Виктор Побережных - «Попаданец» в НКВД. Горячий июнь 1941-го

Удивленно глянув ему вслед, я поднялся на крыльцо и открыл дверь. Пройдя через небольшой коридор и открыв еще одну дверь, оказался в большой светлой комнате с уже примелькавшимися вязаными половичками на полу. В центре комнаты стоял стол, на котором лежали бумаги, карты, какие-то папки. У меня аж ностальгия проснулась. До того мне это зрелище напомнило собственный стол в период подготовки годовой сметы, аж слеза навернулась! За столом сидел невысокий плотный мужчина без гимнастерки, с накинутой на плечи рыжей кожаной курткой. Он поднял голову от бумаг, которые внимательно изучал, и вопросительно взглянул на меня.

— Сержант НКГБ Стасов! — громко начал я, потом сбился и неуверенно продолжил: — Прибыл по вашему приказанию, товарищ батальонный комиссар.

Сморщившись, будто нюхнул чего-то острого, комиссар спросил:

— Если не ошибаюсь, вы шифровальщик?

— Так точно, товарищ комиссар!

Он удивленно посмотрел на меня, будто увидел неведомого зверя, потом отвел взгляд и сказал:

— Побудьте во дворе, скоро вы мне понадобитесь.

— Есть!

И, повернувшись, я направился во двор. Охренеть! Работа по специальности! Да я же ни черта не умею и не знаю в деле шифрования! Ну что я делать-то буду! Елки-палки, ну нормально же все было, не сегодня-завтра добрался бы до особого отдела, и все! Задача-минимум выполнена! Нет же, комиссару шифровальщик понадобился! Куда своих-то дели? У штабных не сильно большие потери были вроде… Эх, жизнь моя жестянка! Закурив, уставился на небо. Блин, какое оно красивое! Сегодня хорошо, с утра ни одного немецкого самолета не видал. Тут кто-то слегка прикоснулся к плечу. Повернувшись, увидел подтянутого, чистенького, как с картинки, младшего лейтенанта с артиллерийскими эмблемами.

— Вы Стасов?

— Я.

— Пойдемте, вас ждут.

Шагая за «младшим», опять начал лихорадочно думать, как выкрутиться из сложившейся ситуации. В итоге решил — что будет, то будет! Будет день, и будет пища. Войдя в первую дверь, мысленно перекрестился и шагнул за провожатым в комнату. За это время в ней почти ничего не изменилось, почти…

Вместо комиссара меня встретил улыбающийся здоровенный мужик, в такой же, как у меня, форме. Отличие было в размерах и петлицах. На петлицах было по три шпалы. Рядом с ним стояли два сержанта, тоже в форме НКВД, оба с ППД в руках. Судя по поскрипыванию пола, сзади слева тоже кто-то находился. Заканчивалась компания моим провожатым, стоявшим теперь справа от меня с наганом в руке.

Видимо, оставшийся довольный моим поведением, лейтенант улыбнулся еще шире. «Как только морда не треснет?» — промелькнула у меня мысль.

— Сдайте оружие, только, пожалуйста, без глупостей, — мягким тоном доброго дядюшки, нашедшего считавшегося безвозвратно потерянным племянника, сказал он. — Аккуратненько, за ремень, положите автомат на пол… Вот и молодец! Теперь так же медленно расстегните свой ремень и всю сбрую сбросьте на пол сзади. Теперь заведите руки за спину, сложите их вместе ладонями наружу.

Выполнив последнее действие, я почувствовал, как на моих руках застегнулись наручники. Тут же раздался облегченный вздох сразу нескольких человек. Похоже, что сопровождающие лейтенанта не дышали все это время. Уже без улыбки, но все тем же доброжелательным голосом лейтенант продолжил:

— Присаживайтесь и назовите себя, только прошу, не нужно про Стасова! Это…

Решив немножко прояснить ситуацию, я рискнул спросить, не дожидаясь окончания вопроса:

— Простите, могу я узнать, кто вы? Вежливые люди, тем более сотрудники органов, всегда представляются. — И полетел кубарем в дальний угол комнаты. Не успев прийти в себя, я почувствовал, как меня поднимают и снова сажают на стул, хорошо встряхнув перед этим.

Перед глазами снова появилось лицо лейтенанта, которое продолжало улыбаться, но уже сочувственно:

— Вам разве никто и никогда не говорил, что перебивать говорящего — это неприлично? Надеюсь, это мягкое напоминание о хороших манерах будет последним? — Дождавшись моего кивка, он продолжил: — Но я выполню вашу просьбу. Лейтенант НКГБ СССР Щукин, сотрудник особого отдела 6-го стрелкового корпуса.

Я скривился от боли в правом ухе и выдохнул:

— Код 512, — и уставился на него.

К моему сожалению, особых перемен не произошло. Единственное, улыбка пропала с лица лейтенанта и взгляд изменился, стал каким-то обиженным.

— Так-так-так, — пробормотал он. — Значит, вон оно как. — Задумавшись на секунду, он крикнул: — Семенов, срочно машину!

Подумал еще с минуту и спросил уже меня:

— Что-то есть?

Правильно поняв его вопрос, я ответил:

— Подсумок слева, только не открывать никому, кроме вас и начальника особого отдела.

Утвердительно кивнув, он продолжил «разговор»:

— Наручники снимать пока не будем. Сам понимаешь, пока ты просто очень подозрительное лицо. Ну а дальше, дальше будет видно.

Минут через пять, услышав шум мотора, лейтенант приказал:

— Выдвигаемся!

Меня, подхватив с двух сторон, вывели на улицу. Во дворе стояла «полуторка», в которую погрузили меня и сели все остальные. Лейтенант, забрав подсумок с «подарками из будущего», сел в кабину, меня посадили на пол возле кабины. Рядом, с оружием в руках, на какие-то мешки сели сержанты, а немного ближе к заднему борту — «младший лейтенант» и здоровенный, как медведь, старшина в обычной пехотной форме. Проскрежетала коробка передач грузовичка, машина дернулась, и мы поехали.

Ехать было, прямо скажем, некомфортно. Трясло жутко, через несколько минут неспешной езды мне уже казалось, что моя «пятая точка» превращается в один большой синяк. Самым поганым было то, что даже сменить позу мне не давали. На каждую попытку пошевелиться меня дергали сразу с двух сторон, а потом вообще заявили:

— Будешь дергаться, во второе ухо получишь!

Решив, черт с ней, с жопой, голова дороже, я смирился и затих. Ехали долго, сначала по проселочной дороге, потом выехали на шоссе, все забитое красноармейцами и техникой. И без того не быстрая, езда превратилась в черепашью. Палило солнце, пыль, шум. Чьи-то маты. Одним словом, прифронтовая дорога. И тут раздался чей-то истерический, громкий крик, мгновенно подхваченный еще десятками голосов:

— Воздух!!!

Я вскинул голову. С запада в голубом без единой тучки небе приближалось девять точек, превращаясь в уже знакомые Ju-87. Машина остановилась, лейтенант, открыв дверь, встал на подножку, повернулся к нам и только собрался что-то сказать, как первый из «лаптежников» свалился на крыло, врубил сирену, и началось. Только маленькие капельки бомб отделились от лидера, уже выходящего из пике, только с диким воем сирены «Юнкерса» начал смешиваться пронзительный визг бомб, как ему на смену заступил следующий. Вместе со своими конвоирами я кинулся к обочине, но, споткнувшись, упал. Младший лейтенант потянул меня, помогая встать, и тут бомбы долетели до земли. Первая же попала в нашу «полуторку». Близким взрывом меня подбросило вверх, перевернуло и швырнуло опять на землю. Я попытался перевернуться, но почувствовал удар, а дальше — темнота.

— Как он? Живой?

— Да, товарищ старший лейтенант. Видимо, контузия оказалась серьезней, чем мы считали, да еще и головой он сильно ударился. Я думаю, что через пару дней он придет в сознание и вы сможете с ним побеседовать. И еще: вот записи нашего сотрудника, сидевшего… — Голоса удалялись, и не было ясно, на самом деле я их слышу или это галлюцинация? Попытка открыть глаза привела к тому, что весь мир, взбесившись, закрутился вокруг меня, и мое сознание растворилось в хаотичном мельтешении каких-то лиц, звуков и непонятных образов.

Белый потолок, белые стены, белая дверь. Окно, прикрытое белыми занавесками, белая простыня и наволочка. Только синее шерстяное одеяло и блестящая спинка кровати выделялись из этого царства белизны. Та-а-ак. И где я нахожусь, собственно? Судя по всему, в госпитале. Но одиночная палата в прифронтовой полосе начала войны? Ага, счаз! Скорее поверю в отступление фрицев, чем в такую благодать! Фрицев, фрицев… Какая-то мысль свербила в уголочке сознания, но никак не давалась для осознания. Мля-я-я-я-я! А может, я у них? Рас…ачили дорогу, потом нашли бесценный подсумок, меня в форме НКВД, но в наручниках. Может, и кого из сопровождающих взяли. Вот и лежу в их госпитале, пока не стану пригодным для бесед и сотрудничества? Черт, черт, черт! И тишина вокруг, ничего не слышно, будто вымерли все. Нужно повернуть голову налево, осмотреть вторую часть палаты, может, какая-то деталь хоть какую-то подсказку даст? С трудом, преодолевая жуткую слабость, поворачиваю голову и упираюсь взглядом в чей-то белый халат. У глухой левой стены стоял небольшой столик со стулом. На столе стояли большой граненый графин с водой и стакан. Рядом лежала стопка каких-то бумаг. На стуле в накинутом поверх формы халате сидел молодой, лет тридцати, плотного телосложения мужчина и смотрел на меня. Встретившись с ним взглядом, я обалдел. Такого интереса к своей скромной персоне я не чувствовал никогда в жизни! Несколько мгновений мы смотрели в глаза друг другу, потом он отвел взгляд и спросил: