Хроника лишних веков - Сергей Анатольевич Смирнов
Пока я глотал это последнее счастье, на снегу появилось несколько галет, припасенных Чагиным. Полковник заметил, что я посмотрел на них, как на чудо.
- Пир в Валхалле... - усмехнулся он... и заметив, что я опять хлопаю глазами, рассказал про свое сокровенное: - Когда я в отрочестве читал про древнюю Валхаллу, мне почему-то представлялось, что погибшие воины пируют с богами вот так, как мы теперь с вами... Посреди чистых снегов. Костры, вертела - и снега, снега кругом. И небо... вот такое же ясное. Не знаю почему... Наверно, потому что я в детстве зиму любил больше, чем лето... Что там дальше было, помните?
- Где? - Ром счастливо лишил меня всякого понимания.
- В Валхалле, - кивнул полковник. - Потом демоны вырвались из-под земли прямо на небеса... Страшные чудовища... Драконы и псы.
- Фенрир и подземный волк Гарм, - вспомнил я.
- Я помню, - кивнул полковник так, будто помнил эту великую битву.- Кто дал им силу?
Помнится, я только хмыкнул беззаботно:
- Язычество. Там зло, как и добро, в одну силу.
- Вы не поняли меня, - сказал Чагин и повел плечами, будто начал подмерзать. - Кто их выпустил?.. Карл Маркс?
Мозги мои размякли и шевелились кашей в остывающей кастрюле.
- Не-ет... - снова повел плечами Чагин. - Мы сами... Вот отсюда.
И он, неторопливо подняв руку, постучал пальцем по виску, а потом посмотрел мне прямо в глаза и сказал очень ясно:
- Можете, не отвечать. Валхалле пришел конец. Гибель богов. Мир сгорел, снега вокруг испарились...
Только сейчас Чагин сделал очень бережный глоток, выдохнул белое облако, закрыл глаза и пошевелил губами. Потом он старательно завинтил крышечку и вновь протянул фляжку мне:
- Запомните, Николай Аристархович. Держаться теперь следует точно на запад. Если Щуплов не перепутал, верст через десять вы пересечете большак, а это прямая дорога на Дунфанхун. Полагаю, там нет никаких красных... Впрочем, гарантий теперь нет никаких, кроме вашей невероятной удачи.
С каждым его словом душа во мне все больше съеживалась и холодела.
- И вашей невероятной меткости, - добавил я, словно пытаясь его убедить, что то и другое существуют только вместе. - Аристарх Иванович, вы будто провожаете меня с порога...
- Вот именно, - к моему вящему ужасу, поддержал Чагин мою боязливую шутку и ткнул пальцем в бок фляжечки, успевшей потеряться вместе с моей протянутой к нему рукой. - Спиритус должен теперь храниться, так сказать, в лазарете.
Мне стало страшно, полковник же преспокойно уселся, как в кресло, в наметенный под елью сугроб, вытянул раненую ногу в сторону. Потом он вынул оба имевшихся у него револьвера, один аккуратно положил на развилку низкой ветки, а из барабана другого сосредоточенно вынул патроны, оставив заложенным один.
Наблюдая за его работой, я все еще заставлял себя верить в его мрачное чувство юмора.
- Полковник... - начал я и ощутил тошноту.
- Господин фельдшер, - приветливо перебил меня Чагин. - Мы с вашим отцом - тезки, да и я вам могут в отцы сгодиться.
- Но позвольте, Аристарх Иванович, - борясь с дурнотой, вымолвил я. -Здесь вы и вправду мне за отца родного... И наконец, всего же десять верст. Если вы полагаете, что из-за вашей ноги вы меня каким-то образом...
- Не дурите, - отмахнулся Чагин. - Вы же догадливы... Да, я остаюсь в России.
- А мне что тогда прикажете? - совсем растерявшись, пролепетал я.
- У вас старики в Риме, и вы у них теперь единственный сын. - Он аккуратно завернул в платок все посторонние патроны. - Это - один приказ. А второй... не приказ, конечно. - Взгляд его смягчился. - Просто обещайте мне выполнить мою последнюю волю.
Я сдался, меня мутило. От страха, от рома, от всего - от ослепительной ясности снега и неба.
- Я даю вам слово...
Чагин достал от сердца плотно заклеенный пакет из пергамента и, протянув мне, сказал:
- Николай Аристархович, окажите любезность: в Риме, как обустроитесь, найдите возможность передать это Т-ской Екатерине Глебовне. Дайте объявление... пусть она сама вас найдет. В этом пакете, чтоб вы знали.
- Господин полковник... - крикнул я ему, как утопающий - человеку, стоящему на берегу спиной...
- Не перебивайте. В этом пакете - двадцать червонцев. Полагаю, теперь она может очень нуждаться. Мой долг и прочее. Передайте, я очень вас прошу. Неспроста же Господь послал мне спутника, стремящегося в Рим во что бы то ни стало.
Все, что мог я сказать ему:
- Слово дворянина.
Как это прекрасно прозвучало в уссурийской тайге!
- ...Если буду жив, - сдуру добавил я, и пафос сразу пропал.
Однако пепельное от щетины лицо Чагина осветилось отеческой улыбкой:
- Вот я и даю вам повод выжить, а не рисковать по пустякам. Вы ведь благородный человек, слово держать станете...
Именно это самое "слово" вдруг разом укрепило меня, изгнало страх, полковник успел изучить мою душу. Но я его атаковал:
- Вся эта сцена, полковник, чересчур красива.
- Но, согласитесь, красиво кончить жизненную драму - тоже не безделица... Радзевич на вашем месте согласился бы с такой постановкой дела.
Чагину не удалось сбить меня с толку.
- Это грех, наконец, - обличил я его.
- Учтено, - отрезал полковник и, приставив револьвер барабаном к плечу, прокатил его до обшлага. - Знаете, что такое?
- Видеть не видел, а слышать слышал, - в том же тоне ответил я. - "Русская рулетка".
- Именно... - кивнул Чагин. - Значит, не самоубийство, а игра. А на игру и суд иной. Смысл лишь в том, чтобы сыграть в нее до конца.
- Вы кого сейчас хотите обмануть, полковник? - Я смело шагнул к нему. - Отдайте мне ваш револьвер.
- Ат-ставить, вольноопределяющийся Арапов! - прорычал полковник.
Я отшатнулся. Дуло глядело мне прямо в лоб.
- И немедленно оставьте меня одного! - сверкнул он стальным взглядом. - По пьесе Радзевича, ваш выход на сцену - через пять минут! Уйдите, говорю вам.
Я растерянно огляделся:
