Александр Башибузук - Страна Арманьяк. Дракон Золотого Руна
– Держись рядом!.. – перекрикивая грохот лошадиных копыт, проорал я Клаусу и взял немного левее, стараясь обойти стремительно приближающийся отряд прикрытия.
И ушел, отпарировав копье щитом вскользь и разминувшись всего в полуметре от эльзасца в армете, увенчанном золотым грифоном. Не моя ты цель, дружок. Там, позади, есть для тебя достойные противники. А я охочусь на дичь гораздо более престижную.
До Рене оставалось всего десяток метров, когда в промежутках первых шеренг швейцарцев выступили арбалетчики и воздух наполнился свистом пущенных болтов. И сразу же Роден болезненно всхрапнул и стал замедлять ход, а потом и вовсе лег на колени.
– М-мать!!! – Я в диком отчаянии выдрал из кобуры аркебузу и выпалил, целясь в герцога…
И попал!!! Рене кинуло на круп, но он… он все же чудом удержался на коне и стал стремительно удаляться.
Я с досады сплюнул, кинул взгляд на красные котты всего в сотне метров от меня и подошел к Родену. Жеребец уже лежал на боку, по его телу пробегали стремительные судороги. Прямо по центру шанфрона торчало древко арбалетного болта…
– Сейчас… сейчас, я помогу тебе, мой верный друг… – Просунул руку под кринет, потрепал благородное животное по холке и выстрелил ему в ухо из пистоля.
А затем, давясь слезами, вытащил из чехла цвайхандер и, опершись на него, стал дожидаться швисов. А что? Уйти я не успею, да и негоже кавалеру ордена Дракона, кондюкто лейб-гвардии и баннерету Бургундии барону ван Гуттену показывать свой тыл каким-то швисам. Тем более невместно это аж целому конту Жану VI Арманьяку. И даже Сашке Лемешеву…
– И один в поле воин, если он по-русски скроен!!! – свирепо заорал я приближающимся швейцарцам, посмотрел в небо, покрытое свинцовыми тучами, и широко, по-православному, перекрестился. – Спасибо тебе, Господи, за возможность прожить новую жизнь и за возможность умереть достойно…
– Монсьор… – Рядом спешился Клаус и протянул мне повод. – Я молю вас…
А потом, видимо что-то прочитав в моих глазах, молча бросил поводья и, вытащив меч из ножен, стал рядом.
Я хотел прогнать его, но понял, что этим несправедливо оскорблю своего оруженосца. Поэтому хлопнул парня по плечу и просто подмигнул.
Неожиданно швейцарцы стали замедлять ход, а затем и вовсе остановились, выставив вперед копья.
– Что за?.. – Я оглянулся и, не веря своим глазам, узрел стальную лаву бургундских жандармов под стягами третьей, четвертой и пятой роты…
Закованные в сталь всадники, разделившись на несколько клиньев, атаковали швейцарцев, а рядом со мной раздался веселый и решительный голос:
– Жан, Бургундия благодарна вам, но вы еще можете ей помочь. – Карл блеснул улыбкой и добавил: – И своей стране тоже…
Вот так…
Глава 33
Когда-нибудь ученые, умудренные знаниями мужи от корки до корки разберут сражение при Муртене и, несомненно, решат, что Карл Смелый проиграл это битву. И немудрено: трудно его назвать победителем, если бургунды потеряли только убитыми около восьми тысяч человек и всю свою наличную артиллерию. Правда, отступив в полном порядке и при развернутых знаменах. При этом, несомненно, будет отмечено, что, применив мудрую тактику, Карл умудрился все же относительно выровнять ход сражения, выбить цвет эльзасского и лотарингского рыцарства, нанести страшные потери конфедерации, очень сильно поколебав славу непобедимости швейцарской фаланги.
А я… А я что? Я ничего… Барон ван Гуттен в меру своих сил помогал своему сюзерену. Вдохновлял, поддерживал, плечом к плечу со своей ротой колол и рубил. Ну и, конечно, самолично нанес тяжелое ранение герцогу Лотарингии. К несчастью… или к счастью – не смертельное.
Короче… Если без помпезности, то случилось примерно так. Потеряв практически всю свою кавалерию, конфедераты сильно замедлились, вынужденные постоянно перестраиваться и отражать со всех сторон лихие наскоки бургундских жандармов. Причем в данном случае, учитывая свои прежние ошибки, никто на них не лез нахрапом, предпочитая беспокоящие уколы и строго придерживаясь лишь одной цели: задержать продвижение противника и при возможности смешать построение фаланги. Как вы понимаете, до конца выполнить этот план не получилось, но все же дало время подойти корпусу Жака Савойского и еще кое-каким подкреплениям.
Метр Пелегрини оказался на высоте и положил в густые ряды противника все что смог, угробив и искалечив по крайней мере с пятьсот кантонцев. Или около того – возможно, даже и больше. Крайний выстрел он совершил самолично, выпалив из последней, уже слетевшей с лафета серпентины. После чего с остатками орудийной обслуги почетно отступил, резонно решив не ввязываться в рукопашную схватку.
Моя и двадцать пятая рота, состоявшая из испанцев и португальцев, приняли основной удар и на себе познали свирепость швисов. Нет, мы совсем не уступали им в воинском мастерстве, даже наоборот, но такой способности к самопожертвованию все же не имели. Швисы тупо бросались на пики, ломающиеся под тяжестью мертвых тел. Я реально стоял по щиколотку во вражеской крови, а горы трупов в некоторых, особо горячих, местах даже превышали мой рост. А вообще, у меня появилась идея! Надо выпросить у государя именной указ, дарующий право моим молодцам носить алые сапоги в ознаменование их подвига. Кажется, в российской истории был уже такой прецедент. А чем я хуже? Стоп… опять занесло…
К тому времени как подоспел корпус де Ромона, от наших рот осталась едва ли треть личного состава. Да, из моих восьмисот бойцов в строю осталось едва ли сто семьдесят человек. Но без ложной скромности могу заявить – мы выстояли и не отступили. Новоиспеченный шевалье ван Брескенс дрался как тысяча горных кретьенов и лично зарубил знаменосца форхута, попутно покромсав окружавших его доппельсольднеров. Однако в итоге все же получил алебардой по башке и теперь только мычит. Ходит, жрет, гадит, а вот речь у бедняги отняло…
– Вина, мать вашу… кхр-р… мля…
О, уже не мычит! Просит вина: значит, явно идет на поправку. Да и что с ним сделается – черепушки у скоттов крепкие…
Так… о чем это я? Так вот… когда ваш покорный слуга уже опять засобирался на тот свет, Карлуша Ясно Солнышко… тьфу ты… Карл Смелый перегруппировал жандармов в один мощный отряд и ударил во фланг конфедератам. Швисы, связанные свалкой с нашей пехотой, не смогли перестроиться и смешались. Жандармы прорезали их строй, как раскаленный нож – кусок масла, и в буквальном смысле слова смешали с дерьмом. Но на этом все не закончилось. Швисы не были бы швисами, если бы так просто отступились. Вторая и третья фаланга перестроились и, порубив алебардами рогатки, попытались зайти к нам во фланг. Но тут подоспел корпус Жака Савойского и связал их боем, а жандармы, рассеяв форхут, принялись беспощадно клевать новую цель.
Но опять же не помогло. Клятые конфедераты все же прорвались через вагенбург и даже не знаю, чем бы дело закончилось, если бы не новоиспеченный рыцарь Эдвард Бошан и мой Клаус. Данные товарищи подорвали две повозки с огневым припасом и устроили маленький филиал ада, поджарив почти весь прорвавшийся швейцарский отряд. М-да… очень эффектное зрелище получилось… и мерзкое.
Ну и за компанию угробили половину наших ломбардских арбалетчиков и еще немного английских лучников. Ну, это дело такое… бывает… Главное, оба живы, но попалило их, конечно, знатно. Особенно Эдварда – бритт реально стал похож на печеную картофелину.
В итоге швисов мы остановили. И под покровом ночи отступили ввиду полной бесперспективности продолжения сражения, а конфедераты нас отпустили, формально приняв свою победу.
Да, вот еще… По воле случая Жак Савойский мог спокойно взять Муртен. Защитники города неслыханно воодушевились, углядев подошедшую подмогу, а осадный корпус ушел с позиций; и они организовали лихую вылазку почти всеми своими силами. Вот только не учли, что Жак предусмотрительно оставил пять сотен жандармов в засаде. И, конечно, конкретно попали под раздачу. Бургунды, нещадно избивая, гнали их обратно в город, как стадо баранов, и едва ли не заскочили за герсу. Но все же остановились – сообразив, что ничего хорошего их в уличных боях не ждет.
Черт… жуткая была сеча. И красивая… Говорят, понимание красоты отличает нас от животных. А понимание такой красоты? Граненый, изящный в своей лаконичной завершенности арбалетный болт с полным музыки звоном входит в стальной нагрудник, украшенный скупой чеканкой. Отсверки солнечных лучей на мече, выпавшем из уже мертвой руки. Моменты просветления и понимания чего-то недоступного для нас, живых, на лице когда-то могучего, полного сил воина, пронзенного бритвенно острым наконечником списы. Веер живописных кровавых брызг…
