Партизан - Василий Седой
— Вы увидели во мне что-то смешное?
— Нет, что вы! И в мыслях не было, — тут же ответил я. А у самого улыбка поневоле расползалась по лицу все шире.
— Просто, вы такая красивая, что улыбка появляется сама собой. — Тут же добавил я, чтобы хоть как-то сгладить свое поведение. Картина, которую мне довелось лицезреть, вызывала неоднозначную реакцию. Я с огромным трудом сдерживал смех.
Словами не передать. Графская дочка, задравшая нос, на фоне палатки, из которой вылезает полнотелая служанка с ночным горшком в руках.
Красавица с недоумением на меня посмотрела. Потом повернулась, наверное, поняла, как это все смотрится, покраснела, как маков цвет, и резко развернувшись, быстрым шагом направилась к реке.
Служанка с укоризной посмотрела на меня и сказала:
— Зря вы так, барин. Хозяйка — очень хорошая девочка. А вы ей понравились.
После этого высказывания она с гордым видом удалилась к знакомым кустам, неся перед собой горшок, как величайшую драгоценность.
Я с трудом успокоился и задал сам себе вопрос:
— Не перенеслась ли со мной хрень, влияющая на мои поступки? Веду себя, как натуральный кретин.
Прислушался к себе. Понятно, что ничего определить не смог. Но решил считать виноватыми в таком моем поведении шалящие гормоны, разбушевавшиеся из-за вернувшейся молодости. Чтобы хоть как-то загладить вину я передал в дар графской дочке через вернувшуюся служанку одну из и мыльниц, имевшихся у меня. Она была с довольно неплохим пахучим мылом. А ещё самое большое махровое полотенце, которое у меня было. Пусть порадует госпожу. Сам решил — пока суть да дело разберу вчерашние трофеи, собранные с погибших поляков. Оружием займусь чуть позже. А вот переметные сумки решил посмотреть сейчас.
Не бедными оказались польские бойцы. В одной из сумок я обнаружил ларец, довольно приличный по размеру, с небольшим количеством драгоценностей. Размером он был приблизительно сорок на тридцать сантиметров по сторонам и чуть меньше тридцати в высоту. Так вот, когда я собрал по сумкам все драгоценные изделия и монеты, то закрыть крышку смог, можно сказать, с трудом. Очень нехило они где-то прибарахлились. Довольно приличная стопка казначейских билетов, а если быть точным — четыре тысячи восемьсот двадцать рублей и ровно полторы тысячи франков в ларец никак не помещалась. Пришлось прятать среди своих вещей. Оставил в кармане пару сотен. Мало ли, вдруг срочно потребуются? Остальное заныкал среди сменной одежды.
В сумках нашлась некоторая одежда и разные вещи, необходимые в быту, типа посуды и одеял с вышитыми полотенцами. Собрал много продуктов — круп, вяленого мяса и сухарей. Отдельно сложил средства для ухода за оружием. Это были и странные ёмкости с каким-то маслом, и оселки для правки сабель или кинжалов. Запасы пороха и свинца тоже оказались довольно немаленькими. Я даже удивился — очень уж приличное количество припасов поляки таскали с собой. Я уже не говорю про разные пулелейки с пороховницами и поясные сумки для хранения пуль и пыжей.
Полчаса потратил на разбор теперь уже своего имущества. Столько же времени понадобилось графской дочке на гигиену. Когда она подошла, я решил всё-таки завершить проблему с коммуникаций и познакомиться. Поэтому встал и представился:
— Ваше сиятельство, меня зовут Бойко Сергей Петрович. — Я слегка поклонился, и выпрямившись, стал ждать ответной любезности, которая тут же и последовала. Воспитанной оказалась девочка и в ответ представилась:
— Апраксина Ольга Александровна, графиня.
Не более и не менее, графиня! И точка. Помнится, в Европе дочерей подобных вельмож как-то по-другому звали. Ладно, неважно. Сейчас надо решить, как быть дальше. По большому счету, я теперь ей и нафиг не нужен. Уверен, что крестьяне и без меня спрячут её до того времени, когда за ней явится отец. Но прояснить этот вопрос надо. От её ответа и начну плясать.
— Скажите, Ваше сиятельство, вас ведь не надо никуда больше сопровождать? Вы добрались куда хотели?
— Вы собрались меня здесь оставить? — Тут же с какой-то претензией задала вопрос аристократка.
— Да. Мы нашли ваших крестьян. Думаю, что они смогут о Вас позаботиться наилучшим образом. Получается, я вам больше совершенно не нужен.
Договорить мне не дали. Графиня, не дослушав, задала свой вопрос:
— Вы — дворянин?
Что ей на это сказать? Я без понятия, как правильно ответить. Не скажешь же ей о том, что, смотря какую жизнь она имеет ввиду. От такой мысли меня даже улыбнуло. Тем временем от меня ждали ответа. Придётся поступать по принципу всех опытных попаданцев и ссылаться на потерю памяти. Документов-то у меня нет. Поэтому, я выдержал небольшую паузу и ответил, как отмахнулся:
— Не знаю. Может — да, а может и нет. Хорошо хоть вспомнил, как меня зовут.
— Значит, потеря памяти — это не шутка? — Тут же спросила аристократка, зачем-то прижав кулачок ко рту.
— Не шутка — коротко ответил я и продолжил:
— Мне сейчас надо определиться, что делать дальше. Нужен ли я Вам ещё или могу считать себя свободным?
— Но куда Вы пойдёте? Нет, это будет неправильно. Вы меня спасли. Может быть даже от чего-нибудь страшнее, чем смерть. Отпустить Вас беспамятного куда-либо будет неправильно. Я предлагаю Вам остаться и переждать, пока не закончится война, вместе со мной. Когда за мной приедет отец, тогда и подумаем, каким образом Вас вознаградить, и как помочь Вам устроиться в России.
— Остаться на какое-то время можно, но при одном условии. Я сам решаю, как мне жить и что делать. В противном случае, мне ваше предложение неинтересно.
Графиня с каким-то удивлением на меня посмотрела и сказала:
— Я не собираюсь ограничивать Вас в действиях, просто хочу помочь.
— Хорошо, я останусь и даже слегка помогу, чем смогу. Но, повторюсь, я сам решаю, что мне делать и как быть.
В ответ аристократка, все ещё странно на меня смотревшая, только утвердительно кивнула головой.
Как раз к моменту окончания этого разговора появился Степан в сопровождении пяти мужиков и трех женщин.
Крестьяне подошли, поклонились, и пока Степан общался с графиней, я наблюдал за поведением пришедших с ним людей. Вернее, за их глазами, которыми они смотрели на съестные припасы. Очень, надо сказать, голодными глазами. Я не удержался и перебил разговор между аристократкой и её подчиненным:
— Степан, почему люди голодные?
