Владимир Свержин - Внутренняя линия

— Вот, значит, отчего он за тебя тогда за саблю схватился. Неспроста в молнии божий знак увидал.

Згурский чуть заметно улыбнулся.

— Расскажи, как дело было, — продолжил князь.

— Под вечер прискакал я сюда, спросил себе горницу отдельную, коней накормить да почистить, обед самый наилучший… Когда до монет дошло — открыл ларец, а там поверху серебряные рубли да талеры. Трактирщик как глянул, так сразу добрым стал. Как Варрава говорит, «хошь до болячки прикладай». Правда, горницы свободной у него не сыскалось, так предложил мне в бане заночевать — там, мол, к предбаннику настоящие хоромы пристроены.

— Ну ты, ясно дело, согласился…

— Как не согласиться? Я еще до того, как в трактир заехал, место это кругом обошел. К заднему двору от леса тропка ведет — к баньке можно незамеченным добраться и уйти тихо… Трапезу мне хозяин щедрую выставил, тут жаловаться грех. Правда, в вино зелья сонного подмешал, ну так я ж его не упредил, что вина не пью… А как я вроде бы захмелел, чуть за полночь слышу — шорох. Глянь — лучик света пробивается, да щеколда тихо — тихо так ножом подымается. Я на лавке сел, ларец открыл, а там под монетами — восемь пистолей заряженных. Дальше что рассказывать? Как дверь открылась, монеты на пол сыпанул. Разбойнички — кто стоять остался, кто за деньгами кинулся. Я пальнул, потом за саблю схватился, а там и Варрава подоспел.

— Экий хват! — довольно заметил Пожарский. — Немалую шайку взяли! Проси себе награды.

Взгляд Францишека Згурского стал пристально испытывающим.

— И что спрошу — исполнишь?

— Мономашьего венца не обещаю, однако ж…

— Венец мне без надобности. Отпусти, князь, домой натри месяца.

— А на что тебе домой? Или тебе здесь плохо?

— Меня король Владислав не просто так в Московию с посланием к царю Михаилу направил. Он меня на верную смерть отослал.

— Вот те на! Или ему этакие молодцы не нужны?

— Пожелал зазнобу мою, невесту, замуж выдать. За тем и спровадил меня на гибель неминучую. Невеста поклялась год с половиной ждать, замуж не идти — время скоро истекает, медлить нельзя.

— Так ведь там порешат тебя.

— Может, и порешат. Может, и нет… Как выйдет. Пред тобой я чист, пред королем Владиславом — также. Я его волю до конца исполнил. Он мне наказал оставаться при царе Михаиле и быть ему послушным — так оно и сталось.

— Да… неправое дело, кривда злая… Что ж, отпускаю, езжай. Но только вернешься ли?

— Слово даю — вернусь. Коли через три месяца не будет, то, стало быть, убили меня. Тогда не обессудь, князь.

— Верю тебе. Езжай. — Пожарский вздохнул и погладил бороду. — Хотя стой. Спросить хочу. Ты, часом, не знаешь, что ж такого — разэтакого в королевском послании было, что Михаил тебя вдруг повесить вознамерился?

— Знаю. Родич мой — королевский секретарь. Он мне и поведал про то, что король Владислав каверзу задумал. И о письме рассказал. Владислав царю Михаилу слал привет свой и на царство благословение. Новый русский царь при нем прежде бестужно жил и жалован был немало. Вот король ему и отписал: мол, зла и обид я на тебя не держу, ибо ведаю, что московиты инородца да иноверца на троне не признают. Но ежели Михаил, как и прежде, Владиславу на верность присягнет, то быть меж ними империуму. И станет Михаил королю Владиславу первым другом и помощником. Нынче вон шведы под Новгородом и Псковом царю досаждают, ну а коли примет Михаил царство из рук короля Владислава, то заедино против шведов пойдут. А так как шведские земли по закону тоже королю Владиславу подвластны быть должны, то когда поход сей победой завершится, империум новый превыше всех иных европейских держав будет.

— Завлекательные письмена, — покачал головой Пожарский.

— Не мне о том судить. Да только родич мой как есть заверил, что Михаил на такое дело ни за что не согласится.

— Потому и сталось как по — писаному. Ладно. — Пожарский положил руку на плечо соратника. — Как минет три месяца, жду тебя на своем дворе. Лети, сокол, да не настигнут тебя вражьи стрелы.

Городок, вернее большое село, Елчаниново располагалось в десяти верстах от железной дороги. Быть может, черкни карандаш неведомого инженера — путейца чуть левее, и стало бы оно волостным центром. Но не судьба — так и приходилось возить на станцию подводами мясо и колбасы из городских коптилен, кожаную обувь и свечи местных фабрик, да зерно с паровых мельниц.

Дорога к «железке» с утра по будням всегда была забита телегами, и автомобиль начальника милиции то и дело сигналил, пугая лошадей. Наконец дребезжащий латаный авто выехал на центральную улицу Елчанинова, с недавних пор сменившую название Александровская на более уместное — Третьего Интернационала.

— Вот что я тебе скажу, Судаков, — разглядывая кресты на колокольне Борисоглебского собора, небрежно бросил начальнику милиции представитель волостного ГПУ по фамилии Гуц, — прислали вы в центр бумагу — мол, собрание горожан единодушно просит сменить старорежимное название вашего села на гордое имя «Парижская коммуна». Что сказать, я поддерживаю такое начинание. В самом деле, кто таков есть этот Елчанинов? Небось помещик местный?

— Воевода, — не прекращая крутить баранку, пояснил начальник милиции. — Я когда в реальном училище обучался, нам поп рассказывал, что еще при царе Михаиле Романове воеводу с отрядом против татар послали, вот он на высоком берегу нашей Стуженки поставил острожек. А из него после и городок вырос. Сам Елчанинов здесь в бою погиб.

— Да как бы то ни было… Воевода — тот же помещик! Вы же должны отрясти прах его со своих ног, если желаете идти в новый мир.

— Ясное дело, желаем. Кто же не желает?

— Это ты, Судаков, глупость сейчас брякнул. Расслабился, бдительность утратил. Много кто не желает! А вот ты хоть и не совсем еще коммунист, но по натуре своей большевик, ответь мне, куда ваша партийная организация смотрит? Отчего над всей округой это паучье семя, — проверяющий ткнул пальцем в кресты, — своими пыточными орудиями сияет?

— Ну так… Повелось…

— Я ж говорю — бдительность потеряли. Рано вы на такое высокое звание замахнулись! Какая уж тут Парижская коммуна? Разве может быть этакое позорище при Парижской коммуне?

— Исправимся, — вздохнул Судаков и тут же притормозил у тротуара единственной в городе мощеной улицы, чтобы поздороваться с молодой женщиной. — Доброго дня, Таисия Матвеевна! Как здоровьице?

— Благодарю вас, Петр Федорович. — Женщина улыбнулась как — то особенно мягко, так что видавший виды гэпэушник нахмурился и мотнул головой — что за наваждение?

— Как Варька моя?

— Варвара — очень способная девушка и очень старательная. Сегодня у нее — «отлично».

— За «отлично» благодарствуйте! — Начальник милиции приподнял шоферскую кожаную кепку и улыбнулся, поглаживая кавалерийские усы.

— Кто такая? — быстро спросил проверяющий, когда громыхавший по брусчатке старенький «форд» отъехал дальше.

— Учительница здешняя. Словесность преподает, рисование, музыку, географию, опять же…

— Из бывших? — конкретизировал вопрос зоркий чекист.

— Да как сказать…

— Как есть, так и говори.

— Ну, ежели толком, мало что известно. В восемнадцатом году ее с дочерью у вас на станции приняли — «испанка». Еле выжили. А как оклемались, в госпиталь сестрой милосердной устроилась. В войну в поезде санитарном служила.

— Да что с того, что служила! Вон императрица с дочерьми, сказывают, тоже в сестрах милосердных ходили.

— Эта небось не великая княжна.

— А ты почем знаешь, кто она да откуда?

— В документах значится — солдатка.

— И где ж тот солдат?

— В германскую без вести пропал.

— Такие без вести пропавшие сейчас по заграницам тыщами скрываются!

— А сколько их в землю легло? — с укором поглядел милиционер. — Без могилы и доброго слова. Того поболе будет.

— Вот странный ты человек, я погляжу. Тебя советская власть поставила за порядком надзирать, а ты здесь демагогию разводишь! По повадке видать, что дамочка из бывших, а представитель боевого отряда советской власти ей чуть ли не в пояс кланяется!

— Таисия Матвеевна всю гражданскую войну при госпитале состояла. Многих красноармейцев и командиров выходила. Рядом с ней, говорят, и раны затягивались быстрее обычного — будто ангел перстами касался!

— Ты мне эту поповскую бесовщину брось!

— Правда, когда Первая конная на Врангеля через Елчаниново шла, — начальник милиции задумался, вспоминая, — краском[10] — по всему видать, из военспецов — как Таисию Матвеевну увидел, обрадовался и сказал, что мужа ее знает. Но так ли, нет ли — поди проверь. На следующий день войска на Крым ушли.

— Ох, Судаков, Судаков… Толку от тебя, как от козла молока.