План Диссертанта - Александр Михайлович Бруссуев
Местный карху опять лукаво подмигнул. Их тут — медведей — на каждой стене было намалевано и вырезано по дюжине. Кто-нибудь обязательно подмигнет.
Странный человек этот Антикайнен. С ним совершенно не хочется иметь дел. Особенно — юридических. Ненастоящий он какой-то, будто не в обществе жил. Словно бы он — не живой. Да, да — именно: оживший мертвец. Не боится он людей, и не людей — тоже не боится. Его равнодушие — это всего лишь превосходство, которое ему дает какое-то особое знание.
Когда-то давно у Лехти умирал прадедушка. Ну, не то, чтобы болел смертельной болезнью, а потом отдал концы. Нет. Ходил-бродил, что-то делал, со всеми разговаривал, а потом просто не проснулся.
Так вот этот прадедушка однажды сказал ему: «Когда тебе будет столько же лет, как мне, ты поймешь, что прошлое, настоящие и даже будущее — это настоящее, на самом деле.»
Бессмыслица.
Однако Антикайнен, создавалось такое впечатление, человек, у которого все прошлое и даже будущее только в настоящем. Прошлое он отпустил, будущее не принимает, а сегодняшним днем не дорожит. И ведь не старый еще!
Это хорошо, когда не думаешь о деле! Это хорошо, когда думаешь философски! Это хорошо, когда медведь со стены озорно подмигивает!
Лехти расплатился за выпивку и вышел на осеннюю улицу. Кое-где уже лежал снег, скоро его будет много, и можно готовиться к Рождеству.
Утром у адвоката на удивление не болела голова. Тем не менее он все же принял ванну, привел себя в привычный вид и отправился в тюрьму. Формальности не отняли много времени.
— Когда привести заключенного Антикайнена? — спросил вертухай.
Лехти Корхонен поднялся из-за стола, собрал свои бумаги в изящную кожаную папку и ответил:
— Пожалуй, не надо приводить заключенного Антикайнена.
Вертухай не позволил себе удивиться, сопроводил адвоката к выходу через миллион тяжелых дверей и пошел в недра крепости, не попрощавшись.
А Лехти направился прямиком к телеграфу и набрал номер адвокатской конторы в Стокгольме, в которой у него работал сокурсник.
— Алло! — сказал он в трубку. — Арвида Рудлинга пригласите, пожалуйста.
3. Первая одиночка
Солдатами не рождаются — солдатами умирают.
Старая, как мир, истина. А также еще одна: от сумы, да от тюрьмы не зарекайся. Не желай добра — не получишь зла. Это уже на довесок.
Тойво не ждал, что вчерашний лощеный адвокат придет сегодня. Ну, а если бы и пришел, то значит: он дурак. Однако дураки у Маннергейма в ведомстве не работают. Поэтому он выбросил из головы пустые слова, что прозвучали вчера. Они были совсем неважны. Важно было лишь то, что былой царский генерал пока не готов списать на непредвиденные расходы некоторую часть своей казны.
Будет суд, а перед судом, как полагается, обвинение. Все должно быть очень страшным, рассчитанным на то, что через годик дух захочет искать компромисс. Это случится потому, что тело будет страдать. Через тело и дух слабеет.
Не обязательно, конечно, вон, пустынники и отшельники наоборот — страданиями тела закаляют душу. Да мало ли примеров, когда воля калеки сильнее воли специально подготовленного к испытаниям человека!
Однако загадывать — это не наш метод.
Вдруг, откроется дверь в камеру, где Тойво ждет строгого, но вполне справедливого суда — и в нее деловито войдут два человека. Китайцы, как водится, непременно китайцы.
Они оглядываются по сторонам, перемигиваются друг с другом и говорят, опять же, друг другу загадочные слова: «хао» и «похао». Достают из карманов Suomi-konepistoli M/3111 и восхищенно цокают языками.
Что и говорить — хороши машинки! Цельное деревянное ложе, цельнофрезерная ствольная коробка круглого сечения, ствол, съемный кожух, спусковой механизм. Коробчатый магазин на 20 патронов конструкции Коскинена. Секторный прицел с регулировкой до 500 метров, реальная дальность огня при стрельбе очередями не превышает 200 метров. Надежное и безотказное оружие!
Но китайцам не надо лупить даже на сотню шагов — вон она, мишень, сидит на коечке, скрестив ножки и хлопает глазами.
«Ахтунг!» — говорят китайцы. — «Фойер!»
И начинают стрелять длинными очередями, хохоча при этом от возбуждения во все свои китайские горла.
«Ах», — сокрушенно говорит Тойво, и его искромсанное пулями тело размазывается по стенке камеры.
Все, конец истории. Спасибо за ваше внимание.
Антикайнен вздрогнул от звука открываемого дверного оконца. На окошко, откинутое в сторону коридора на манер столика, устанавливается тюремная еда. Ну, да — еда. Время, так сказать, приема пищи. А что он ждал? Стволы автоматов и наглые китайские хари? Эх, пригрезится же такое!
Адвокат в тот день не пришел. Да, вообще, никто не пришел. Тойво на сутки оказался предоставлен сам себе. Ну, да бывает такое, торопиться-то некуда, право слово!
На следующий день к нему в камеру бросили газету «Хельсингин саномат». Ничего толкового в ней написано не было, разве что президент Свинхувуд выражал признательность всем «рядовым финским гражданам и гражданкам за оказание неоценимой помощи в поиске и поимке очень опасного государственного преступника Тойво Антикайнена». Ну, и то, что, блин, мы вместе заборем преступность. Мы едины, значит мы едимы. То есть, конечно, непобедимы.
Еще в течении недели подбрасывали ему газеты, в которых уже не было ни строчки с фамилией Антикайнен. Кончилась новость. Кончился и Антикайнен.
Государство отличается от иных форм социальной общественной формации тем, что первым делом устраивает тюрьмы. Собрались люди, почесали в затылках и давай совещаться.
«Создадим социальную общественную формацию?»
«А то!»
«У нас будет орда».
«Ура! Тогда поскакали! В орде все скачут. А кто не скачет — те прыгают. А кто сидит — тот не орда».
«А кто же он?»
В государстве положен быть лидер. А раз он один такой, без разницы — явный, либо теневой, серый кардинал, то у него обязаны быть враги. Реальные, либо вымышленные. И их, сволочей, в тюрьму! Если в орде кто-то сидит, то это уже государство.
У Тойво было много времени, чтобы размышлять о том, о сем. В промежутках между размышлениями он отжимался от пола, стоя кверху ногами у стены, выпрыгивал вверх из положения «вприсяди», нагружал мышцы пресса — в общем, делал все, чему обучился на занятиях по физподготовке в школе Красных командиров, а также в спортивном обществе «Красная звезда».
Книг ему не давали, бумагу и карандаш — тоже. Проправительственные газетенки прочитал
