хотел бы, но куда больше, чем прежний Гагарин, по уши занятый представительскими поручениями.
Мы с Аллой пролетели не только мимо Чехословакии, но и мимо множества других весёлых мероприятий, я из-за опалы у генсека, а жена из-за беременности, протекавшей несколько тяжелее, чем первая. Не ездили даже в Крым, заменявший советским людям Анталию, Хургаду, Пхукет и Гоа одновременно. Как следствие, мне не грозило падение из окна госдачи в «Форосе». Тот Юрий сильно разбился и получил рваную рану на лице, посему не смог присутствовать на открытии съезда КПСС и сильно разозлил Хрущёва, в чём-то мы до сих пор совпадаем.
Моя персона во время поездок по заданию Королёва пользовалась неизменным успехом у женского пола. Ох, какое искушение… Я не выступал столь публично, как мой оригинал, но появившись в трудовом коллективе, где хоть один из трудящихся принадлежал к прекрасной половине человечества, а в бухгалтерии и секретариате все труженики такие, как попадал под обстрел женских глаз сильнее, чем волк, выскочивший на поле перед десятком охотников. Не гарантирую, что каждая отдалась бы прямо на рабочем столе, не забываем, в СССР секса нет, но взгляды ловил на себе столь пламенные, что, сорвись единожды, верность супруге мог бы хранить только изредка.
Клянусь: ни с кем, ни разу, хоть свербело очень. Я слишком заметен. На триста процентов уверен, что «осчастливленная» моим вниманием уж таким успехом да похвалилась бы. И для семьи, и для намеченных великих дел мне стоило оставаться незапятнанным.
Что-то во мне повторяло: ты – избранный, раз удостоился (по-моему, вряд ли заслужено) повторить подвиг Гагарина. Эта странная ответственность давила. Зачастую отказывал себе в мелких радостях, по-прежнему практически не употреблял спиртного, в отличие от того же Титова, получившего партийный разнос за безобразия в румынской командировке.
Он честно признался, что во время суточного полёта чувствовал себя отвратительно. Поскольку у меня ничего подобного не наблюдалось в силу краткосрочности пребывания на орбите, моё состояние сочли нормой, его – патологией. Следовательно, герой и всё такое, но к дальнейшим миссиям в космос негоден. Несложно догадаться, что перестал соблюдать режим. Из отряда космонавтов не отчислялся, но даже дублёром его бы уже никто не назначил. Соответственно, на всякие приглашения и торжественные встречи с тружениками и труженицами ездил постоянно, не отказываясь от чарки за своё здоровье и успехи космонавтики.
В конце августа, когда данные о послеполётном состоянии здоровья Титова были изучены и обобщены, Королёв устроил мне очередной сеанс откровений. Его обычный скепсис дошёл до какой-то экстремальной точки.
- Юра! Ты как думаешь, мы в тупике? Ну не сможет человек долго находиться на орбите. А ты: «Луна-а»…
- Ничего подобного. Мы, приматы, миллионы лет привыкали жить в гравитации. Дайте человеческому организму четыре-пять дней адаптироваться к невесомости. Вы же знаете мои предчувствия, а это к тому же основано на собственном опыте и ощущениях.
- Меня не поймут. Тут едва сутки вытерпел…
- Готов лететь на неделю. Вы же знаете, я не прекращал тренировки. Если датчики не покажут стабилизации состояния, через трое суток дадите команду на спуск.
- И мы получим уникального единственного, переносящего космос… Нет уж!
- Тогда форсируем одновременный полёт Нелюбова и Николаева. Лучше сразу троих, с Поповичем, как хочет Хрущёв.
Изменение ракетной политики позволило использовать все заготовки для баллистических ракет на базе «семёрки» на нужды исследования космоса. Даже экземпляры, стоящие на боевом дежурстве в РВСН, мы надеялись вскоре использовать для запуска беспилотных аппаратов. Я надеялся, что моё вмешательство сделает старты чаще. Поскольку военное министерство имело свои амбициозные планы, их «зениты» уходили в зенит, прошу простить мой французский, тоже несколько чаще – уже два спутника-шпиона во второй половине шестьдесят первого года, один, правда, неудачный из-за разгонного блока.
Хуже, чем с ракетой, а над ней работали уже много лет, дело обстояло с кораблём, его бортовыми системами. Я замёрз в тайге, а Титов на орбите, потому что из-за неисправности системы терморегуляции два вентилятора охлаждения крутились на полную. Температура опустилась до десяти градусов, вроде бы и не мороз, но для неподвижно лежащего и не особо тепло одетого – существенно. Теперь члены отряда космонавтов де-факто сами испытывали улучшения, потому что изменённые блоки устанавливались на макете в НИИ, и мы сами залезали внутрь, закупоривая люк, чтоб убедиться: теперь работает или всё осталось как раньше, я куковал внутри спускаемого аппарата не меньше других.
Моё исчезновение из поля зрения масс-медиа, особенно на фоне мелькающего везде и всюду Титова, породило немало слухов, ехидных комментариев в западной прессе, а также лавину писем в ЦК КПСС. Поэтому, забив на собственное распоряжение, Хрущёв семнадцатого октября появился в только что сданном Кремлёвском дворце съездов, заказав сопровождение в виде обоих летавших в космос – меня вместе с Титовым. Сиял, растягивая жабий рот в радостной улыбке. Иностранные гости из братских коммунистических партий тискали ему руку, потом нам с коллегой, и мне почему-то показалось, что космонавтам досталось больше сердечности. Никита Сергеевич, похоже, не слишком пользовался популярностью. По уважительной причине: из-за отсутствия той самой популярности.
Оттепель заканчивалась или даже закончилась. Совнархозы и прочие экономические новшества не принесли ожидаемых
