Александр Плотников - Коридор
– «Ха-ха-ха. Как смешно. Я смотрю, новости здесь быстро распространяются », – тут же про себя парировал Он. Девушка, как будто прочитав его мысли, быстро шмыгнула за спину доктора, постыдно опустив глаза.
– Ну ладно вам. Не обижайтесь. Нам не следует начинать так знакомство. Меня зовут доктор Клаус Хубер. А эту очаровательную особу, которая сразила вас наповал, зовут Хильда. Прошу любить и жаловать, – после слов доктора Хильда густо покраснела.
– Итак, как ваше самочувствие после восемнадцатичасового сна?
– Восемнадцать часов?
– Да, плюс-минус двадцать минут, – артистично сказал доктор, посмотрев на часы. – Ну, так как же мы себя чувствуем?
– Можно сказать, что я себя почти не чувствую.
– Для начала уже неплохо. Так, смотрим на кончик карандаша,
– доктор Хубер стал плавно водить им в воздухе, изображая дворник.
– Теперь посмотрите вверх, – доктор Хубер оттянул нижнее веко левого глаза. – У вас все еще продолжается тошнота?
– Да, – почему-то не задумываясь соврал Он.
– Голова кружится?
– Ну, так, не сильно. Но имеется, – Он опять лукавил, решив потянуть время, пока не разберется, что с ним происходит. Единственная проблема с головой заключалась сейчас в том, что у него на лбу рос “РОГ”. И если в ближайшее время к нему не приложить что-нибудь холодное, то в скором времени его профиль грозил принять схожесть с носорогом.
– Я так и думал, у вас контузия, и, судя по тому, как вы активны, в весьма легкой форме. С предплечьем тоже ничего серьезного, осколки мы вытащили, так что оно скоро заживет.
Пока доктор занимался осмотром, Хильда принесла маленькую, эмалированную миску в форме полумесяца, которая без промедления пошла по столь необходимому сейчас назначению. Когда же Он крепко прижал ее к шишке, пульсация тут же передалась этой самой посудине, став методично содрогаться вместе с его рукой.
– Что же касается ног, то тут, – доктор остановился на полуслове, с взглядом, устремленным на “кастрюльку”, которая скакала сейчас как угорелая, – все гораздо проще, чем могло показаться. Вы, наверное, очень везучий человек, раз умудрились так легко выпутаться из такой передряги. У вас всего лишь вывих обеих лодыжек и больше ничего. Так что можете считать себя счастливчиком,
– по выражению лица доктора можно было сделать вывод, что он еле сдерживал улыбку, глядя на последнее “ранение” своего пациента. – У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы?
Пора было испортить настроение этому неисправимому оптимисту. И Он решил действовать.
– Да. Где я нахожусь?
– А вы, что, еще не догадались? – доктор Хубер еще раз улыбнулся.
– Представьте себе, нет, – его серьезный тон стал потихоньку сбивать веселое настроение доктора.
– Ну как же!!! Вы находитесь в госпитале 56/358, недалеко от города Сен-Ло. Это ближайший госпиталь от вашего аэродрома.
– «Сен-Ло? Где это, черт побери?»
Глядя, как пациент усиленно шевелит извилинами, доктор с каждой секундой становился все серьезнее.
– Вы себя хорошо чувствуете? Вы помните, какое сегодня число? – Доктор с Хильдой так низко склонились, словно пытались что-то разглядеть в его глазах.
В этот момент Ему даже не пришлось подыгрывать. Он действительно не имел ни малейшего представления о том, какое сегодня число и где он находится. Так что теперь пришла очередь доктора “шевелить извилинами”.
– Наверное, нет, – после продолжительной паузы неуверенно ответил Он.
Ему удивительно было слышать от себя такие фразы, напоминавшие сцену из дешевого кинофильма, из-за чего с каждой минутой все больше и больше росла мысль о том, что все это не настоящее и кем-то подстроено.
– А имя свое вы помните? Как вас зовут?
– Какое?
– Что какое?
– Какое сегодня число?
– Сегодня? – доктор почему-то переглянулся с Хильдой. – 30 мая 1943 года.
После этих слов состояние “больного” достигло критической отметки, потому как этой чудесной новостью доктор Хубер, как дубиной, огрел его по голове.
– Что за чушь вы несете? Какой на хрен 43-й год. Меня зовут Андрей. Андрей Коваленко, – в этот момент он себя почти не контролировал и был готов в любую минуту броситься на доктора с кулаками. – Что, пытаетесь из меня придурка сделать? Ага, дудки вам… Шоу мне тут устроили. Камерами небось все понапичкали. Ну, ничего, сейчас я вам устрою Фестиваль Народного Творчества.
Резко дернувшись, Он попытался встать. Но как только ноги соприкоснулись с полом, острая, режущая боль пронзила их почти до колен. Тело тут же конвульсивно согнулось пополам, и голова вновь соприкоснулась с поверхностью. К счастью, это была не тумбочка, а та самая эмалированная миска, которая незамедлительно полетела в окно. Через секунду послышался какой-то “колокольный звон”, словно она встретила сородича.
– Какого черта? Кому там делать нечего? – раздался с улицы чей-то гневный вопль.
Хильда, быстро подбежав к окну, стала сбивчиво извиняться перед пострадавшим, который после недолгого диалога и вежливой просьбы согласился вернуть мединвентарь обратно на территорию госпиталя.
На этот раз все обошлось без жертв. Хильда с кошачьей ловкостью поймала ее на подлете к окну, предотвратив тем самым еще одну катастрофу. На тыльной стороне, в треснувшей паутине эмали, виднелась внушительная вмятина.
– Хорошо еще, что я в каске, а то бы вообще… – делился с кем-то своими бедами “потерпевший”.
– Да пошли отсюда, пока они кровать не выкинули, – весело ответил его собеседник, которого эта выходка здорово развеселила.
– Давайте, давайте, проваливайте. Скажите еще спасибо, что она вместо этого корыта судно не принесла… Вот цирк, а?
Подняв глаза, Он увидел ошарашенных доктора и Хильду. – «Да, такого они еще, кажется, ни разу не слышали», – последняя вертела в руках злосчастную миску, не зная куда теперь ее деть. Однозначно можно было сказать одно – это не телевизионный розыгрыш, о чем красноречиво свидетельствовали раны на теле, которые, судя по непрекращающейся боли, были настоящими.
– «Значит, я действительно в больнице. И говорю на немецком, как на родном, а родной вспомнить не могу. Нет, я вообще ничего не понимаю…»
Гнев на все вокруг сменился каким-то нервным спокойствием, которое могло разрушить любое неосторожное слово. И оно тут же последовало.
– Вы вообще помните, что война идет? – непонятно к чему сказал доктор. Подбодрить, наверное, хотел.
От услышанного пациент доктора Хубера тут же залился громким смехом. И это его настроение “радостной истерии” тут же стало передаваться окружающим, особенно сильно отразившись непосредственно на самом докторе, судя по растерянному лицу которого, можно было прийти к выводу, что теперь уже ему самому нужна была медицинская помощь. Причем даже в большей степени, нежели его пациенту.
– Все будет хорошо, вы, главное, не волнуйтесь. Мне надо посоветоваться с коллегами. Хильда, займитесь пациентом, – доктор попятился к двери и очень скоро пропал из поля зрения.
– Да, – протянул Он, немного придя в себя.
Их взгляды неожиданно встретились.
– Он, что, ветеринар?
– Нет, – сдерживая улыбку, произнесла Хильда. – Гинеколог.
– О, нет… Я схожу с ума, а меня лечит какой-то акушер.
Хильда опять улыбнулась – «А она ничего, и не глупа. Хотя молчание не всегда признак ума», – как-то плавно и незаметно Он стал удаляться от нависших проблем.
– «Не все так уж и плохо. Надо на все смотреть с оптимистической точки зрения этого доктора Хубера. Ведь я после всего этого дурдома остался жив и почти невредим».
– «Хотя какой, к черту, оптимизм доктора», – способность здраво мыслить понемногу стала возвращаться к нему. – «Судя по истеричности, он не тот, за кого себя выдает»
– «А вот это-то как раз и необязательно. Одно другому совершенно не мешает, и эти качества спокойно могут уживаться в одном человеке.»
– «О??? Что это со мной? Я, кажется, разговариваю сам с собой… Приехали»
Подняв голову, Он опять натолкнулся взглядом на Хильду. Она по-прежнему стояла возле кровати, словно горничная, ожидающая указаний постояльца.
– Сколько вам лет?
– Восемнадцать.
– Сколько? – недоверчиво переспросил Он.
– Тринадцатого июня будет восемнадцать, – девушка сильно смутилась, но беседа определенно доставляла ей удовольствие.
– Так это совсем скоро.
– Да через три с половиной недели, если быть точной.
– «Бедняжка, она так торопится повзрослеть, что считает часы до совершеннолетия. Глупая, после двадцати так все поскачет
– что только и будешь успевать весны считать. А потом осени»
– «Что-то я захандрил, мне ведь самому только двадцать девять. Хотя это мне там двадцать девять, а здесь сколько? Надеюсь, не пятьдесят два?»
