Новик - Геннадий Борчанинов
Я принялся развязывать крепкие кожаные ремни, туго стягивающие руки Леонтия. Делать это вслепую, связанными руками, было крайне неудобно, к тому же я замирал всякий раз, когда наш охранник ёрзал на своём месте. Но мне всё-таки удалось, срывая ногти, ослабить узел, и Леонтий освободился от пут, тут же принимаясь растирать онемевшие запястья. Я надеялся на то, что дядька сейчас освободит и меня, но вместо этого Леонтий, вжимаясь всем телом в землю, медленно пополз к нашему сторожу.
Все остальные спали. Юрий даже похрапывал немного, и я боялся, что его храп привлечёт внимание татарина, но крымчак, упившись вина, на такие звуки не реагировал. А вот шорохи и другие нетипичные звуки заставляли его встрепенуться, но он тут же снова начинал клевать носом. С охранником нам, можно сказать, повезло, но в гробу я видал такое везение. Лучше бы нам повезло там, у перелеска.
Леонтий подползал к татарину всё ближе и ближе. Ни ножа, ни даже самого завалящего камня, никакого оружия у него не было, только кожаный ремешок и пудовые кулаки, и я с нетерпением ждал, что будет происходить дальше.
Я даже дыхание затаил так, что вспомнил про него только когда лёгкие начали гореть. Даже молитвы вспомнил, мысленно обращаясь к Богу, чтобы он отвёл взгляд татарина и помог Леонтию.
Дядька не спешил. Я бы на его месте действовал совсем иначе, рванул бы к татарину изо всех сил, надеясь свалить его первым ударом, и, скорее всего, оказался бы заколот проснувшимся крымчаком, но дядька действовал не так прямо и грубо. Он полз по-пластунски, часто останавливаясь и прикидываясь ветошью, так что довольно короткий путь в несколько шагов занял у него едва ли не пять минут. Я весь извёлся в ожидании.
Крымчак ничего не заметил до самого последнего момента.
Леонтий кинулся на него сзади, словно дикий барс, с одним ремешком в руках, накидывая плотный кожаный ремень на шею басурманину. Татарин выпучил глаза, начал скрести пальцами удавку, опомнился, выхватил кинжал, наугад ткнул куда-то назад. Дядька от этого тычка увернулся, ни на йоту не ослабляя нажим.
В ночной тишине добавились ещё пыхтение Леонтия и хрипы татарина, который постепенно ослабевал. Наконец, он обмяк полностью, и дядька, уложив его осторожно на потник, вывернул кинжал из его рук и быстро сунул ему между рёбер, добивая наверняка. Вытер кинжал о засаленный халат степняка, пополз обратно к нам, уже гораздо быстрее.
— Вот, вишь как сладилось, Никит Степаныч… — забормотал он, кинжалом разрезая мои путы. — Даст Бог, и до дому доберёмся…
Я едва не зашипел, чувствуя, как перетянутые руки начинает колоть тысячей невидимых иголок, начал растирать ладони, восстанавливая кровообращение. Леонтий тем временем тихонько будил и освобождал остальных. Всех, кроме Онфима. Онфим уже не дышал.
— Упокой, Господи, его душу, — перекрестился дядька, и я машинально перекрестился следом за ним.
— Нехорошо получается… На поругание басурманам оставлять, — сказал Агафон.
— Сдурел? — зло фыркнул Юрий, ещё не до конца проснувшийся. — Самим бы выбраться!
— Тише вы, — зашипел я.
Перечить не стали, хотя Юрий зыркнул на меня недовольно. Мол, холопам своим указывай. Будь мы в остроге, непременно затеял бы ссору, но степь таких выкрутасов не терпит.
С одной стороны, Агафон был прав. С другой, Юрий тоже был прав. Но на споры не было времени. Надо было бежать.
Крымчаки, по большей части своей, мирно спали возле разожжённых костров. Один, молодой, сторожил коней, другой, сидя спиной к своему костру, вглядывался в темноту, почерчивая что-то палочкой на земле. Остальные спали, укрывшись халатами и подстелив себе потники.
Нас же осталось пятеро, с одним кинжалом и одной саблей на всех. Леонтий во время своего подвига разбередил себе рану, которая снова открылась, и теперь бледнел с каждой минутой. Его вчера зацепила татарская сабля, совсем немного, но этого хватало, чтобы страдать теперь от кровопотери. Гаврила теперь спешно перевязывал его руку обрывком снятой с татарина рубахи.
Ночь выдалась пасмурная и тёмная, хоть глаз коли, и мы могли ориентироваться только на мерцание татарских костерков.
Я почувствовал соблазн взять кинжал и перерезать всех спящих, но быстро понял, что это затея глупая. Нужно просто уходить отсюда, наплевав на всё. На трофеи, на наше барахло, на всё. Пока есть возможность — нужно сваливать.
Поползли по-пластунски в сторону пасущегося табуна, собирая пузом холодную росу. Стреноженные кони дремали стоя, спали вполглаза, чутко следя за происходящим и вслушиваясь в ночные шорохи. Пастушок, зевая, подкидывал в маленький костерок сухие веточки. Он глядел на пламя, не отрываясь, а значит, всё остальное для него стало тёмной пеленой.
На этот раз первым полз Агафон. Дядька Леонтий уступил место более молодому холопу, отдав ему кинжал татарина. Мне же досталась сабля, для скрытного убийства неудобная и несподручная.
Мальчишка-пастух даже тихонько что-то напевал на родном языке, бросая тонкие веточки в огонь. Агафон возник за его спиной внезапно, как тень, зажал татарчонку рот и ткнул кинжалом в горло, вспарывая артерии. Пастушок дёрнулся, забулькал. Мы все равнодушно глядели на его страдания, для нас он был просто помехой на пути к свободе. Врагом. У него к тому же нашлись ещё два ножа и сабля, так что мы все теперь были вооружены.
Теперь нужно было добраться до лошадей. Все они были рассёдланы и стреножены, и что-то мне подсказывало, что времени на то, чтобы искать сёдла и сбрую, у нас нет.
— Ну, братцы, по коням, — тихонько сказал дядька.
Ползли все одновременно, одной шеренгой, подкрадываясь к низкорослым татарским лошадкам, пасущимся в степи.
— Своих надо коней искать, — сказал Юрий.
Вот только паслись все вперемешку, не разбирая, кто из лошадей прискакал из Кафы, а кто из Москвы, а искать или звать своих коней мы сейчас не могли. Вернее, могли, но тогда мы неизбежно привлечём внимание оставшихся татар. У кого-то некрепкий сон, кто-то отправится до ветру, кому-то понадобится встать и заменить часового, и так далее.
— Уходить отсюда нужно, — сказал я.
— Мне мою Звёздочку отец подарил! — огрызнулся Юрий. — Я без неё никуда не поеду!
— Оставайся с татарами, — в тон ему ответил я.
— Никита прав, уходить надо, — поддержал меня Агафон.
Старшего, чтобы разрешить наш спор, у нас не было, Онфим остался лежать там, на полянке, дядька, Гаврила и Агафон были простыми холопами, так что получалось моё слово против
