Корела - Герман Иванович Романов
Он старался дышать правильно, подобрав наилучший темп. Собьешь дыхание, пиши — пропало. На точности стрельбы сразу скажется, а у него патронов практически не осталось, теперь следует беречь каждый. Они буквально на вес золота сейчас, от них зависит жить ли ему, или пришло время умирать — последнего очень не хотелось.
Вот только идти стало намного хуже, когда он выбрался из ельника. Пошел кряж, поросший соснами — самое невыгодное дело, идущего человека легко заметить между редкими деревьями. Другая беда камни, которые буквально произрастали из земли, покрытые мхом. Неправильно поставишь ногу, соскользнешь — вывих, растяжение или перелом гарантированы. И тогда либо стреляться, чтобы не попасть в плен, где его умучают, или добраться до рюкзаков и там, на время, притаиться — но последнее в лучшем для него случае, со счастливым концом, так сказать.
Так что топать по дуге к месту стоянки нужно, и погоню за собой не привести. А там укрытие можно сделать, супчик на газе сварить, чай вскипятить, в тепле ночку переспать — аптечка есть, и вода рядом, что немаловажно. И костер разжигать не потребуется — унюхать дымок враги смогут, как не старайся, от таких случайностей никто не застрахован.
Сейчас, осторожно ступая между камнями, внимательно смотря и себе под ноги, и постоянно оглядываясь вокруг, чтобы не быть застигнутым погоней врасплох, Владимир подивился трудолюбию местных крестьян. Подобное он видел у эстонцев — там камни также лезли из земли, и все поля с огородами были окружены ими. Селяне каждый год вытаскивали валуны и делали из них ограждения, каменные заборы, обмазывая глиной, а потом уже бетонируя. Чрезвычайное упорство, помноженное на привычный труд — каждый на своем хуторе работал так, что надсмотрщики с их палками могли позавидовать такому энтузиазму.
Действительно — своя земля иного подхода требует, тут подгонять никого не приходиться, людским потом землица пропитана. В этом и различие свободного труда от принудительного, и не важно барщина это, или колхоз, не нынешний, а те, которые были…
— Тьфу ты, вот попался!
Лошадиное ржание впереди оказалось для него настолько неожиданным, что похолодел душой и остановился. Враги были не только позади, теперь оказались и впереди, преградив дорогу к спасительному бегству. Всадников пять или шесть, и это не удивительно — конный всегда опередит пешего, особенно, если знает где путь без камней… Таковы кряжи на Карельском перешейке…
Глава 7
— У меня десять патронов, — как мантру повторял одни и те же слова счета Владимир, на которого накатило бесшабашное отчаяние. Сзади враги преследуют, и спереди они появились — теперь не отстреляешься, пробиваться нужно, палить в упор, без промаха. Это не было безумием, как могло бы показаться на первый взгляд. Врагов было шестеро, это много, но превосходство в оружие на его стороне, и редколесье, усыпанное камнями, дает именно ему неоспоримое преимущество.
Противника он оценил с первого взгляда — вроде рейтары, рисунки видел. Четверо как родные братья — железные нагрудники и каски, у каждого меч, и по паре пистолей в седельных кобурах. А вот двое кроме ножей на поясах ничего не имели, да и одеты в лохмотья, и жались за спинами воинов. А когда те стали спешиваться, что-то выкрикивая, и вынимая мечи из ножен, эта парочка, тоже покинула седла, вернее подобие седел, да и кони у них были заморыши. И на него не пошли, стали привязывать всю полудюжину коняшек, а потому противников у него будет всего четверо. А пистоли, что взял лишь один из них, не страшны — у него в руках карабин с оптикой, а правило пятидесяти метров действует и тут. Да и вооруженный пистолетами станет мишенью в первую очередь.
— Подходите, не бойтесь — я один, вас четверо, — усмехнулся Владимир, разглядывая врагов. Те всем своим видом демонстрировали полную уверенность в победном для них исходе схватки, ведь любая пищаль в этом мире стреляет только один раз, а потом ее долго заряжают. А потому Стефанович отошел за огромный валун, поставил на сошки карабин, склонился, и стал тут же стрелять по подходившему противнику.
Стволы сосен ему не мешали брать на прицел одного врага за другим, тем более шведы сразу сделали ошибку, бросившись на него втроем, когда на землю рухнул первый их товарищ. И зря — лучше бы бежали до ельника обратно, сломя голову, петляя между деревьями, тогда бы хоть у одного остался шанс на спасение. Но куда там — троица оказалась «отморозками», совсем на голову «ушибленными» — поперли на него буром. А он стрелял прямо в грудь, рассудив, что попадание пули в упор их примитивная броня не выдержит. Правда, в одного пришлось выстрелить дважды — бешеной собакой полез напролом, размахивая мечом, и от попадания пули только покачнулся. С десяти метров свалил — карабин держал уже в руках, понимая, что нужно целиться как можно вернее и быстрее.
— Фу, уж было испугался, — мужчина утер капли со вспотевшего лба, на секунду стало страшно — так близко подпустил взбесившегося рейтара. И посмотрев на него, удивился — швед не желал умирать. Лежал, дергался руками и ногами, хрипел, изо рта пузырями шла кровь, но был еще живой. Нужно было добить, к чему человеку так страдать, но он не мог. Штык на охотничьем варианте СКС отсутствовал, а наклоняться над врагом, чтобы дорезать его охотничьем ножом было выше всяких сил, людина ведь, не кабанчик. А тратить патрон из пяти оставшихся было безумием, которому нет оправдания, и никакие соображения гуманизма тут не подействуют.
— А эти что не бегут, бессмертные что ли?!
Подойдя ближе, он удивился — парочка сидела на корточках и завороженно взирала на него белесыми выпученными из орбит глазами. И совершенно покорные судьбе — когда Стефанович навел на них ствол карабина, то оба смертельно побледнели, но не шелохнулись, только зрачки в глазах чернотой разлились. Похоже на слуг или рабов — обряжены в лохмотья, щеки чуть впалые, видимо, недоедают. Один мальчишка лет четырнадцати, второй мужичонка под сорок,
