Андрей Дай - Поводырь (СИ)
А вот о запрете на продажу лицензий на производство законодательство угрюмо отмалчивалось. А значит — прямого запрета не существовало. Римское Право, едрешкин корень. Все что не запрещено — разрешено. Написал старому генералу и об этом. Пусть привилегии на десять лет берет и лицензиями широко торгует. Плюс собственное производство. Если через пару лет наша семья не обзаведется собственным миллионом — я очень удивлюсь.
Хотел еще тринитротолуол и гексоген вписать. Гера отсоветовал. В Империи привилегии на продукцию военного назначения не выдавались. Артеллирийский комитет при Военном министерстве рассматривал заявки, и в случае, если изобретение могло представлять интерес для Российской Императорской армии — автору выдавалась премия. Тысяч десять. Ассигнациями. Ну, может быть — орден еще.
И снова пришлось письмо переписывать. Наказал родителю патенты на канцелярию еще в Англии, Пруссии, Австрии и Франции получить. А на тол и гексоген — так только за границей. В том же Лондоне агентство открыть малюсенькое. Вроде фирмы-подставки. И на нее все оформить. А главными акционерами естественно мы будем. Отец, я и Мориц. Лицензии на взрывчатку — не продавать ни в коем случае. Зачем нам потенциальных врагов вооружать? А вот в Артиллерийскую комиссию от лица Лондонской конторки — прошение на тринитротолуол подать обязательно. Пусть изучают. Если господам генералам с фельдмаршалами тол не по сердцу будет — значит у них вместо мозгов гексоген.
Кстати, лицензию на производство гексогена в России, должна будет одно товарищество на вере из Сибири получить. Я пообещал чуть позже написать — какое именно. У порошочка этого бризантные свойства такие, что мерный свинцовый стакан не выдерживает. Для разрушения горных пород — самое оно. Взрывчатку эту и изготовить легче легкого. В юности только ленивый из сухого горючего звонко хлопающий порошок не добывал. Я бы уже в Томске производство затеял, да только — сопруть. Вот будет импортная лицензия — тогда и начнем. Чуйский тракт все одно за одно лето не построить.
Особо уточнил, что Густав Васильевич может использовать для этих мероприятий вырученный с продажи моих акций средства. Хотя я не стану возражать, если предприятие по выпуску канцелярских принадлежностей станет семейным делом. Почему бы и не прославить на всю Европу фирму «Лерхе» и ее торговый знак — маленькую птичку — жаворонка.
Запечатал. Отложил к отправке. Посмотрел на груду корреспонденции из канцелярии Главного управления Западной Сибири. Никакого желания разгребать эти «конюшни» не появилось. Отодвинул. Пусть Миша разбирает. Найдет что-либо полезное — доложит.
Только два перевязанных суровой ниткой и запечатанные личной печатью генерал-губернатора конверта вызвали легкий всплеск любопытства. Достал костяной нож, вскрыл тот, что побольше.
Несколько листов гербовой бумаги с приказами:
«Томскому губернскому воинскому начальнику, полковнику Денисову, Николаю Васильевичу, от командующего войсками Западной Сибири, генерал-лейтенанта Дюгамеля, Александра Осиповича. Сим приказываю вам, господин полковник, оказать всяческое содействие экспедиции исправляющего должность начальника Томской губернии, действительного статского советника Германа Густавовича Лерхе. Выделить до полуроты нижних чинов с офицером из состава Одинадцатаго линейнаго батальона на поселение в укрепленном пункте на Южном Алтае, коли у господина губернатора нужда в том отыщется.
Кроме того, будьте любезны изыскать возможность снабдить укрепление сие артиллерийскими орудиями, числом не менее четырех, с огненным припасом и обученными фейерверкерами с унтер-офицером из ветеранов. Напомню, что Бийская засечная линия располагает вышеупомянутыми орудиями, а 35-й Барнаульский батальон и нужными людьми.
Отбираемой гражданским губернатором Г.Г. Лерхе из числа 12-го коннаго полка Сибирскаго Казачьяго войска конной сотне препятствий не чинить.
Из хранящихся в Томском цейхгаузе припасов выделить столько, как на ведение нескольких боев.
Из резервных продовольственных и фуражных складов припаса выделить на до полугода.
Произвести осмотр и замену кавалерийских в шесть линий карабинов, а коли не снабжен полк до сих, так и снабдить выделенную сотню. Офицеров и унтер-офицеров рейтарскими пистолями так же снабдить. Да проследите, дабы припас к ружьям подходящь был, а не как попало.
Об экспедиции господина действительного статского советника лишнего не сказывать. Дело сие есть весьма для государства нашего важное и секретное». Число, подпись. Печать.
УРА!!! У меня есть пушки!!! А то без них родимых на границе было бы как-то неуютно. Придут злые монголо-китайцы, а у меня пушек нет. Засмеют. А вот полурота пехоты… Ну не знаю. Так-то — дело полезное. Одни в форте сторожат, другие разъездами вдоль границы шуруют. Комплексно получается. Беру.
Приказ командиру Томского казачьего полка, майору, Викентию Станиславовичу Суходольскому просмотрел по диагонали. И так понятно, что в нем. А вот приказ лично мне изучил со всей тщательностью:
«Исправляющему должность начальника Томской губернии, действительному статскому советнику Лерхе, Герману Густавовичу, от командующего войсками Западной Сибири, генерал-губернатора, генерал-лейтенанта Дюгамеля, Александра Осиповича. Сим передаю в ваше полное распоряжение сотню из числа 12-го коннаго полка Сибирскаго Казачьяго войска, полуроту нижних чинов с офицером из состава Томского Одиннадцатаго линейнаго батальона и четыре пушки из 35-го Барнаульскаго батальона с достаточным числом припаса и людского состава. С тем, что бы вы, летом 1864 года проследовали с отрядом сим в долину реки Чуя, в место, где русскими купцами торговля ведется, Кош-Агач на инородском говоре называемое. Там же надлежит вам флаг Российской Империи поднять и место сие за Государством Российским закрепить.
Коли кто из зайсанов двуеданников, али пришлых людишек с Китаю препятствовать вам в том станет, так военной силой на то ответ дать.
Летом тем же форт малый с позициями для пушек выстроить, и тем землю сию навеки под руку Императора нашего Александра II Освободителя и наследников Его привести. В форте гарнизоном полуроту пехоты оставить и казаков их охотников.
Сим же даю вам право казачьи станицы вдоль хребта ставить и охочими людишками казачьего сословия их населять. Земли же по Чуе и Чулышману выделить довольно, чтоб поселенцы ни в чем нужды не знали.
Инородцам тамошним приказ сей зачитать, а коли препятствовать станут, за враждебных их почитать и относиться соответственно. Ибо народы тамошние ясак в Государеву Казну отродясь не платили, а потому прав ни каких не имеют.
В долине Чуи, в Кош-Агаче, или где удобное место сыщется, чиновника гражданского поселить и таможенный пост ставить.
Дело сие в тайне от любопытства обывательского держать, и с исполнением не медлить. К августу форт и гражданская администрация должны в долине Чуи быть». Число, печать. А вот подпись существенно отличалась от той, что была на первом приказе. Впервые увидел полный титул Дюгамеля: «Командующий войсками Западной Сибири, генерал-губернатор Западной Сибири, наказной атаман Сибирскаго Казачьяго войска, генерал-лейтенант». Молодец. Сосредоточие власти. Не хватало только «Член Государственного Совета» или «Сенатор». Ну да ничего, Александр Осипович — мужчина в самом расцвете сил. Энергичен, решителен. Такие нынче в фаворе. Будет и сенатором, и членом.
Любопытство зашкаливает. Торопливо вскрыл второй пакет. Приказ — приказом, а личное письмо начальства тоже большое дело. Тем более что такой энтузиазм генерал-губернатора меня, мягко говоря, озадачил.
Первое, что сразу бросилось в глаза — послание, адресованное мне лично, сильно отличалось от приказов по стилю. Можно даже было подумать, что другой человек писал. В том, что почерк другой — ничего удивительного не было. Какой смысл содержать целый штат чиновников, если и документы самому еще составлять?! А вот письмо оказалось написанным совершенно человеческим языком. Безо всяких там «сих», «казачьяго» и других прочих анахронизмов. Уберите из текста старорежимные феты с ятями и легко предположить, что здесь в 1864 году, нас, попаданцев, целый десант.
В первых строках своего письма Александр Осипович сетовал мне, что я не выбрал время и не доложил ему, как бы — непосредственному начальнику, о своих приключениях на Сибирском тракте. От того ему, дескать, пришлось делать вид, будто давно обо всем знает, когда канцелярию завалили послания «доброжелателей». «Мне вполне ясны ваши, любезный Герман Густавович, мотивы. В столь юном возрасте многие вещи еще не представляются нам значительными. Но на то и существуют старшие товарищи, чтоб показать начинающему политику, как следует к некоторым явлениям относиться», — писал Дюгамель. Где-то рядом должны были появиться слова, оправдывающие его, генерал-губернатора протеже — моего Томского полицмейстера.
