Жандарм 4 - Никита Васильевич Семин
— Больно? — спросила девушка, заметив, как я поморщился.
— Терпимо.
— Апая не говорит по-русски. Я переведу, — сообщила мне девчонка и тут же сказала несколько слов на своем языке старику.
Тот многозначительно покивал, что-то ответил и, встав, покинул чум, не потрудившись вернуть покрывало на мое тело. Что интересно, девчонка смотрела на мое голое тело хоть и с интересом, но без стеснения. Она-то и вернула покрывало «на место», а после снова на пару минут покинула меня, вернувшись с кожаным бурдюком, наполненным водой. Напившись вдоволь, я решил наконец выяснить, где оказался.
— Ты в нашем стойбище. Охотники нашли тебя раненого возле сошедшего с рельс паровоза.
— Еще кто-то спасся?
— Нет. Больше никого не спасали.
— Не спасали? — зацепился я за ее фразу.
— Нашему шаману было видение, что нужно помочь нашему другу, который возвысит племя. Кроме русских здесь у нас друзей нет. Ты был единственным русским на том поезде.
Я нервно хихикнул.
— И как же вы это поняли?
— По документам в твоей одежде, — пожала та плечами.
Ну да. Пусть я и спал, но одежду не снимал ни на миг. И некуда было ее положить, и боялся, что могут обокрасть, пока я сплю.
— А где мои вещи? — закрутил я головой.
— Там, — махнула девчонка рукой в угол чума.
В полумраке я не смог рассмотреть, куда она указывает, но решил пока поверить на слово.
— И что теперь? — после пятиминутного молчания, пока я пытался осознать, насколько мне повезло, что какому-то шаману пришло «видение», спросил я.
— Выздоравливай, — пожала она плечами. — Как окрепнешь, можешь отправляться дальше, куда ехал.
— Вот так просто?
— Я поеду с тобой, — тряхнула она волосами. — Буду рядом. Таково решение шамана. Если я буду рядом, племя возвысится. Как — не знаю. И шаман не знает, не спрашивай.
— Хорошо, — выдохнул я.
Конечно то, что мне навязывают в попутчицу какую-то девчонку, мне не нравилось. Однако они меня спасли. Да и удерживать никто не собирается. Это главное, а там посмотрим, что значат слова этого шамана о «возвышении» его племени.
— Как тебя хоть зовут-то?
— Анука.
— А меня Григорий зовут.
— Нет, — вдруг мотнула она головой. — Теперь ты — Нигугьак.
— Чего? — не понял я ее пассажа.
— У нас все тебя будут звать Нигугьак. Это значит «свет».
— А чем вам мое имя не понравилось? Или вы всем встречным имена даете?
— Не всем. Только тем, кто рождается у нас.
— Так я не у вас родился, — хмыкнул я.
— У нас. Охотники не успели донести тебя живого. Когда они принесли твое тело, ты был уже мертв. Шаман потратил много сил, чтобы вернуть тебя к нам. Каждый из нас отдал часть себя, чтобы восполнить твои потери. Когда твое сердце забилось вновь, тебя окутал желтый свет. Потому тебя и нарекли — Нигугьак.
При дальнейшем опросе выяснилось, что мне сделали переливание крови, а сам шаман оказался целителем, иначе бы чужая кровь с фиг знает какими свойствами просто не прижилась бы. Да и мертв я был недолго — минуты три или четыре. Клиническая смерть, вот что я испытал. Снова повезло. Задержись охотники хоть на пару минут, и спасти меня не смог бы даже их шаман. Теперь мне даже теоретически будет сложно отказать в их просьбе взять Ануку с собой.
А еще оказалось, что в этом чуме я валяюсь уже почти неделю. И еще столько же времени мне понадобится на полное восстановление, из-за чего племени алеутов, которые меня и спасли, придется отложить поход к морю. Но слово шамана тут — закон. Это я так понял. Раз уж он сказал, что я принесу племени пользу, то будут меня опекать даже в некоторый ущерб себе.
Встать на ноги я смог лишь спустя два дня. Все это время за мной ухаживала Анука. Она приносила еду — сваренную из ягод и трав кашу в основном, но иногда баловали меня и вареной рыбой. Мясо пока не давали, слишком слаб. Да и ранение в живот не прошло даром. Нагружать мой желудок чем-нибудь «потяжелее» шаман похоже опасался. Анука же и помогала мне справить нужду. Что было для меня особенно не комфортно. Однако девчонка никаких признаков стеснения или брезгливости не выказывала, лишь по моей просьбе отворачивалась, пока я «делал дело».
Еще выяснилось, что Анука является племянницей вождя племени. Ее отца убили британцы, но в племени родные племянники-племянницы являются такой же родней, что и прямые дети. Так что в каком-то смысле за мной ухаживала дочка вождя. И да, вождь и шаман — не одно лицо. Да и вождь племенем «управлял» лишь во время боевых действий, а в остальное все решал совет старейшин. И я оказался не совсем прав, считая, что слово шамана абсолютная истина. Его вполне могли и оспорить и даже большинством голосов отказаться выполнять его волю. Однако старый Апая, которого я видел в первый день своего пробуждения, успел набрать достаточный авторитет в племени, чтобы от его слов не отмахивались. Да и вмешивался в дела племени он редко, и каждый раз его советы приносили всем выгоду.
Но вот на второй день я все же смог подняться на ноги и впервые выйти из чума, чтобы осмотреться. Мои вещи и правда сохранились, даже рубашку зашили, поставив на нее заплатки. А вот чемодан я потерял. Когда меня сняли с ветки дерева, то сразу поволокли в стойбище. Никто заморачиваться поиском моих вещей не стал. А потом как мне рассказали, на место крушения прибыл патруль, за которым позже подтянулся гарнизон форта, куда я должен был прибыть, и все хоть сколь-нибудь ценное забрали. При мне остался лишь паспорт, револьвер, да немного наличности, что я держал в кармане.
Что я могу сказать о племени, которое меня спасло? Небольшое, человек пятьдесят всего. Стариков почти нет. Мужчины все либо охотники, либо рыбаки. Мастеровых среди них нет, это удел женщин. Сшить что-то, вырезать из дерева посуду, создать оберег, который шаман потом наделит силой — все это к ним. Мужчины если что и мастерят, то только оружие себе. Воинов в привычном мне понимании у них тоже нет. Но есть выдающиеся охотники, на которых и ложится основное бремя защиты племени от врагов. Их кстати всего трое было, но как я понял — все они владеют магией. Однако какой — не знаю. При мне никто ей не пользовался. К выдающимся относится и вождь племени, дядя Ануки.
Когда я впервые вышел из чума, на меня лишь покосились с интересом, но никто подходить не стал. Разговаривать тоже, но вскоре выяснилось, что просто русский язык знают от силы трое-четверо человек. Еще с десяток может худо-бедно понимать, да на пальцах объяснить что-то. И все. А так поболтать никто не отказывался, если я сам подходил.
На четвертый день моего пребывания, когда я только проснулся и разлепил глаза, снаружи раздались выстрелы и испуганные крики…
Глава 4
Никогда еще я не был в ситуации, когда нападают на спящий лагерь. Ну или мирное стойбище, как было сейчас. И ничуть не жалею об этом. Лучше бы и дальше не получал такого опыта. Однако моего согласия никто не спрашивал, и когда я выскочил из «своего» чума, мне предстала неприглядная картина.
Стойбище было «построено» из десятка больших чумов на пять-десять человек каждый и еще три чума поменьше: один для шамана, второй был «больничным», который сейчас занимал я, и в третий сейчас использовался как склад для добычи, но в любой момент он мог быть «переоборудован» под гостевой. Чумы не располагались в каком-то порядке, а были поставлены в наиболее сухих и приподнятых местах, чтобы в случае дождя в них не натекла вода. Поэтому понять сразу, где враги, было затруднительно — казалось, крики идут со всех сторон, а между чумами метались незнакомые мужики. Одежда на них была покрыта грязью, словно они валялись (или ночевали?) прямо на земле. В руках мелькали сабли, кинжалы, которыми напавшие ловко отражали попытки мужчин стойбища проткнуть их охотничьими копьями и гарпунами. В ответ шел выстрел в упор. Напавшие не жалели ни женщин ни детей. Прошла всего минута, как я выскочил из чума, чтобы понять, что происходит, а при мне какой-то чернявый бородатый мужик, похожий на мопса, презрительно пнул местного
