Кровь, золото и помидоры (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович
Вскоре думать было некогда, поскольку со стороны врага заиграли рога, забили барабаны, а легко бронированные всадники понесли впереди войска какие-то разноцветные небольшие флажки.
— Лучники! — зычный голос Мешко Старого пролетел над рядами, и вперёд вышли три ряда лучников, которые стали стрелять в сторону надвигающейся пехоты. Вот только та в ответ подняла высокие ростовые щиты в два ряда, и стрелы бессильно скользили по ним, а враг шаг за шагом поднимался всё выше.
— Всадники! — видя, что стрелы не помогают, и пока пехота не подошла слишком близко к вершине холма, поляк вернул стрелков обратно в задние ряды, а на них место встали всадники с мечами или короткими копьями наготове.
Роман Мстиславович наодел шлем, и возглавил своих дружинников, приготовившихся лавиной, вместе со всеми спуститься вниз и растоптать пехоту.
Нетерпеливо топчущихся на месте лошадей и коней, наконец направили вниз, сначала шагом, чтобы выровнять ряды, а затем, по мере приближения к врагу заставляя животных ускорять шаг, переходя в галоп, мчась прямо на наступающие вражеские квадраты из людей, оставлявшими зачем-то свободное пространство между собой. Князь, пришпорив коня возглавил первый ряд и когда он покрепче перехватил копьё в руке, чтобы колоть сверху вниз, внезапно увидел перед собой лес огромных, длинных копий, чьи стальные наконечники выросли из рядов поднимающейся вверх пехоты, и торчали со всех сторон, делая вражеские квадраты похожие на ощетинившихся ежей.
Поняв, что сейчас произойдёт, он попытался остановить коня, но было поздно, тот, из-за напирающих ссади собратьев заскользил на полусогнутых ногах до копий и насадился на них, заржав от боли. Сила инерции выбросила Романа Мстиславовича из седла и свет в глазах померк.
* * *Сознание медленно возвращалось обратно, при этом голова князя гудела, словно колокол в церкви. Простонав, он открыл глаза, когда почувствовал на голове холодную, мокрую ткань. Ойкнув, симпатичное девичье лицо, склонившееся над ним, отпрянуло назад.
— Кто ты? Где я? — морщась от боли в теле, а ещё больше тошноты и кружащейся головы, на латыни спросил он.
— Тише князь, тише, — девушка ответила на ней же, положив руку ему на грудь и прижала обратно к кровати, — господин Витале сказал, вам нельзя вставать. Лежите, иначе он рассердится на меня и на вас.
Услышав прозвучавшее имя, Роман Мстиславович моментально вспомнил последнее, что он видел перед тем, как потерять сознание.
— Что с войском? Что с моей дружиной? — снова дёрнулся он подняться, несмотря на закружившиеся жёлтые круги перед глазами.
— Лючия! Помоги! — шикнула она куда-то в сторону и вскоре вторая пара рук упёрлась ему в грудь, кладя на кровать.
— Князь! — обе засуетились, — нельзя вставать!
Он, едва не теряя сознание, поддался на их уговоры, обмякнув.
— Кто вы? — спросил он на польском, поскольку понял, что это скорее всего пленницы венецианца.
— Я Натазя Сангушко, моя подруга Лючия Збражская, — представились они делая лишь намёк на реверанс в сидячем положении, — сейчас служанки у этого…
— Тш-ш-ш, — прошипела рядом подруга, мигом прикрыв рот девушке, — сдурела? Плетей захотела?
И обратилась к князю.
— В общем у господина Витале Дандоло.
— Я знал ваших отцов, — покачал он головой и спросил дальше. — Что с нашим войском?
Обе девушки переглянулись, на глазах появились слёзы. Сердце князя дрогнуло.
— Говорите! Приказываю!
— Господин Витале отправился пить чай, как он это называет в новогодний лес, — тихо, сквозь слёзы ответила Натазя.
— Ничего не понимаю, какой лес? Какой чай? Что это? — не понял её слова Роман Мстиславович.
— Это когда господин Витале сидит за столом, пьёт свой китайский напиток, с приятным запахом, а его люди вешают сотни и тысячи людей на деревьях, — тихо ответила её подружка, — это они со смехом называют «наряжать ёлки».
Страх, за своих людей, липким и холодным потом прохолодил спину.
— Мне нужно поговорить с ним, — прохрипел он.
Обе девушки покачали головой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Никто без его приказа не будет ничего делать, — тихо сказали они, — вы сможете поговорить, только когда он вернётся из леса.
— Вы давно в плену? — спросил князь.
— С самого начала, когда он пришёл на наши земли, — ответила Натазя, — мы так его боимся, что тоже пальцем не можем шевелить лишний раз, без приказа.
Подруга покивала головой, подтверждая её слова.
— Вы бы видели князь, что бывает после захвата городов, — на её глазах появились слёзы, — это дьявол, а не человек.
— Хотя говорят, что он ещё и священник, только этот, латинянин, — поделилась сплетней вторая девушка.
— Расскажите, что ещё про него знаете, — Роман Мстиславович, повернул лицо в сторону обоих, приготовившись слушать, чтобы понять с кем он имеет дело. Ведь явно за его освобождение теперь запросят выкуп, но не это его тревожило больше. Главное, чтобы дружина осталась цела!
Глава 4
Завершив чаепитие, вызывающее священный ужас у наёмников и французов, которые не понимали этой моей традиции, в отличие от моего войска слышавшее и не такие истории обо мне, я вернулся в лагерь. Общее войско польское после сегодняшней битвы перестало существовать как факт. Кто не погиб от копий терций, тот был затоптан или заколот фланговым ударом кавалерии, которая разметала бегущие порядки воинов врага, обойдя холм с более пологой стороны, насадившая на свои длинные копья не одну сотню поляков.
Когда началось избиение и рубка окончательно дрогнувших и побежавших, часть французов и наёмников, не дала отступить их обозу и предводителям, которые со своих коней сразу отправились на сучья деревьев, поскольку я сказал пощадить только тех, кто пришёл с волынским князем и то, если сдадутся сами и сложат оружие. Таких набралось от силы два десятка, остальные сложили свои головы в поле, под копьями моей пехоты. Все захваченные же ценности отвезли в лагерь для последующей делёжки, как и немногих уцелевших после учинённой мной бойни.
Кивнув охране на входе в шатёр, я вошёл внутрь. Шушукавшиеся с пленным девушки мигом бросились в свой угол, где у них стояли кровати и небольшой сундук для сменной одежды и вещей.
— Пришли в себя князь? — обратился я на русском в лежащему на моей кровати воину.
— Что с войском? Что с моей дружиной? — спросил он, хрипловатым голосом.
— С войском всё отлично, потери совсем небольшие, — сообщил я ему, имея в виду конечно свою армию, — ваша дружина, за исключением двух десятков, отправилась на небеса, как я и предупреждал при первой нашей встрече.
Он скрипнул зубами.
— Что с польским войском? — уточнил он.
— Его нет, — я пожал плечами, — причём я очень постарался, чтобы никто не сбежал.
Скрип повторился, но не так явно, как прошлый раз.
— Какую сумму ты хочешь получить за меня? — князь, видимо решил, что моё гостеприимство платное.
— Пока не решил, Роман Мстиславович, — я упал на кресло, и служанки бросились меня раздевать, — может быть Волынь, или Галитчина.
Воин заворочался и несмотря на явную тошноту, сел на кровати, обратив на меня горящий яростью взгляд.
— Не бывать этому! Никогда!
— Спорим?! — мой взгляд азартно мерцнул.
— Не вздумайте князь, — в палатку вошёл уставший сеньор Бароцци, к которому бросились девушки, чтобы тоже помочь снять доспехи и переодеться, — не знаю о чём речь, но спорить с сеньором Витале, неблагодарное дело. У нас в городе таких дураков всё меньше находится.
— Чего это! — оскорбился я.
— Да я сам, вам уже тысячу серебряных марок должен! — военачальник грустно покачал седой головой, — каждый раз пытаюсь остановиться и не получается.
Он повернул лицо к князю.
— В общем, лучше с ним не спорьте. Кстати на что?
— Наш гость говорит, я не смогу захватить Галитчинское и Волынское княжество, — я пожал плечами, показывая служанкам собирать ужин. Те кивнув, бросились из палатки в сторону общей кухни. Я, как и все в легионе питался из общего котла, периодически выписывая плети поварам, когда что-то бывало пригорело или пересолено. Солдаты это прекрасно знали и вечно подшучивали по этому поводу над бедолагами, которые заступали на смену. На этом месте редко кто не удосуживался моего внимания, если оставался в живых конечно. Парочка поваров за время похода уже отправилась на деревья, когда их еду совершенно невозможно было есть и само собой, я не мог этого не заметить.