Росток - Михаил Алексеевич Ланцов
— Я не знаю. Лишь шепотки слышала. Едва разобрав, о чем они говорили.
— С чего они вообще бурчат?
— Тут никакого секрета нет. — грустно улыбнулась Мила. — Тебе не простили то, как ты Дрочилу[6] унизил. Он сын самого влиятельного старейшины Быстрых медведей. А ты — из худородной семьи. И негоже тебе с ним так обходиться.
— А если бы я вызвал его в круг и убил?
— Слова бы никто не сказал. Но ты ведь его просто унизил. Сначала избил, а потом выгнал. Это страшный позор. Ведь в глазах родичей он провалил пробуждение.
— Инициацию… — тихо произнес Беромир.
— Что? — не поняла Мила.
— Неважно. Так что, быстрые медведи теперь со мной торговать не станут?
— Отчего же? Им сие полезно до крайности. Но будь уверен — камень за пазухой придержат. Теперь тебе с ними нужно вести себя осторожно. Да и среди этих, — махнула она головой неопределенно, — хватает сыновей из уважаемых родов. В их понимании ты поступил не по справедливости и не по обычаю. Теперь же их заставляешь вон — сок с берез да кленов собирать, а не делом добрым заниматься. И так во всем. Они, де, шли учиться как железо получать да ковать, а ты их за нос водишь.
Беромир смачно выругался на великом и могучем.
— Это что за язык? — поинтересовалась будущая теща.
— Неважно. — покачал головой он, а потом добавил с раздражением. — Я, вообще-то, не просил назначать меня ведуном и собирался, подготовившись немного, уходить. А меня во все это говно втягивать стали. Навязались мне на голову…
— Ты человек Велеса, — улыбнулась как-то по-доброму Мила. — Не понимаю, что и как разглядел Вернидуб, но я в тебе не сомневаюсь ни на удар сердце. Люди Перуна они другие.
— И почему ты так решила?
— Человек Перуна готов открыто бросить вызов, если считает дело справедливым. Как тот неудачливый ученик. А ты весь в земных заботах и продуманный.
— А чем я тут, по-твоему, занимаюсь? — нахмурился Беромир.
— Как чем? Жизнь свою устраиваешь.
— Нет. Готовлюсь бросить открытый вызов роксоланам…
В этот момент кусты невдалеке зашевелились. И Беромир не долго думая кинул туда копье, что держал в руке. На звук. Но мимо. Когда они туда зашли с Милой, никого уже не было. И следов не наблюдалось.
— Зверь может? — поинтересовалась женщина.
— Двуногий, — усмехнулся ведун, указав на небольшую веточку, со свежим изломом, расположенным слишком высоко для обычного зверя. — Если же тут находился кто-то крупный, то без всякого сомнения наследил бы знатно. Те же клочки шерсти оставил бы. Но нет…
Беромир подозвал Мухтара, но тщетно.
Пес попросту не умел брать след и, обнюхав место, сел на попу с равнодушным видом. Никакой тревожности. Волчицы же держали дистанцию. Да и команд не понимали, так что их тоже припахать не получилось.
— Свой кто-то, — резюмировал ведун. — Видишь, пес спокоен. Шепчутся, говоришь?
— Видимо, уже не только шепчутся…
Глава 3
167, май, 2
Беромир пел.
Много.
В чем-то даже неплохо.
Там, в прошлой жизни, он это делать любил, но не умел. Поэтому максимум по пьяни в караоке мог «поорать» что-нибудь про любовь, у которой села батарейка или бег по выжженной земле в гермошлеме. Но желательно так, чтобы не солировать. Ибо в таких случаях сам ужасался со своих вокальных данных.
Здесь же у парня нашелся и голос, и слух.
Прямо на удивление.
Вот он и решил скрестить эти новые обретения со своим старым опытом пения. Но, к сожалению, отнюдь не для развлечений.
Дело в том, что ситуация в коллективе складывалась дурная. Слова Милы он проверил, и они подтвердились. Из-за чего тех, кто больше всех возмущался, Беромир стал сильнее загружать работой. Дабы им стало не до того. И не рутиной, при которой можно поболтать, а такой, где это не сподручно.
Вместе с тем изменилась и парадигма обучения.
Изначально как он хотел поступать? Так, чтобы после его смерти ученики продолжили дело. Для чего собирался все честно рассказывать и показывать. Как есть. Ибо требовалось принципиально перекроить ребятам мышление, иначе избежать карго-культа казалось невозможным.
Сейчас же ему пришлось начинать создавать ритуалы натурально магического толка. Да, рассказывая то, что он делает. Но сопровождая это порой удивительной феерией. Например, возьмем сахар.
Ученики собрали березовый и кленовый сок.
Снеси его под навес, сливая в корчаги.
Тут никакой мистики. Просто все и банально. А дальше им требовалось показать и объяснить, как получить продукт, который в эти времена шел натурально на вес золота. В такой обстановке?
Ну уж нет!
Пока он не понимал главного — на кого эти ребята работают.
Ведун вообще решил, после того разговора с Милой, что местные элиты слишком сильно связаны с сарматами. Да, на публику они их искренне ненавидели. Но при этом в целом ассоциировали свое благополучие с ними. С их прихотью. Поэтому было неясно: та выходка в первый день — это обычная глупость избалованных детишек? Или сбой хорошо продуманной схемы?
Кто знает?
Как это проверить — тоже непонятно. Во всяком случае, не применяя пыток или хотя бы изнуряющих перекрестных допросов. Все-таки навыки контрразведывательной деятельности не его конек.
И Беромир начал сопровождать процесс кристаллизации пением. Прежде всего на русском языке, который тут никто не знал. Пуская в ход все, что мог вспомнить. А также «играл в ведьмино варево», подбрасывая в огонь всякое.
Без какой-либо системы.
Чтобы нельзя было запомнить и потом повторить.
Да, когда нарыв в коллективе вскроется, он оставшимся ученикам все расскажет и покажет. Но пока — чудил. Не говоря им, впрочем, о том, что это все нужно обязательно и им потом повторять.
Просто делал.
А они помогали, не задавая вопросов, думая, что так и надо…
— Когда же железо⁈ — воскликнул один из учеников, после того как, завершив возню с соком березы и клена, Беромир стал затирать бражку на сладких корешках камыша да рогоза.
— Вы сколько у меня в учениках?
— Да, почитай, уже луна оборотилась на небе.
— Вот! — назидательно поднял палец Беромир. — А вы уже сколько всего увидели и научились! Иные и
