Илья Тё - Евангелие от Ники
Задолго до взрыва в Потсдамском бункере, уже к концу минувшего 1916-го года, всем сколько-нибудь разумным людям Германии было понятно, что центральные державы неумолимо проигрывают войну. Непосредственные причины военного поражения можно было перечислять бесконечно: численный перевес противника, который к декабрю 1916го достигал уже соотношения пяти к трем, громадное превосходство его вооружения, проявлявшееся в обилии снарядов американского производства, отвратительное питание германского, австрийского и тем более турецкого солдата — все это спустя три года упорной войны, делало Германию практически обреченной. Внутри страны невидимыми, но хваткими щупальцами стремительно расползался голод. Однако острая недостаточность продуктов питания или мыла, свечей или топлива касалась далеко не всех. И в этом крылась еще одна катастрофическая проблема: в! Власть имущие, почитаемые зачинщиками войны, ели больше и лучше, а разница в положении различных слоев населения росла с ужасающей быстротой…
Военный министр фон Шейх, фантастическим кульбитом судьбы оказавшийся после смерти своего Императора и премьера Макса Баварского во главе нового, не утвержденного никем кабинета, судорожно подыскивал кандидатуру на германский престол. Сделать это оказалось достаточно затруднительно. Кандидатуры имелись, — целых одиннадцать внуков погибшего императора, однако отдавать трон кому-то из малолеток, не имея поддержки генералитета, практически лишенного известных военных лидеров, казалось решением страшным. Внук мертвого императора Вильгельм Фридрих Франц Джозеф Христиан Олаф Прусский подходил на трон идеально, но изможденные массы народа, до отвращения наевшиеся войны от дедушки Вилли, не желали идти умирать за внука. И самое грозное — присяга старому монарху более не связывала войска. А дать новую — их, еще надо было ещё заставить…
Фон Бюлов, возглавивший осиротевший генштаб и срочно прибывший в Берлин из ненавидимой им Пикардии, действовал решительно и жестко. Предложив фон Шейху незамедлительно короновать нового императора, и не надеясь на мирное соглашение с союзниками (последние неудачные переговоры завершились всего месяц назад), он объявил о войне до полной победы рейха и призвал германскую нацию к единению, — что было, конечно, разумно. При отсутствии полноценного Императора, наспех собранное правительство словно сидело на поломанном стуле и остро нуждалось хотя бы в подобии военных побед. Знакомый с объективной ситуацией на сухопутных театрах, фон Бюлов отчетливо понимал, что попытка атаковать противника на фронтах только ускорит агонию смертельно раненного государства. А потому вцепился в последний шанс, до сих пор отвергаемый самим кайзером.
Командованию славного немецкого флота, который со времен Доггер-банки отсиживался в родных гаванях и из-за которого, отчасти, началось бессмысленное противостояние с англичанами, было приказано незамедлительно выводить в море, чтобы погибнуть или добиться самоубийственной миссией хотя бы минимальных преференций в будущих мирных переговорах. Один немецкий капитан заявил по поводу изданного приказа: я выстреляю свои 200 снарядов (больше нет), после чего, с высоко поднятым флагом, пойду ко дну. Если не потопят — взорву корабль, чтобы не достался островитянам. Во избежание мятежей, матросам сообщили, что флот идет в демонстрационный поход. И вот это уже являлось со стороны фон Бюлова беспросветной глупостью.
Не смотря на все меры предосторожности, цель последней морской операции Кригсмарине оказалось невозможно утаить от тысячных экипажей линкоров. Догадки, обрывки слухов, революционная пропаганда, а главное — нарастающая ненависть к офицерам, ведущим людей на смерть, при крайне шатком положении верховной власти, толкнули мореманов на бунт.
Восстание вспыхнуло в Киле. Смешно — по той же причине, по которой русские моряки поднялись в Кронштадте, в прошлой версии времени. Три долгих года войны хваленые дредноуты Гогенцоллернов не участвовали в сражениях. Измученные бездельем и чтением «прогрессивной» литературы, активно публикуемой за счет средств иностранных разведок, и собственных пацифиствующих идиотов, бравые матросики возмущенные не столько отправкой на смерть, сколько тем, что ими еще кто-то смеет командовать, принялись топить в мутных водах датского канала своих капитанов, — с усердием, достойным лучшего применения.
Со смертью первого офицера, события в обреченной Германии понеслись со скоростью пикирующего аэроплана.
Уже 24 мартаапреля 1917-го года подпольная организация матросов-социалистов в Киле на захлебывающемся от восторга публичном митинге создала первый в Германской армии Совет матросских и солдатских депутатов.
25 мартаапреля Совет депутатов призывал обезумевших от безнаказанности моряков захватывать тюрьмы, чтобы освободить из них арестованных за три года товарищей и … расправляться при этом с охраной и полицейскими. Вместе сС подобнымитакими кровавыми призывами, над линкорами кайзера впервые в истории Германского народа в небо взвились такие же кровавые, кумачово-алые революционные стяги.
26 мартаапреля, спустя ровно сутки после объявления о предстоящей коронации наследника Вильгельма Фридриха Христиана Третьего, на улицы Мюнхена и Берлина выплеснулись голодные демонстрации. Одиннадцатилетнего «императора», во избежание покушений тайно вывезли из столицы в Потсдам, окончательно оставив великую нацию на экстремальном повороте истории без головы — почти в буквальном смысле этого выражения. Демагогия подчиненной правительству прессы и патриотические лозунги мистическим образом не действовали на толпу в эти дни. Возможно, дело действительно заключалось в мистике, но возможно — в обычной психологии масс, которых некая сила три года сдерживала, а потом внезапно спустила с короткого поводка.
27 мартаапреля начальник берлинского гарнизона, в последней надежде водворить в столице порядок, отдал приказ стрелять по участникам демонстраций, невероятно расширившихся всего за несколько дней. Результат «расстрелов» оказался невероятно скромен из-за сдержанности стрелков: убили четырех демонстрантов, но два полных полка ландрата при этом вернулись в казармы, отказавшись исполнять «антинародный» приказ.
28 мартаапреля, после столь откровенного демарша армии уже ничто не могло сдержать взбесившуюся стихию, — матросы Киля, на открытых платформах, с винтовками и пулеметами, организованными отрядами начали двигаться «на Берлин». Солдаты гарнизона встречали их радостными криками, братскими объятиями и бессмысленной пальбой в воздух.
29 мартаапреля — зверски убили начальника гарнизона. Вернее, забили прикладами карабинов до полной неузнаваемости. Трупы полицейских и государственных служащих начали заполнять столичные улочки чудесным живописным ковром. Берлин блистательных Гогенцоллернов стал переполняться красным.
Наконец, 30 мартаапреля 1917 года-го, пользуясь поддержкой захватившей столицу массы и войск гарнизона, социал-демократы и либералы создали первый общегерманский «Совет солдатских, матросских и рабочих уполномоченных». Вслед за столицей на площадях провинциальных немецких городов вдруг зазвучали крики с простейшим лозунгом, понятным каждому пролетарию или солдату: «Долой Гогенцоллернов! Да здравствует республика!» и «Формируйте советы!»
Сутки спустя, сразу за арестом генерала Бюлова отрядом Народной Морской Дивизии, наспех сформированной социалистами из мятежных матросов, одиннадцатилетнего некоронованного императора Вильгельма Третьего тайно вывезли в на границу нейтральной Голландии.
В этот печальный день — последний день великой империи Гогенцоллернов, — бронепоезд Германской нации начал медленно скатываться под откос….
***Указанные события, занявшие всего семь суток в формальном счете дней и ночей, мне что-то неуловимо напоминали. Не так ли и мой бронепоезд, бронепоезд великой империи Романовых скатился в овраг, почти на полном ходу, дымя трубами и чадя огнедышащей топкой? Неожиданность и скорость подобных катастроф способны поразить безыскусного наблюдателя, однако достаточно предсказуемы. Происходящее рисовало перед глазами простейший физический феномен — снежный ком, который скатывается с горы. Ничтожный толчок на вершине и все! — гигантская масса катится к подножию склона. Отличие между «снежным комом» России и кайзеровской Германии заключалось в одном: в конце пути Германию в любом случае ждала пропасть — что в этой, что в прошлой версии истории, ее участью были военный крах и позорный мир. Россия же распалась, не докатившись пару метров до ровной поверхности, до победы. Иногда я задумывался, являлось ли несправедливостью то, что я сейчас это вытворял? Для немцев, конечно, это являлось несправедливостью, хотя и не вопиющей — ведь войну они итак проиграли. Однако для русских подобные изменения казались справедливы настолько, насколько вообще это глупое слово возможно применять к историческим категориям.!
