Евгений Токтаев - Река Вечности (СИ)

"А меня ты считаешь незаконным, негодяй?!"

Тяжёлый золотой кубок летит в ненавистное лицо.

Чернобородый богато одетый одноглазый хромец, только что благодушно принимавший поздравления, вскакивает с пиршественного ложа со сведённым от ярости лицом.

"Немедленно извинись перед Атталом! Извинись перед родственником!"

"Он мне не родственник!"

"Ты... змеиное отродье! Убью!"

Чернобородый выхватывает меч, бросается вперёд, но, запутавшись в полах одежды, падает на пол.

"Смотрите, друзья, мой отец хочет идти в Азию, а не может дойти от стола до стола!"

Одноглазый суровый бородач, стоящий у постели, ухмыляется: "Кажется, твой отец, Александр, сам Зевс. Зачем тебе двое отцов?"

Отец не один. Вокруг стоят тени. Их лица едва различимы, но он узнаёт: Парменион, Филота, Клит, Каллисфен...

Почему они здесь?

"Ты убил их".

"Нет! Это ложь! Они живы! Парменион и Филота в Тире, как и Каллисфен. А Клит, мой верный Клит здесь, со мной. Он всегда рядом со мной в бою, мой щит!"

"Ты убил их", -- повторяет Филипп, -- "как и меня..."

"Нет! Я невиновен! Отец, я невиновен в твоей смерти, я покарал твоих убийц. Всех до одного!"

"И все же ты убил меня Александр. Сын Зевса..."

Лицо Филиппа искажает гримаса. Словно сотканное из дыма, оно плывёт, гонимое лёгким ветерком, растекается в пространстве, тает без следа.

Ветер. Откуда здесь ветер, в этой душной каменной могиле? Приводимое в движение рабом массивное опахало с вышитым золотом человекоорлом, знаменем персидских царей, мерно раскачивалось над царской постелью. Александр протянул руку к человекоорлу, попытался приподняться, но даже на это движение не было сил.

-- Отец... не оставляй меня, -- еле слышно прошептал царь, проваливаясь в забытье.

-- Кого он призывает, Зевса-Амона или Филиппа? -- негромко спросил чей-то голос.

-- Помалкивай, пока голову не сняли.

Кто это? Птолемей?

Чьи-то шаги, голоса, быстрые тени. Возле царской постели появились люди. Он почти не видел их, глаза слезились. Горящего лба коснулась мозолистая мужская рука. Её обладатель склонился над ним. С трудом различая его лицо, Александр позвал:

-- Птолемей... Прикажи... пусть подготовят ванну... холодную. Здесь слишком жарко... Я хочу... смыть пот. Потом... я принесу жертвы... Ты слышишь... меня?

Птолемей кивнул. Он выглядел странно, словно разом постарел на десяток лет: в волосах серебрилась седина.

Слабость пройдёт. Он всегда был здоров, как бык. Ведь он даже не ранен. Он просто устал, ему душно в этом огромном городе. Нужно скорее уехать. В устье Евфрата ждёт флот, ждёт Неарх. Нужно отплыть с Неархом. Морской ветер излечит его быстрее сотни лучших лекарей. А царством пусть правит Гефестион.

"Позовите Гефестиона... Почему его нет здесь? Я хочу его видеть..."

"Разве царь не помнит? Гефестион умер..."

"Умер?.. Да... Я помню..."

Александр открыл глаза. Мягкий неяркий свет масляного светильника резанул внезапной болью, словно был тысячью солнц. Ведь он же погасил лампу. Разве нет? Кто её зажёг? Сведённые судорогой холодные пальцы сжимали край тонкого шерстяного покрывала, будто поводья. Мышцы дрожали в ознобе. Сквозь плотную, застилающую глаза пелену, проступали огненные сполохи. Они кружились в призрачном хороводе, стирая зыбкую грань меж явью и видением.

"Сон"

Замерев без движения на десяток ударов сердца, Александр, не слушающимися руками, стянул с себя покрывало и попытался сесть в постели. Тело, когда-то сильное, ловкое, покорное его воле, теперь было словно налито свинцом. Преодолевая слабость, царь провёл ладонью по пылающему лицу, стирая липкий пот.

На постели сидел большой пушистый белый кот. Почему-то с разноцветными глазами, красным и белым.

-- Откуда ты здесь? -- прошептал Александр.

-- Молчи и слушай! -- взметнулись длинным языком пламени светильника несказанные слова.

Александр вздрогнул.

-- Кто ты?!

-- Молчи и слушай! Мы -- Очи Единого! Имя Красному глазу, синему в свете дня -- Атон. Имя Белому глазу, зелёному в свете дня -- Йаху. На древнем священном языке ремту. Иудеи, которых ты оскорбил походя, понесли по свету Истину, назвав Ночное и Дневное Око Единого именем Яхве и Адонай, а истинного имени Моего не знает никто. Ты считаешь себя сыном Бога, так назови Имя!!! Его не знает никто... Разве Владычица Истин и Владычица Вечности, которой ведомо все...

Кот оказался на руках юной девы с глазами цвета предзакатного неба. Тёмные волосы обрамлял обруч синего золота с белым пером.

-- Когда я пришла в этот мир, я познала, сколько в нём боли, Защитник Мужей. Вечность -- как воды Хапи, который вы зовёте "Нил". Нет в ней грядущего и ушедшего, а лишь верхнее и нижнее течение Реки. И Реку Вечности переполняет боль смертных. Когда ты возьмёшь Град-на-Острове, много крови прольётся в Реку, принесёшь ты такие жертвы кровавым тварям тьмы, чьи изваяния стоят в храмах Града, что и не снились его жителям, поклоняющимся нечестивым, жаждущим крови. Когда я нисходила в этот мир, брат мой, Избранный Вместилищем, брал этот город, но он не пролил крови даже того, кто пригласил его торговать, а хотел убить. Разве по Истине задуманное тобой, Защитник Мужей? Разве в праве своём возьмёшь ты хитростью, а не мечом и не разумом, Двойную Корону Сома, из рук ребёнка, доверившегося тебе?

 - Великая, я не знаю, кто ты, Паллада или...

Улыбка и звонкий смех.

-- Ты говоришь о том, что ещё не свершилось, но свершиться? Ты судишь за то, чего ещё не было?

-- Я же говорила тебе, нет грядущего и ушедшего, есть Река. Смертные слишком слабы, чтобы плыть против течения, или ускорить бег, налегая на весла. Даже ты... Тебя несут воды, как щепку... Сын бога... -- снова улыбка, на этот раз, исполненная печали, -- ты считаешь себя непобедимым? А не хотел бы ты встретиться с равным? Или с тем, кто... сильнее тебя?

-- Где я найду этого великого воителя, Владычица? Дарий бежал. Кто в Азии осмелится противостоять мне? Может быть, в землях далёкой Индии?

-- В Реке, Защитник Мужей. Выше по течению. Позади. Оглянись -- и найдёшь...

Молния ослепила Элиазара, а порыв ветра сбил с ног. Его спутники, устрашённые гневом Господним, отстали, но кузнец, исполненный решимости, продолжал идти, ползти вперёд. Ещё шаг, ещё. Он почти ничего не видел. Молнии, сверкающие мечи, секли тьму, кружились в бешеном танце.

Элиазар снова упал. Поднялся, шагнул, прикрывая руками лицо от ветра. Новая вспышка на краткие мгновения вырвала у тьмы очертания фигуры. Человеческой. Элиазар приблизился, пытаясь различить лицо.

Это не македонянин. Высокий старик с непокрытой головой, длинными пепельными волосами, мятущимися на ветру. Элиазар узнал его. Он не однажды встречал этого человека, Ионафана бен Зара, учителя Закона, известного по всей Галилее.

Губы старика шевелились, произнося молитву, а может проклятия. Элиазар замер на месте. Позабыв про бушующий вокруг огненный ураган, он весь обратился в слух.

-- В назначенное время пойдёт он на юг; но последний поход его не такой будет, как прежние...[9]

Гроза стихала, тучи унесло на восток, и освобождённая полная луна залила землю тусклым серебряным светом. Кузнец огляделся по сторонам: он стоял в поле, где раскинулся... где должен был находиться македонский лагерь. Но его не было...

Книга первая

Река Вечности

1

Горькое вино победы

Мегиддо, 22 день месяца Ре-Нут-Тет, 23 год Величайшего Менхеперра[10]

Голова кружилась и болела, а тошнота подкатывала к горлу. Ипи Ранефер раздумывал, виноват ли в том пращник Нахарина[11], так ловко всадивший камень в шлем Верховного Хранителя, что тот рухнул с колесницы, не помня себя. Или же его сбил с ног не смертный, но наилучший из пращников -- бог, что, по мнению нечестивых акайвашта, заведует превращением фиников, винограда, граната и даже ячменя в хмельную влагу... Чёрная бронза древнего шлема сберегла голову Ранефера. Похоже, лишь для того, чтобы Ипи уморил сам себя, раз уж этого не смогли добиться лучшие воины Паршататарны, царя Нахарина.

Победа у стен Города Врат опьянила их с Тутимосе сильнее самого крепкого вина. Но Величайший Менхеперра держался, тогда как Ипи отпаивался пивом, добавляя в него зелёный маковый сок. На третий день после сражения друг и побратим вновь пригласил его в свой шатёр, уже не для празднества, а для обсуждения осады.

Небольшая крепостица со стенами из кедровых стволов уже готова, как и заставы у нижних врат Мегиддо, возле укреплённых дорог, спускающихся с его возвышенной части. Но там до сих пор стучат... Молодые воины и собранные по округе крестьяне возводят укрытия для лучников. Все это, разумеется, необходимо, вот только каждый удар киянки или топора отзывался в голове Ипи звенящим гудением. Он вновь и вновь возвращал его в то, длящееся вечность мгновение, когда несколько десятков тяжёлых, одетых в чешуйчатую броню, четырёхконных колесниц-хевити, наступая на пятки бегущим воинам "пурпурных"[12], стоптали их и вломились в бронзовые ряды бойцов Нахарина, что стояли во второй линии огромного воинства союза "тридцати трёх царей". Грохочущая лавина под слитный боевой клич сотен глоток ударила и надвое развалила строй самого грозного из врагов Та-Кем. Тогда-то, в миг торжества Ранефера, в самом конце великой битвы, начавшейся столь неожиданно для царя Кадеша, затеявшего грандиозное противостояние с "мальчишкой-выскочкой" Тутмосом и зазвавшего под свои знамёна множество союзников, Ипи едва не угодил в герои, особо почитаемые за их доблестную смерть. Когда близкая, руку протяни, победа уже осветила напряжённые лица воинов Священной Земли, какой-то случайный камень...