Василий Звягинцев - Скорпион в янтаре. Том 1. Инвариант
Сейчас тот лежит на полу, отключенный. Сашка вырубил его, чтобы спокойно уйти в астрал через состояние «О мусе дзю ни се го син» («Не пребывая ни в чем, дай уму действовать»), по формуле Удолина с собственными коррективами. Оставить его для дальнейших разборок с потерявшим память чекистом? Теоретически интересно может получиться, только он этого все равно не увидит. Никакого спортивного интереса. А если сделать иначе?
Шульгина всегда обижало, что у него нет собственного гомеостата. У Ирины и Сильвии имелись, а добытый Берестиным в Москве-66 использовался как «переходящий приз» или одна на всех походная аптечка. А вот теперь – есть!
Он не стал связывать писателя, просто отнес его в кабинет на диван, убедился, что тот в ближайшие несколько минут очухается, оборвал шнур телефона. Прикинул, во что и как спрятать обретенное сокровище, и вовремя сообразил, что ни одного предмета из этой квартиры брать с собой нельзя. Кто знает, какие за ними тянутся ниточки?
Устранил видимые следы своего здесь пребывания, запер входную дверь снаружи, а ключ сунул под коврик на лестничной площадке.
Дошел до ближайшего известного ему (точнее – оперу) проходного двора, завернул браслет в не слишком чистый платок чекиста и засунул в подобранную рядом с мусорным ящиком жестяную банку от бычков в томате. Какой-никакой, а экран. После чего, ломая чужие ногти, поднял крышку канализационного люка, упрятал свой клад в щель между кирпичами колодца. Замазал липкой грязью. Сумеет дезертир-аггрианин отыскать свое сокровище – его счастье. А нет – будет у Шестакова в этом мире собственное средство продления жизни.
Вышел в Калошин переулок, через него – в Староконюшенный, уводя «тело» подальше от закладки. Здесь на глаза попалась вывеска круглосуточной «Закусочной» (были и тогда такие, по причине ни с какими биоритмами не сочетающейся столичной жизни). Одни люди возвращались с работы в два-три ночи, другие в то же время на работу выходили, и далеко не у всех имелись возможности успеть что-то приготовить на своих коммунальных кухнях. А тут в любом случае нечто похожее на еду получишь, макароны по-флотски или печенку по-строгановски с гречкой по цене трех трамвайных билетов, рюмку водки, кружку пива, чай с сахаром и лимоном. Хлеб – бесплатно. Что еще работяге нужно?
Вдобавок буфетчица была владельцу тела знакомая. Как иначе, если годами крутились ребята по своему участку, обязанные иметь установочные данные не только на каждого человека (дворников, буфетчиков, продавцов в первую очередь), но и на любую собаку, с ошейником, без ошейника – не важно.
– Что, сменился, Игнат Лукьянович? – радушно спросила полноватая женщина лет под сорок, до хлопка входной двери почти засыпавшая за своим прилавком рядом с посвистывающим дежурным самоваром. В закусочной было пусто, время самое никакое – полпервого ночи, ни то ни се, вечерний клиент прошел, утреннего ждать и ждать. И ветер за окнами завывает так успокоительно.
– Сменился, Катя. Ты мне водочки сто и сосисок парочку, с капустой, если есть, или котлетку…
– Для тебя всегда все есть. Иди на свое место, сейчас подам…
Место было в углу, за ситцевой занавеской, круглый столик с доской из искусственного мрамора. Платить оперу не подразумевалось, само собой.
Шульгин уселся, расстегнул пальто, снял шапку. Пистолет на месте, удостоверение тоже, посидит-посидит Игнат за своим поздним ужином, да и пойдет домой, ничего не помня, кроме как дорогу от Арбата сюда да разговор с буфетчицей. Может, вздремнул в тепле да с устатку, и что такого?
– Катя, – крикнул он вслед, – неси двести. Неможется мне сегодня что-то, и перемерз.
Это Шульгин вспомнил Удолина. Якобы его сутры-мантры действуют исключительно при мощной алкогольной поддержке. Сейчас Шульгин собирался учинить столь глубокое проникновение, что не стоило пренебрегать ни малейшим шансом. Он видел, как лихо протащил их Константин в самый первый раз по этажам и уровням астрала, пребывая в весьма взбодренном состоянии.
– Понимаю, Игнат Лукьянович, ох, как я вашу работу понимаю, – тараторила буфетчица, выставляя и тарелку с горячими сосисками, и не двумя, конечно, и полный до краев стакан, и огурчик соленый. – Я здесь, худо-бедно, в тепле сижу, едоки то есть, то нет, а вам – мороз, пурга или дождь там – все одно, ходи, ходи… Отдохните, со всем удовольствием. Можно и до утра, трамваи, смотрю, закончились.
Часы над стойкой действительно показывали, что с трамваями – все.
– Спасибо, Катя. Я поем, потом разговаривать будем…
Сашка залпом выпил стакан – для себя, съел сосиски – для Игната, точнее, для поддержания легенды.
Что хорошо – память его, и без того от рождения великолепная, за последние дни превратилась в абсолютную. Это было очень кстати. Игроки и вообще всякие «силы» могут руководствоваться какими угодно собственными планами, строить прогнозы поведения подконтрольных объектов на базе математических или мистических моделей, но есть область высшего знания, им неподконтрольная по определению. Она сама себе и Гиперсеть, и система.
В кармане чекиста нашлись три пятнадцатикопеечных монетки (пятиалтынных), их все здесь при себе имеют, чтобы по телефону-автомату позвонить. Ими он и исполнил шесть бросков на покрытый липкой клеенкой стол, загадав: «Что сулит мне проникновение в Сеть?» Два раза по три выпало одинаково – две сильных черты внизу, слабая вверху. Гексаграмма пятьдесят восьмая, «Дуй», по-русски – «Радость». Ну-ка, что под этим подразумевает учитель Конфуций?
Мысленно пролистал старый, с засаленными уголками страниц том. Вот он, нужный текст.
Сколько ни обращались Шульгин и Новиков к «Книге перемен» с ранних студенческих лет, когда философствующий Андрей сам подсел на древнюю мудрость и вовлек в это дело Сашку, всегда поражались. Хоть всерьез к этому относись, хоть как к интеллектуальной забаве – Книга отвечала именно на заданный вопрос. Никак иначе.
Сейчас спросил – пожалуйста!
«Если проникновение приводит к достижению известной цели, то в достижении цели человек находит большое удовлетворение. Это удовлетворение приводит его к переживанию радости. С одной стороны, в радости достигается выражение самодовольства, с другой стороны, в радости легко может наступить рассеяние.
«В начале девятка.
Радость от согласия.
Счастье!
Девятка вторая.
Радость – от правды.
Счастье! Раскаяние исчезнет.
Шестерка третья.
Радость – от прихода.
Несчастье!
Девятка четвертая.
Радость от договоренности. Но еще нет равенства.
Если же стороны поспешат, то будет веселье.
Девятка пятая.
Если оправдаешь разорителей, то будет ужасно!
Наверху шестерка.
Влекущая радость!»
Толковать можно как угодно, особенно третью и пятую позицию. Но в целом итог предприятия должен оказаться положительным.
Он сгреб монетки, вернул на место.
Убедился, что буфетчица занялась своими делами, в ближайшие минуты не потревожит, ощутил, как водка начала свое мистическое дело, преодолевая гематоэнцефалический барьер, и начал погружение.
Всяко бывало: пробкой выскакивали в межгалактическое пространство, плавно входили в путаницу цветных туманностей, струн и псевдотоннелей. Ростокин с их подачи вообще очутился в жутко реалистическом пространстве выдуманного им самим тринадцатого века. Сашка повидал такое, что без крайней необходимости и вспоминать не хочется. У друзей наверняка бывали подобные же моменты. Не зря лучший друг Андрей по поводу некоторых своих «видений» предпочитал ограничиваться самыми общими описаниями и рассуждениями.
Шульгин как-то, самый, пожалуй, первый раз[55], спросил у друга об этом и, не получив удовлетворительного ответа, сказал с легкой издевкой: «Что, тот самый „слег“, как у Стругацких, когда никто не желает признаваться, что там видел и делал?»
Новиков ответил удивительно спокойно: «Ты знаешь, почти да. Ты тоже не говорил и сейчас, уверен, не станешь рассказывать даже мне, что именно, в деталях и конкретно, происходило у тебя по первому разу с Наташей Ч., Наташей И. и прочими. Есть, товарищ психиатр, некоторые моментики, что и наедине с собой не хочется вспоминать. Ты мне «Хищные вещи…», я тебе «Солярис», и успокоимся на этом».
Известно было также, что астрал если принимал посетителя, то создавал для него ту картинку портала, которую считал нужной в данный момент. Или, как предполагал Удолин, предлагал ее сформировать самому, исходя из текущего состояния сознания и подсознания. По аналогии с обычным сном. Он ведь зависит если не от тебя напрямую, то от твоих тайных мыслей, настроений, дневных забот, начинающихся болезней, прочих привходящих обстоятельств.
