Экспедиционный корпус - Георгий Лопатин
Впрочем, губу с огорчением пришлось закатывать обратно. Память оказалась далеко не абсолютной. Попытка сходу вспомнить текст песни Кати Лель «Муси-пуси» с треском провалилась.
«Но может это потому, что я ее ни разу не дослушал до конца?» — подумал он с надеждой.
Но как показала еще одна попытка вспомнить песню, что дослушал до конца, но не понравилась, все равно не смог.
Ему протянули гитару.
— Хорошо…
Михаил, взяв гитару и присев на кнехт, перебрал струны, подтянул немного парочку и, не испытывая ни малейших неудобств от публичного выступления, запел, подражая автору песни, не опасаясь дать петуха, ибо из памяти реципиента знал, что голос у тела хороший.
Надо мною тишина, небо полное дождя,
Дождь проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шепот звезд
Мы сожгли последний мост
И все в бездну сорвалось
Свободным стану я, от зла и от добра,
Моя душа была на лезвии ножа…
Когда закончил, на судне стояла практически мертвая тишина, если не считать каких-то технических звуков. Потом слушатели взорвались криками горячего одобрения. Аплодировали.
— Ваша песня, Михаил Антонович? — спросил полковник Нечволодов.
— Моя, Михаил Дмитриевич, — присвоил себе авторство Михаил.
Потому как свалить на кого-то другого авторство не получится. Ну и чего греха таить, подумал, что а вдруг за счет этого можно будет что-то для себя выгадать, скажем благожелательное отношение полковника, а значит сможет с большей вероятностью дать увольнительную в город погулять, если вдруг с этим будет все же строго, чем можно будет воспользоваться для побега. Правда для закрепления положительного отношения придется еще несколько концертов устроить и лучше если на них будет присутствовать еще и сам генерал-майор Лохвицкий — командир Первой особой пехотной дивизии.
— Очень необычно… очень… ново… оригинально… Есть у вас еще что-то?
— Есть несколько, — кивнул Михаил, понимая, что если сказал «а», то надо говорить и «б», потому как не может человек сочинить всего одно произведение, если уж талант есть, то он раскроется как взорвавшийся снаряд осколками, вопрос лишь в количестве этих осколков, десяток или сотня.
— Что же вы от нас скрывали свои таланты, Михаил Антонович? Столько кукуем на этом судне… Право слово это где-то даже грешно… но, впрочем, неважно. Спойте еще что-нибудь, Михаил Антонович, у вас очень хорошо получается, да и песни свежие.
— Просим! Просим! — загалдели офицеры.
И даже солдаты что-то одобрительно загудели внизу.
«Ах да… попаданец же, как же без песен? Но Высоцкого я вам петь не буду», — мысленно усмехнулся Климов.
Мысленно перебрав композиции, решил на этот раз остановиться на Александре Розенбауме с его «Нарисуйте мне дом».
За второй пошла третья, потом четвертая, пятая… Шли разные исполнители, вроде Комиссара, Любэ, Лозы и даже Технология.
На девятой Михаил решил немного похулиганить, но так без фанатизма, и кивнул солдату с гармонью.
— Дай-ка братец свой инструмент…
Обучаясь в музыкальной школе, Михаил помимо рояля с гитарой, на которые его собственно записали, чтобы там зашлифовали домашнее обучение, освоил пусть и на любительском уровне гармонь с аккордеоном, барабаны и даже при случае мог на скрипке сбацать. А вот что ему не давалось, так это духовые, все эти трубы, кларнеты и флейты с прочими саксофонами.
Взяв гармонь и пройдясь по кнопкам, затянул песню Леонида Аграновича «Не грусти». Ну и под конец вжарил Нику с ее «Подари мне поцелуй» слегка переделанную под мужской вариант исполнения, как изначально наверное и была написана. Эти две песни больше солдатам зашли. Но и офицеры приняли вполне благосклонно.
— Все господа, на этом пожалуй давайте закончим наш импровизированный концерт… а то еще немного и просто голос сорву.
Офицеры разочарованно погудели, сожалея что такой интересный концерт закончился так быстро, но отпустили.
Чтобы не пристали с разговорами на поэтические темы в которых он ни в зуб ногой, Михаил поспешил покинуть палубу, дескать в гальюн срочно потребовалось. Действительно зашел, снизил уровень жидкости в организме и отправился обратно в каюту по пути усваивая биографию реципиента.
Килимов Михаил Антонович, тысяча восемьсот восемьдесят шестого года рождения… тридцатого октября.
«Это значит мне сейчас… двадцать девять… Ну неплохо, сбросил десяток… с хвостиком лет…» — подумал он.
За печами реципиента значилось Первый кадетский корпус и Павловское военное училище. Учился неплохо и закончил его по второму разряду.
Потихоньку рос в званиях и на момент начала Первой мировой являлся поручиком 29-го Черниговского пехотного полка.
Контужен 07.03.1915 у деревни Зиомек; остался в строю. Прошел 26.04.1915 Особый Царскосельский эвакуационный пункт и был направлен в Царскосельский лазарет № 44; проходил лечение в Царскосельском лазарете № 33, откуда выбыл в действующую армию 08.11.1915, в звании штабс-капитан. 21.01.1916 переведен в 1-й особый пехотный полк.
Чуть ли не главным критерием, по которому отбирали в него офицеров — знание французского языка. А он его знал хорошо. Хотя у большинства офицеров с этим все же оказалось не ахти. Кто бы мог подумать это при втором-то критерии?! Вторым критерием служило дворянское происхождение, хотя хватало уже и не дворян и только потом учитывался боевой опыт. Но и без боевого опыта брали, как того же поручика Бодько, не иначе по чьей-то протекции. Ну как же, во Францию поедут, ля-мур тужур.
Офицеров вообще гребли в Корпус отовсюду, набирая, что называется с бору по сосенке, лишь бы удовлетворяли этим критериям и не опозорили Россию перед сверхчеловеками… которых поехали спасать от других сверхчеловеков.
Из наград успел заработать орден святого Владимира четвертой степени с мечами и бантом, а так же орден святой Анны тоже четвертой степени с надписью «За храбрость».
Не женат и даже не имеет сердечных привязанностей. В общем положился на волю родителей, кого сосватают на той и женится. На редкость в этом плане пофигистичный человек с ровным отношением к женщинам, он их где-то даже побаивался.
Соседи к счастью угомонились и общаться с ними не пришлось, так что Климов завалился на свою койку.
«А ведь скоро революция…» — безэмоционально подумал он.
Разруха. Миллионы погибших. Да и потом…
Все-таки предстоящая весьма трагическая история страны пробила скорлупу отрешенности и Михаил болезненно поморщился.
По поводу революции у Михаила Климова было сложное мнение. Царский режим сгнил до основания, тут вопросов нет и спасать его не то, что нет смысла — вредно. Да и как спасти того, кто не хочет спасаться? А чтобы спастись, нужно измениться, а меняться дворянство не желало.
«Да и что я могу в этом
