Сапер. Том III - Алексей Викторович Вязовский

Я понаблюдал за караулкой, которая была совмещена с домиком администрации. Движение оживленное, но и охрана строгая. А казармы нет. Получается, охранники привозные. Оттрубили сутки — и баюшки в места постоянной дислокации. Считаем. Четыре попки по углам и пятый у ворот — всего пятеро. Если на три смены — то пятнадцать человек получается. Два собачника, начкар, ну, пусть еще два зама. На круг выходит два десятка. Если и пытаться напасть изнутри, то только когда начальник или его замок поведут смену. Так сразу половина выключается. А ночью отдыхающая смена еще и дрыхнуть будет.

А вот и доверенная группа администрации. Выходят из караулки. Видать, загнали их туда пошнырить. А еще говорят, что немцы, мол, порядок блюдут. Да любой салага тебе скажет, что пускать посторонних в караулку нельзя. Расслабились, значит, фашистики. Что ж, нам плюс только. Так вот, уборочку наводили у немцев те же трое шакалов, с которыми я вчера познакомился. И гоняли швабру по полу за жратву: вон, армейский хрен довольно рот рукавом вытер.

Я вернулся в наш барак, пошептался с майором.

— Есть верные люди, но насчет тебя, Гром, сомнения есть, — честно признался Иван Федорович, потирая лысину. — Человек ты штатский, тебя никто тут не знает…

— Понимаю, — кивнул я. — Никаких обид. Ты мне вот что скажи. Вот эти трое, что меня вчера встречали — откуда взялись? Что за люди?

— Говно они, а не люди, — сразу посуровел Иван. — Как пришли сюда, так и начали права качать, да отбирать последнее у тех, кто послабее. А потом мосластый этот, Пика, политрука своего сдал.

— Раз так, — говорю я, — то сегодня ночью я вам докажу, что доверять мне можно. Но нужна помощь.

— Какая?

— На шухере постоять.

— Это мы завсегда.

Я улегся у стены, сделал вид, что засыпаю. Дождался пока придут на ночь в барак шныри. Во главе с мосластым. Начали в углу устраиваться, что-то даже жрали. Ужин у них. Весь барак зло смотрел на уродов, но молчал.

Окончательно стемнело, фашисты зажгли прожекторы. Пленные начали засыпать, захрапели и шакалы. Я подождал для верности часик, другой, пнул майора. Тот как и не спал, мигом открыл глаза.

Я достал финку, кивнул на мосластого. Дождался когда Иван тихо разбудит парочку товарищей, прокрадется с ними ко входу. Сам же скользнул к главному, взял нож обратным хватом. В тот момент, когда он особенно сильно всхрапнул, аккуратно распахнул пиджачок, приподнял рубаху. Мосластый что-то почувствовал, начал открывать глаза, но было поздно. Я закрыл рот ему левой рукой, правой сильно ударил точно в сердце. Шнырь пару раз дернулся, выпучил глаза и все… кончился.

У входа громко вздохнули майор со товарищи, но промолчали.

Я оттяпал у покойника кусок исподней рубахи, запихнул в рану. Хоть кровить особо и не должно, но на всякий случай, для верности. Также аккуратно накинул рубашечку, клифт.

— Ты дурак?! — зашипел гневно мне на ухо Иван Федорович. — Нас за Пику завтра у стенки покрошат.

— Не переживай! — уверенно зашептал я в ответ. — Все продумано.

Я вытер лезвие об одежду убитого. Один хрен не видно. Потом всё же заныкал приблуду в углу барака, зарыв в песок. Так, на всякий случай. Ежась от холода, улегся у стены.

Спал чутко, как только ударили в железную рельсу, подорвался первым. Встал, потянулся на весь барак, зевнул. Пленные просыпаться особо не хотели, но что делать. Начали вставать и шныри. А я уже был рядом.

— Ну что… сегодня опять шакалить? — я пнул по ботинку чернявого хрена со споротыми петлицами. Нос у него разбух, посинел и, наверное, болел при движении головой. Натуральный красавчик! Глаз радуется.

— Отвали, — буркнул тот.

— О, а ваш корешок то, того… посинел уже — я приложил палец к шее мосластого, внимательно осмотрел его. Нет крови, не видно было. И тут главное не давать им раздумывать.

— Да… холод не тетка. Во сне кончился, — я кивнул ошалевшим шнырям и крикнул подошедшим поближе ребятам из компании Ивана. — Давай, взяли, понесли в сарай. Быстрее, вон, еще сколько отошло за ночь!

— А ты чего раскомандовался? — чернявый насупился. За моей спиной встал майор с двумя лейтенантами.

— Теперь я за Пику. Взяли, я сказал! — мне пришлось повысить голос и это сработало. Шныри схватили кого-то из умерших подмышки и за ноги, потащили наружу. А Пику, уже в одном грязном исподнем, бросили в угол сарая рожей вниз. Только отошли, я опять скомандовал, не давая опомниться бакланам:

— Пошли к куму, знакомиться будем.

— Да не будет герр Штраузе с тобой бакланить, — носач был мрачен. Вестимо дело, радости мало, когда вожак ласты склеил, а банкует тот, кто вчера тебя еще по морде лупил.

— Еще как будет. И даже по-немецки пошпрехает. Заложимся?

Слегка привел себя в порядок — умылся из бочки с дождевой водой, причесался пятерней. Теперь я готов к встрече с герром Штраузе.

Не столько эти гаврики меня вели, сколько я их подгонял. Видать, прикидывали, что с теплого места их могут согнать. Ну не говорить же, что им и жить осталось день-второй, не больше. Так что прошло совсем немного времени, а я уже стоял перед дверью, на которой висел листочек бумаги с каллиграфически выполненной надписью «Гауптман Штраузе». Видать, чтобы не заблудиться, если лишку выпьет.

Я постучал, аккуратно, но громко. Дождавшись ослиного рева И-А из-за двери, вошел, прикрыл за собой дверь и встал на пороге. Видать, гауптману вчера было хорошо, об этом говорили кроличьи глаза и жадно поглощаемая вода из стакана.

— Разрешите обратиться, герр гауптман, — сказал я на чистом немецком с умопомрачительным громовским акцентом.

— Кто такой? — Штраузе попытался рявкнуть, но, видать, голова и без этого звенела.

— Громов. Петр Громов, гражданское