На лыжне попаданец Ломаев - Михаил Леккор
Только ведь я попаданец XXI века. Как профессиональный историк я хорошо знал, что в начале следующего десятилетия и КПСС, и весь СССР развалятся, а их всех троих граждане новых стран будут ненавидеть. То, что их не убили, это еще не факт. Или не захотели, или не смогли. Жизнь в России в 1990-х годов была трудная, а бывшие члены политбюро давно уже были политическими трупами.
Конечно, в конце 1990-года они еще имели власть, вернее, уже крохи реальной власти. Ну и что? Надавят сильно, уйду к Б. Н. Ельцину, хотя и не люблю, как человека и как политика.
Но вот это надо сказать: политика — дело не только тонкое, но и грязное. И по фиг, это я вам как старый циничный декан, работавшим под женщиной, говорю.
Поговорили. Сначала попытались добром, пояснили общую текущую обстановку, почему я так должен, а не иначе. Особенно старался Горбачев, добрым отеческим тоном убеждая. Ровесники Перестройки не один раз слышали это горбачевское бла-бла-бла. Вроде бы по отдельности все правильно и логично. А вместе — о чем мы вообще говорим? Достойный потомок Никиты Сергеевича.
Его сотоварищи по политбюро говорили сдержаннее. Лигачев так вообще два слова произнес ни о чем. Чувствовал, что ему с генсеком не по пути и он скоро (в 1990-м году) уйдет с политического Олимпа. Впрочем, в 1991 году уйдет и Яковлев. Другое дело, первого все-таки выпнут, а второй сам уйдет, как несогласный с генеральной линией ЦК КПСС, то есть самого Горбачева.
А разговор все более накалялся. Я ведь тоже болтун, как профессиональный историк. На все доводы Горбачева ни о чем я высказал контрдоводы тоже ни о чем. Кушайте, Михаил Сергеевич, не подавитесь!
В результате Горбачев произнес сакраментальное:
— Товарищ, видимо, не понимает. Надо ему помочь, разъяснить, а если опять будет наставать…
И Горбачев недвусмысленно посмотрел на меня. Тоже понятно, не дурак. Административный бич — любимое орудие бюрократа. Только ведь, если для И. В. Сталина — это былострашное, эффектное средство, то теперь, благодаря самому Горбачеву, режим рухнул. Захочет выкинуть меня из партии, так ведь, пожалуй, он и сам сможет грохнуть из КПСС. В конце 1989 года авторитет генсека был очень скромный. Даже так, авторитет был, но таким страшным, что лучше бы не было.
Выгнать меня из сборной команды СССР по биатлону, лучшего спортсмена, который буквально сегодня опять выиграл на дистанции в тридцать километров и снова с мировым рекордом? По-моему, это был плохо шаг, после которого надо смотреть на свою карьеру в целом, типа «Я ухожу, что смог, то сделал».
Но он все-таки исключит меня из сборной. Сухо проговорил, когда я снова отказался идти на поводу генсека и принимать фиговый листок немцев с какими-то правилами по командной гонке в рамках биатлона.
Официально это звучало таким образом:
— Исключить товарища Ломаева из команды СССР по биатлону в связи с низкой квалификацией и слабого результата команды в ходе текущего соревнования.
Интересно, а кто хоть сможет это хоть произнести. Особенно, если я стану говорить. А это я буду делать обязательно, потому как генсек уже не так властен, а я чувствуя в своей правде.
То есть Горбачев либо вставал перед фактом грандиозного скандала в сборной, либо ему надо договариваться. Вот так, такое времечко, это поздняя Перестройка, когда генсек ЦК КПССсначала рубит сплеча а потом вынужден уславливаться за какую цену он мирно уйдет.
Поймите меня правильно — я не боец, я всего лишь декан, которого должность заставила постоянно искать гибкую политику, но при этом сохраняя в целом свою позиции. Горбачевуне верил, но все же с ним договорился. А то с этой политикой Лес рубят, щепки летят, я и сам потеряю спортивную карьеру хотя бы лет на пять — шесть, и родственникам достанется. А у меня и тесть, и жена, и даже маленький сын Игорь.
Итак, уже вдвоем мы договаривались:
— Я спокойно ухожу из команды и уже завтра же уеду. Обозначенные деньги на дорогу и питание мне выделят, как валюту, так и рубли, из управления ЦК КПСС. Впрочем, в основном я получу билетами, а в ГДР, там, где ходят еще поезда ограниченного контингента, мне просто договариваться на эти составы.
— Горбачев же обещал больше и масштабнее:
Смягчить формулировку. Вместо обидной и оскорбительной, такой как «низкая и слабая», вписать нейтральную: «в связи с ослабленным здоровьем». У спортсменов это постоянно, только держись. Тем более, каждый второй, что за границей, что в СССР сам все додумает и придумает такое, только держись;
— Моего тестя Александра Петровича Горбачев неожиданно предложил «поднять». Он оказывается где-то ему показался и генсеку понравился. В итоге договорились: постепенно, в течении месяца, демократическим путем, тесть постепенно вырастет в члены президиума ЦСКА, заведующего отдела. Какого отдела решат на месте, в самом обществе;
Жену дернем из дома, хватит сидеть в декретном отпуске. Специально для нее создадут женский отдел. А то на Западе постоянно дергают, что у нас прекрасный пол задвинут. Пусть поработает, а там видно будет;
Не забыли и меня. Горбачев посмотрел на меня таким псевдопроницательным, якобы теплым взглядом (ни первого, ни второго там с роду не было) и предложил:
А) повысить в звании (еще раз!). Теперь я майор, Великанов, чешите спину битыми бутылками;
Б) перевести в Москву, в центральный аппарат ЦСКА пока рядовым сотрудником. Великанов, отставить чесать спину!
В) наградить товарища Ломаева орденом Октябрьской Революции;
Я было хотел сказать, что переезд — дело дорогое, особенно в другой город, но генсек добавил:
— Разумеется, переезд будет за счет заинтересованных организаций.
Но хотя бы так, надеюсь, Советская Армия и спортивное общество ЦСКА не разорятся.
Пожали руки друг другу в знак того, что устный договор закреплен (надолго ли?) и разошлись.
Меня пока интересовал один момент — кого он вместо меня поставит? Даже не личность, принцип назначения. Среди биатлонистов запасных уже не было — забрали в счет покалеченного. Сам больной до сих пор кое-как ходил с костылями, а в основном лежал. На лыжню его посылать было нельзя, профанация какая-то и издевательство.
Выписывать из СССР? Приедет после окончания соревнования, семеро
