Время перемен - Евгений Васильевич Шалашов

– А кому именно? – поинтересовался я, косясь на закипающий чайник.

– Командующему армией, – сообщил порученец, а потом уточнил. – Но нужны только вы, а не ваш отряд. По делегатам съезда дополнительных указаний не поступало. У нас там дела такие творятся…

Симоненко посмотрел на добровольцев, навостривших уши, и многозначительно затих, давая понять, что дело конфиденциальное. Что ж, придется отрывать задницу от уже насиженного места, надевать шинель, нахлобучивать шапку и выходить в мартовскую непогоду. Вон, на улице пурга, словно не весна на дворе, а январь. Посмотрев на Спешилова, хотел сказать, что оставляю его за старшего, но Виктор только покачал головой и тоже влез в шинель.

– Простите, товарищ Аксенов, – подчеркнуто официально сообщил мой лучший друг. – Но я обязан быть с вами. – Скривившись, попросил. – Можно я тебе потом объясню, ладно?

Я пожал плечами, слегка удивившись, что Виктор навязывается мне в няньки, но это уж его дело и, посмотрев на добровольцев, прикидывая, кого бы можно назначить исполняющим обязанности командира? Пожалуй, подойдет вон тот товарищ – немногословный крепкий латыш, исполняющий в моем отряде обязанности командира роты. У него, как и у меня, на груди два ордена Красного знамени. Серьезный человек, и не юнец.

– Товарищ Фабрициус, – позвал я дважды орденоносца, а когда тот быстро, но без суеты подошел, сказал. – Товарищ Фабрициус, вы назначаетесь исполняющим обязанности командира отряда.

– Слушшаюсь, – с легким акцентом ответил тот.

– Спасибо, – поблагодарил я легендарного военачальника, добавив. – Ян Фрицевич, вы опытный командир, сами знаете, что делать.

– Так точна, – вытянулся Фабрициус. Но на короткий миг ему изменила прибалтийская сдержанность, и он с удивлением спросил. – Тофарищ Аксёноф знает мое имя и отчестфо?

Я не стал говорить, что еще в детстве читал книгу «Четыре ордена Железного Мартина»[27], а лишь загадочно улыбнулся, пожимая ему руку. Ух ты, ну и хватка у дяденьки! Я-то считал, что прозвище ему дали за упрямство, а у него силенок побольше, чем у того циркача из Парижского отеля. В моей истории Фабрициус командовал полком при подавлении мятежа и свой третий орден получил именно за Кронштадт. Ну, если сейчас не получит, то орден его все равно найдет.

– Еще такая просьба, – попросил я Фабрициуса, кивая на проштрафившегося дневального. – Придумайте этому товарищу какую-нибудь работу, чтобы проникся серьезностью момента.

– Слушшаюсь, – ответил Ян Фрицевич, а по тому взгляду, который бросил латыш на комполка, стало понятно, что работа парню предстоит трудная.

Мы уселись в машину. Симоненко за руль, я рядом, хотя в автомобиле без стекол предпочел бы сесть сзади, но там угнездился Виктор. Когда выехали, спросил:

– И что там стряслось?

– Товарищ Аксенов, меня не уполномочивали вести с вами разговор, – покрутил головой порученец. – Мне приказали срочно вас доставить в Ораниенбаум, в расположение командующего армией.

– А вот я сам вас и уполномочиваю, – хмыкнул я. Прикрываясь ладонью от ветра, сказал. – Я же вас не прошу выдавать секреты, но лучше бы мне быть готовым к тому, что меня ждет. – Видя, что парень колеблется, поднажал. – Давайте-ка в двух словах. Мне же придется что-то полезное для вашего начальника делать, правильно? А вы, как я понял, вместе с командующим еще с империалистической?

– Так точно, – подтвердил мои соображения Симоненко, не отвлекаясь от дороги. – Я у него посыльным при штабе служил, в шестьдесят восьмой дивизии.

– Тогда говорите, господин фельдфебель, что случилось? И не делегату съезда, а члену коллегии ВЧК.

– Не дослужился я до фельдфебеля. Младший унтер-офицер… – вздохнул Симоненко. Верно, либо страх перед ВЧК победил, либо уважение к командующему армией, но бывший унтер-офицер сказал. – Тут, в общем, такое дело, товарищ Аксенов. Из Петрограда люди прибыли, из губчека, чтобы командующего армией арестовать.

– А с каких пор губчека имеет право арестовывать командующих армией? – удивился я. – Если уж арестовывать, так это либо члены РВС армии должны делать, либо особый отдел. И то, по согласованию с товарищем Троцким.

– Губчека сейчас с особым отделом спорят – мол, им товарищ Зиновьев приказ отдал, обязаны выполнить, а особый отдел Дмитрия Николаевича не отдает, требует подтверждения от товарища Дзержинского. Позвонили товарищу Дзержинскому, а тот ответил – мол, у вас там Аксенов сидит, пусть на месте разберется и доложит.

Я чуть было не выматерился по адресу Зиновьева – он-то какого лешего лезет в армейские дела, но вспомнил, что коли седьмая армия не расформирована, так Григорий Евсеевич, ко всем прочим титулам и должностям, еще и член РВС армии. А с ОСО свои тонкости. Вроде бы, в девятнадцатом году решали, чтобы особисты подчинялись комиссарам, но уперся товарищ Дзержинский. Стало быть, Зиновьев решил пойти другим путем.

– А с чего вдруг товарищ Зиновьев решил командующего арестовать?

– Так товарищу командарму приказ был и от товарища Троцкого, и от товарища Зиновьева – немедленно начать штурм Кронштадта, никаких переговоров с мятежниками не вести, а генерал, виноват, товарищ командарм уперся – мол, подготовка нужна. А еще он вчера с представителями ревкома Кронштадта встретился и разрешил уйти из крепости женщинам и детям.

– И что еще? – спросил я, но Симоненко уперся: – Простите, товарищ член коллегии, но это лучше у самого Дмитрия Николаевича спрашивать. Я только порученец, если что-то ляпну, не подумавши, с меня-то спрос маленький, а товарищу командующему отвечать.

Пожалуй, Симоненко прав. Он и на самом деле человек маленький, но по своему складу, скорее походил на старого денщика, преданного своему командиру, а не на порученца при командующем армией. Этакий Савельич при юном прапорщике, но с поправкой на реалии гражданской войны.

До Петергофа, где командующий седьмой армией устроил свою ставку, мы доехали за пару часов.

Сам штаб располагался в павильоне Марли. Скромно, зато удобно. Правда, у входа стояло с десяток автомобилей, толпились водители, охрана и Симоненко едва нашел место, чтобы приткнуть автомобиль командарма.

На первом этаже сутолока, на втором, где находился рабочий кабинет, еще хуже. В «предбаннике» толпятся люди, словно тут Смольный образца семнадцатого года, а не штаб армии. А здесь… Какой-то бородатый дядька в матроской форме, но с бородой, еще