Целитель. Долгая заря - Валерий Петрович Большаков
— Пэр?
— Сын! Николай Ричардович. Главное, всё, как ты хотел! Рита — воплощение Фай Родис, Инка — Чеди Даан… О-о! Мишеньке удалось даже Наташку уговорить! Да-а! Он ей: «Воплотишь образ Эвизы Танет!», а она: «Не хочу! Не буду! Не умею… Боюсь…» Уболтал, я свидетель. Мы с Маруатой как раз в Малаховке гостили, когда режиссер приезжал. Увидал нашу Вайткене — мигом нашел для нее эпизодическую роль Сю-Ан-Те… — Повесив передник на крючок, Настя мечтательно договорила: — А Оллу Дез буду играть я!
Воскресенье, 20 июля. Ближе к вечеру
Ново-Щелково, улица Колмогорова
Коттедж директора ОНЦ отстроили на старом фундаменте. Только сосны высадили новые — невысокие, под три метра, но густые и пушистые.
Дом даже выше стал — два полноценных этажа плюс обширная мансарда. До потолков и в прыжке не дотянешься — масса воздуха гуляет по комнатам. Хорошо!
Старую мебель расставили на прежние позиции, насколько позволяла иная планировка, а знаменитый диван занял почетное место в холле перед камином…
Наташа вздохнула, глядя из окна кухни на Лею. Девочка неприкаянно бродила по двору, словно ища приметы былого, но не находя.
«Да не такая уже и девочка!» — улыбнулась Талия. Приятные округлости натягивали платье на груди дочери, а второй размер они переросли еще весной…
Лея скучала по Коше. Старый котяра тихо помер на даче в Малаховке. Девочка, всхлипывая, гладила его тусклую шерстку, Коша жмурился и мурлыкал. А потом затих. И Лея разревелась…
Решительно отложив посуду, Ивернева спустилась во двор. Вблизи дочь не казалась печальной или подавленной — она покачивалась на скамье-качелях, лениво отталкиваясь ногой. Наташа присела рядом, и Лея молча уложила ей голову на колени. Закрыла глаза и слабо улыбалась, чувствуя материнскую руку, что гладила ее густые волосы. Талия пощекотала дочь за ухом, и та смешливо фыркнула.
— Ты меня, как киску!
— Папа же зовет тебя «киской».
— Нет, он говорит: «Моя маленькая киска!»
— Моя маленькая киска… — проворковала Наташа.
— Мур-мур-мур… Хи-хи! Мам, я тебе не рассказывала… В общем, я досаждала кискам своими психологическими экспериментами еще в детском саду! Да-а! Например, я выяснила совершенно точно, что кошки позволяют нам чесать себя за ушами и гладить животик не потому, что это им нравится, а для того, чтобы доставить удовольствие людям! Правда-правда! И вообще, кошки очень эмпатичны, они великолепно ощущают наши эмоции, и даже на расстоянии чувствуют то, что вы с папой зовете психодинамическим полем… — Помолчав, она добавила: — А Кошу я убедила, будто я — его мама-кошка. И он постоянно бегал за мной, как цыпленок за курицей, и слушался беспрекословно, как Наталишка — моего папу… — заерзав, Лея слегка напряглась. — Мам… А можно пересадить одному человеку сознание и память другого?
Талия испытала мгновенный шок — ведь данная тема в Институте мозга идет, как совершенно секретная! Малость справившись с собой, она задала встречный вопрос:
— Хм… А с чего тебе вдруг такое в голову пришло?
— Почему — вдруг? — Вскинулись девичьи бровки. — Не вдруг… Давно об этом думаю… Понимаешь, у папы как бы мысли и память одной личности, а желания и чувства — хоть и похожей, но другой. Он думает и рассуждает, как дед Филя, а эмоции и чувства у него, как у Антона! Я читала в Интерсети про психическое расстройство шизофрению, то есть про расщепление сознания, но это совсем не то. При шизофрении раздваивается именно сознание, а подсознание остается нетронутым. А тут… — Она затруднилась. — Раздвоение происходит не по горизонтали, а как бы по вертикали, и это состояние даже расстройством назвать нельзя — оно просто очень необычно. И… — Лея перешла на шепот: — Я думаю, что Наталишка это тоже чувствует!
Талия облизала губы. Впервые в жизни она не знала, что же ей ответить дочери. Разглашать сведения под грифом «Особая папка. Закрытый пакет» школьнице? Не имеет никакого права! Обмануть или заговорить зубы? Не выйдет, Лея сразу почувствует ложь. Вздохнув, Наталья решила взять тайм-аут, и спросить совета у ее сиятельства.
— Дочь, а давай я сначала кое-что уточню, а денька через два скажу? Давай?
— Давай! — легко согласилась Лея, снова укладывая голову на мамины колени.
Понедельник, 21 июля. Утро
Ново-Щелково, проспект Козырева
Аллочка «прижилась» в моей приемной, и за годы стала прямо-таки виртуозом в секретарском ремесле. Всякий посетитель мужеска полу сразу обращал внимание на длину ее ног, и даже не думал измерять глубину женского ума. А зря.
Большую часть своей почты я бессовестно перебрасывал Томилиной, и та весьма сноровисто отвечала адресатам. Часть писем отправлялась в «корзину», но я никогда не проверял Аллу — знал, что ничего мало-мальски важного она не выбросит.
Вот и сегодня то же самое. Я прилежно ответил на пару писем — от ректора Второго МГУ и от Марчука, а остальные скинул Аллочке. Наташка меня вчера огорошила, хотя мы, вроде как, всё обговорили еще во время «следственного эксперимента».
Признаться, я с облегчением поддержал Талию — пускай фон Ливен разбирается с моей «тайной личности». Мы ей доверяем…
Я прислушался. Тихая, мягкая поступь вошедшего в приемную выдавала Рахимова. На мой взгляд, Рустам-джон идеально вписался в образ начальника охраны. Понятия не имею о его методах, но он навел-таки порядок в ОНЦ, и нынче даже младшие научные сотрудники улыбались начохру умильно и чуть заискивающе.
Корректно постучав, Рахимов заглянул в кабинет, блестя круглой бритой головой.
— Салом, Михаил Петрович! — пропел он, расплываясь в белозубой улыбке. — К вам важный гость! Настоящий подполковник…
Недовольно вздохнув, я встал и вышел из-за стола, готовясь встречать очередного сановника, спустившегося к нам с кремлевских холмов. Порог переступила Марина Исаева.
— Маринка! — реально обрадовался я.
Женщина ослепительно улыбнулась, и бросилась ко мне, как девчонка, сдавленно пища. Смеясь, я обнял ее — и заработал жаркий поцелуй.
— Я тебя почти год не видел! Ты где пропадала?
— В иных мирах, Мишенька! Ох… — Марина горячо задышала мне в шею. — Тридцать лет тому назад, Миша, я совершила самую большую глупость в моей жизни…
— Двадцать девять, — мягко поправил я.
— Ну, да! — коротко рассмеялась «Росита». — Ты дважды спасал ее, эту мою жизнь, а я всё упорствовала… Меня тянуло к тебе, а я всё спорила, всё бубнила: «Долг… Разница в возрасте…»
—
