Гарри Тертлдав - Острова в море

 — Да, пусть христианин продолжает, — согласился Джелаль ад-Дин. — Я уверен, что он очарует хана своими рассуждениями.

 Оглянувшись назад, он подумал, что Дауд сейчас взорвется от ярости. В конце концов его молодой товарищ с усилием прошептал:

 — Как ты можешь спокойно смотреть, как этот неверный клевещет на Пророка (да пребудет с ним мир)? Уж не помутился ли твой рассудок?

 — Я думаю, что не помутился. А сейчас сиди спокойно, как велел Телериг. Мои уши уже не те, что были раньше. Я не могу слушать и тебя, и Павла одновременно.

 Монах тем временем говорил:

 — Кредо Мухаммеда призывает к обращению посредством меча, а не убеждения. Разве его священная книга, если ее можно так назвать, не проповедует джихад, — он вставил арабское слово в свою изысканную греческую речь, — против всех, кто не исповедует его веры? А те воины джихада, то есть убийцы, которые при этом гибнут сами, попадают прямо в рай. Так гласит этот лжепророк. — Он повернулся к Джелаль ад-Дину. — Отрицаешь ли ты это?

— Не отрицаю, — ответил Джелаль ад-Дин. — Ты пересказываешь третью суру Корана.

— Ну, вот видишь? — сказал Павел Телеригу. — Даже сам араб признает свирепость своей веры. Также подумай о том, какой именно рай обещает своим последователям невежественный Мухаммед…

— Почему ты ничего не говоришь? — настойчивым тоном спросил Дауд ибн Зубайр. — Ты позволяешь ему оклеветывать и извращать все, во что мы верим.

— Тихо, — снова сказал Джелаль ад-Дин.

— …реки с водой и молоком, медом и вином, а праведники развалились на шелковых диванах, и их обслуживают женщины, созданные специально для этого. Обслуживают всеми способами, включая удовлетворение плотских страстей. Как будто у душ могут быть подобные желания! — Павел остановился, чтобы перевести дух, после чего продолжил с тем же негодованием: — Такому низменному разврату не место в настоящем раю, высокочтимый хан.

— Не место? А чему же тогда место? — спросил Телериг.

Трепет возник на худом, аскетичном лице монаха, представившего себе загробную жизнь:

— В раю, высокочтимый хан, нет пиров и распутных женщин — они предназначаются для обжор и грешников в этой жизни, и ведут к адскому пламени в следующей. Нет, рай по своей природе духовен. В раю души праведников узнают вечное наслаждение близости и единства с Богом. Они спокойны, их ничего не тревожит. Вот истинный смысл рая.

— Аминь, — благочестиво произнес Феодор. Все трое христиан осенили себя крестным знамением.

— Вот истинный смысл рая, говоришь? — Грубое лицо Телерига оставалось непроницаемым. Взгляд хана обратился к Джелаль ад-Дину: — А сейчас ты можешь говорить, что хочешь, посланец халифа. Верно ли этот христианин описал загробный мир в своей вере и в твоей?

— Верно, великолепный хан, — Джелаль ад-Дин развел руками и улыбнулся болгарскому владыке. — Соблаговоли выбрать сам, в какой рай ты хотел бы попасть.

Телериг явно погрузился в раздумья. На лицах христианских духовников уверенность сменилась обеспокоенностью, потом ужасом. Как это уже сделал Джелаль ад-Дин, они наконец задумались над тем, какой тип рая придется по душе варварскому монарху.

Дауд ибн Зубайр мягко прикоснулся к спине Джелаль ад-Дина.

— Простираюсь ниц пред тобою, о почтеннейший, — сказал он, извиняясь витиевато, как это принято у арабов. — Ты видел дальше, чем я. — Джелаль ад-Дин наклонил голову, воодушевленный похвалой.

Священник Никита вдруг взволнованно заговорил:

— Высокочтимый хан, тебе следует обдумать еще одну вещь перед тем, как ты сделаешь свой выбор.

— А? И что это за вещь? — Телериг, казалось, был чем-то отвлечен. Джелаль ад-Дин на это и надеялся — прелести мусульманского рая вполне заслуживали того, чтобы на мысли о них отвлекались. Вариант же Павла, с другой стороны, казался ему довольно скучным для вечного времяпрепровождения. Однако хан, к сожалению, даже после этого пока еще не махнул окончательно рукой на христианство. Джелаль ад-Дин увидел, как Телериг внимательно посмотрел на Никиту: — Говори же, священник.

— Благодарю тебя, высокочтимый хан, — низко поклонился Никита. — Подумай вот о чем: в христианском мире святейшему Папе принадлежит высшая власть во всех духовных делах. Это так, но есть немало и светских владык, каждый в своем государстве: ломбардские герцоги, король франков, саксонские и английские короли в Британии, разные ирландские принцы, каждый сам себе хозяин. Но в Исламе есть только один повелитель, халиф, который управляет всеми мусульманами. Если ты решишь молиться Мухаммеду, как же ты при этом останешься владыкой в своей собственной Болгарии?

— Никто не молится Мухаммеду, — едко сказал Джелаль ад-Дин. — Он пророк, а не бог. Молиться надлежит Аллаху, только он один этого заслуживает.

Эта незначительная поправка отнюдь не отвлекла Телерига от куда более значительного вопроса.

— Верно ли то, что говорит христианин? — потребовал он ответа. — Вы что же, думаете, что я склонюсь не только перед вашим богом, но и перед вашим ханом? Почему это я должен покориться Абд ар-Рахману без боя?

Джелаль ад-Дин яростно думал, одновременно проклиная Никиту. Несмотря на духовный сан и безбрачие, отнюдь не подобающее мужчине, священник по-прежнему вел себя как настоящий грек, как римский император Константинополя. Не в силах одолеть противников, он сеял между ними семена раздора, дабы они разбили друг друга.

— Ну, араб, что ты мне скажешь? — снова спросил Телериг.

Джелаль ад-Дин почувствовал, как по его бороде течет пот. Он знал, что его молчание длится уже слишком долго. В конце концов он ответил, тщательно подбирая слова:

— Великолепный хан, Никита говорит неправду. Да, халиф Абд Ар-Рахман, да пребудет с ним мир, правит всеми землями Ислама. Но он делает это по праву завоевания и по праву наследования, как и ты правишь болгарами. Если же ты и твой народ станете мусульманами без вооруженной борьбы, у него не будет к тебе больших претензий, нежели у любого мусульманина — к любому брату в Исламе.

Он надеялся, что говорил правду, и что законоведы не нарекут его лжецом, когда он вернется в Дамаск. Такого в истории еще не было: ни одна страна пока что не приняла Ислам без предварительного захвата ее халифатом. Что ж, подумал он, если Телериг и болгары обратятся, это уже само по себе оправдает все примененные им для этого средства.

Если обратятся… Телериг по-прежнему не был похож на человека, готового сделать выбор.

— Я приму вас всех здесь же через четыре дня, — сказал хан. Он встал, что свидетельствовало об окончании аудиенции. Послы-соперники также поднялись с мест, после чего низко поклонились Телеригу, выходящему между ними из зала.

— Жаль, что не получается попроще, — вздохнул Джелаль ад-Дин.

Кожаный кошель был небольшим, но тяжелым. Он почти не зазвенел, когда Джелаль ад-Дин вложил его в руку Драгомира. Через секунду кошель исчез из виду.

 — Скажи мне, если тебя это не затруднит, — сказал Джелаль ад-Дин так небрежно, как будто никакого кошеля не было и вовсе, — к какой из двух вер, о которых твоему хозяину рассказали, он склоняется?

 — Ты не первый, кто задал мне этот вопрос, — заметил Драгомир. Его голос звучал чуть-чуть самодовольно. "Я получил две взятки," — мысленно перевел Джелаль ад-Дин.

 — И кто же полюбопытствовал первым? — спросил араб. — Уж не Никита ли часом?

 Мажордом Телерига наклонил голову:

 — Да, именно он, если уж тебя это интересует.

 Его голубые глаза-льдинки пристально осмотрели Джелаль ад-Дина: люди, видящие дальше своего носа, заслуживали внимания.

 Улыбаясь, Джелаль ад-Дин сказал:

 — И ответил ли ты ему так же, как ответишь мне?

 — Разумеется, о почтеннейший, — голос Драгомира звучал так, как если бы он и подумать не мог о том, чтобы поступить иначе. Может, и действительно не мог. — Я сказал ему, как говорю тебе сейчас, что могучий хан хорошо скрывает свои мысли от приближенных, и до сих пор не открыл мне, какую веру выберет — если вообще выберет.

 — Ты честен, — вздохнул Джелаль ад-Дин. — Не настолько полезен, как я мог бы надеяться, но все же честен.

 Драгомир поклонился:

 — А ты весьма щедр, о славный и почтеннейший. Будь же уверен, что если бы я знал больше, то сообщил бы тебе без утайки.

 Джелаль ад-Дин кивнул, полагая, что было бы просто позорно, если бы он, слуга халифа, богатейшего и могущественнейшего в мире владыки, не смог раскошелиться более щедро, нежели жалкий христианский священник.

 Однако, при всей щедрости платы, он так и не приобрел желаемого. Он вышел из дворца Телерига и бродил по Плиске все утро в поисках безделушек для своей светлокожей подружки. Он и на это тратил деньги Абд ар-Рахмана, так что его интересовало только самое изящное золото.