Мое ускорение - Дмитрий Валерьевич Иванов
У каждого зрителя, кроме билета, есть талон, в котором он может написать номер участницы, которая ему понравилась больше всего, вернее, номера трех участниц.
Кроме приза зрительских симпатий, мнение зрителей будет влиять и на выход участниц в финал. Изменения в регламент внесены, всё по закону. Но у зрителей нет такого большого влияния. Каждый из пяти членов жюри может поставить за номер десять баллов. Ну и, выявив десятку самых популярных участниц у зрителей, мы добавим к баллам жюри баллы от зрителей для этих десяти участниц. От единицы до десяти. Итого, максимум шестьдесят баллов может быть. Жюри представили отдельно, нас пятеро будет и сегодня, и завтра, а вот в последний день конкурса, решающий, добавятся ещё пять членов. И сделать ничего нельзя, бюро уже согласовало это. Шансы на первое место у моей подружки падают, хоть бы какой приз зацепить!
Сейчас смотрим показательные выступления участниц и выставляем оценки. Бездарностей полно, и как они в финал прошли? Но местами прилично! Никаких тайных голосований у нас не предусмотрено. Илье даны указания о том, кому ставить высокие баллы, а именно, моей Людмилке, и протеже Овечкина — некой Инге. Сейчас она исполняла песню, и, надо сказать, весьма неплохо. Двигаться только на сцене сейчас не умеют, стоят как столбики без движения, максимум бедрами качают и рукой машут. Но попробуй без фонограммы побегай по сцене, не сбив дыхание!
— Отлично, как по мне! — немного ненатуральным голосом сказал представитель горисполкома в жюри Виктор Васильевич.
Однозначно, Овечкин и его проинформировал!
— Высший балл! Десятка! — поддерживаю я.
— Очень артистично! — вступает в разговор мой подпевала Илья. — Десятка!
— А у меня вопросы, — недоуменно смотрит на нас Годенко, — девушка несколько зажата. Я думал баллов шесть-семь поставить. Хорошо, пусть восемь будет.
— Ничего, выпьет водки — разойдётся! — шутит Астафьев и рисует в своей тетрадке десятку. — Слушай, Толя, к тебе вопрос есть.
Пока не вышла следующая участница, он успевает спросить меня про стих Евтушенко. Вот же внучка, зараза! Проболталась деду. Говорить, что не читал ей таких стихов, бессмысленно, я же не на допросе. Если скажу, что не было такого — буду выглядеть идиотом, дед явно внучке верит, да и спросил он меня не с целью прижучить, ему и в самом деле интересно.
— Сейчас девушку посмотрим, — шепчу я ему.
Выходит моя Людмилка! Телесного цвета импортная маечка в облипку, поверх неё рубашка пёстрая в клетку, джинсы и кроссовки. Распущенные длинные волосы. Я изначально планировал выступление под «Барби герл», но нет такой песни ещё! Подобрал из неопознанного, на кассете у себя нашёл, но что за трек — не в курсе, и узнать негде, интернета нет ещё. Мотивчик бодрый, и хорошо. Брейк-данс в исполнении моей воспитанницы зашёл местной публике, особенно понравился стриптиз. Шучу, стриптиза не было, но когда Людмилка во время танца начала расстегивать рубашку, это вызвало некое волнение в зале! Под рубашкой была майка, ничего крамольного, но сам процесс медленного расстегивания рубахи и её снятия в движении был эффектным! Хлопали сильнее, чем другим!
Антракт после выступления Людмилы, что очень кстати для неё — народ явно будет обсуждать последнее выступление. Годенко в восторге и ставит десятку, мы с Илюхой тоже, а за нами Астафьев, который всё ждет от меня ответа. Что поставил горисполкомовец, я не посмотрел, прокручивал в голове будущий разговор с писателем.
Перерыв сорок минут и потом ещё двадцать шесть участниц. На одно выступление пять минут регламентом отведено, но за счет подготовки к номерам вторая половина сегодняшнего мероприятия будет длиться часа четыре, не меньше.
— Слушаю, что у вас за вопрос? — повернулся я лицом к писателю, когда мы остались вдвоем в жюри, остальные ушли в буфет.
— Понимаешь, Толя, Евтушенко — большой талант, но он ещё и функционер немаленький. Знаешь, что его пророчат в секретариат правления Союза писателей? А я вот знаю. Союз писателей — очень мощная структура, сейчас в ней почти десять тысяч человек, половина или чуть меньше пишет на русском языке. Так вот, Евтушенко по таланту в десятку входит, на мой взгляд, — рассказывает ситуацию сам немаленький, на мой взгляд, талант на литературной ниве.
Не перебиваю — некрасиво, хоть и понимаю, о чем речь будет идти.
— У него есть совершенно провокационные, даже хулиганские вещи, вроде того стиха, что ты читал Марине, а есть и политически правильные, и ни разу его за всё время не потревожили органы, те, без которых, как он писал, жить в стране советской невозможно, — продолжал Астафьев. — Ты молодой, тебе эта тема интересна, но если дорог тебе твой путь в комсомоле, старайся подобные стихи вслух не читать.
— Спасибо за совет, так получилось просто, — благодарю я, радуясь, наконец, что чтение морали закончилось. — А Хармс?
— Что? А, этот, из обэриу? — немного непонятно сказал собеседник. — Да кому он интересен? Можешь читать, его, вроде, даже реабилитировали, годах в семидесятых.
Не дорог мне мой путь особо, ведь несколько лет — и идти будет некуда, и не с кем, но человек искренне мне хочет добра, поэтому — чего не поблагодарить?
Антракт заканчивается, вот-вот начнётся вторая половина просмотров. Возвращается Годенко.
— Уф! Еле нашел эту Людмилу! — говорит он, усаживаясь на свое место. — Такая талантливая девушка, правда, не говорит, кто ей танец ставил! Позвал её к себе в ансамбль на просмотр! Артистична, идеально сложена, готова физически хорошо!
— Так она КМС по гимнастике, — хмыкаю я, радуясь, что подружку хвалит такой важный человек.
— А ты откуда знаешь? — удивляется руководитель ансамбля.
«Упс! Прокол! Что-то я базар фильтровать перестал», — с неудовольствием думаю я, соображая, что ответить.
Не хочу говорить о нашем знакомстве, чтобы меня не обвинили потом в необъективности и завышении оценок.
— На каждую девушку есть анкета, — приходит на помощь Илья. — Вон у нас на столе общие списки лежат, я тоже подметил, что пластичная девушка.
— Да? А ведь точно! — говорит Годенко.
— Слушайте, так ей всего семнадцать лет, а у нас конкурс от восемнадцати! — внезапно говорит Виктор Васильевич, пятый
