Константин Калбазов - Фаворит. Полководец
– Значит, придерживаемся первоначального плана?
– Именно. Левенхаупту оставить гарнизон в Порхове и выдвигаться на Великие Луки. Мы также оставим гарнизон в Новгороде и, разделив армию на две части, продолжим наступление. Вы, мой друг, – на Боровичи. Я сначала возьму Старую Руссу и далее двинусь на Холм. Таким образом, уже к концу летней кампании мы отторгнем наиболее густонаселенную часть Новгородской земли, выйдем к границам Московии и отрежем от нее Псков. Хорошо бы еще успеть захватить Архангельск, чтобы перекрыть Николаю выход в Белое море. Но тут уж как получится. Главное – это изоляция Пскова.
– Вы все же полагаете, что русский царь наложит руку на оставшиеся новгородские владения?
– Он будет сущим дураком, если этого не сделает. Я бы непременно воспользовался ситуацией, представ на белом коне и в ореоле спасителя.
– И вы так легко об этом рассуждаете?
– Земли, населяемые русскими, слишком велики, чтобы их можно было вот так легко проглотить. Я не желаю подавиться. Так что пускай забирает. Признаться, меня куда больше занимает именно Псков. Как только мы с Николаем разорвем Новгород надвое, я сосредоточу все свои усилия на Саксонии. А когда выведу ее из игры, займусь Псковом. Без спешки. Обстоятельно. И неумолимо.
Признаться, Реншильд взирал на короля с долей удивления. Молодой, энергичный и подающий надежды талантливый юноша обещал стать видным полководцем. Об этом кричали его нрав, жажда славы и непременное желание добиться доминирования Швеции в Европе. Если его отец предпочитал экономические меры, реформируя королевство, то отпрыск явно решил пойти по кратчайшему пути. Иными словами – опираясь на детище своего деда, шведскую армию.
Вот только в последнее время генерал стал замечать в Карле какие-то странные изменения, несвойственные его прямолинейному характеру солдата. Он по-прежнему всячески демонстрировал свою приверженность к походной армейской жизни. И в то же время стал несколько иным.
Карл не говорил всего даже своему ближайшему сподвижнику. Так, тот понятия не имел о начавшемся сношении между королем и польским провинциалом[2]. Тот сумел заронить в ум Карла рациональные зерна, облачив их в нужные слова. А еще обещал содействие братьев ордена в уничтожении Пскова. Взамен он просил только об одном: если таковая возможность представится, передать Карпова в руки иезуитов живым. В качестве причины указывалось то, что тот пролил кровь слишком многих братьев и заслужил кое-что похуже, чем просто смерть. И шведский король обещал им эту малость.
Ордену предстояло настроить общество против Карпова, распространяя о нем всевозможные порочащие слухи. Люди всегда охотно верят во все дурное. В Пскове же воля народа достаточно сильна. И, насколько знает Карл, ни Карпов, ни его любовница, великая княгиня Трубецкая, не желают узурпировать власть и лишить вече голоса. Ну что же. За эту глупость они еще поплатятся.
А еще провинциал брался подготовить в Пскове заговор, чтобы можно было нанести удар изнутри. Правда, тут он не давал никаких гарантий, потому как всем тайным операциям успешно противодействовал цепной пес Карпова, Овечкин. Карл это понимал. Ему без особого труда удалось найти ренегатов среди новгородцев. С Псковом же он натолкнулся на неприступную стену. Но, как видно, у иезуитов все же имеются свои ключики.
Вот и прекрасно. Остается только дать время поработать ржавчине. Хотя бы годик. А пока суд да дело, королю есть чем заняться. До конца разберется с Новгородом. Потом принудит к миру курфюрста Саксонии на выгодных Швеции условиях. А там и Псков дозреет.
Само собой, все его существо восставало против подобного промедления. Прежние представления буквально вопили о том, что большая политика и влияние государства определяются на полях сражений. Но прошлый опыт общения с Карповым и Елизаветой подсказывали, что идти против них с открытым забралом – не лучшая идея.
Глава 2
Тучи сгущаются
– Коротким – коли!
– Ху!
С шумным выдохом шеренга новобранцев выбросила вперед винтовки с прикрепленными тесаками, сверкнувшими на солнце отточенной сталью.
– Длинным – коли!
Десятник выкрикивает команды, задавая быстрый темп, так что и дух некогда перевести. Продолжается это уже почти полчаса. На грязных от пыли лицах его подчиненных пролегли борозды от скатывающихся капель пота. Кителя полевой формы под мышками и на спине темнеют мокрыми пятнами.
Вот только приказы здесь лучше выполнять быстро, четко и своевременно. Иначе можно пожалеть о том, что вообще народился на свет божий, и вот это издевательство покажется детской забавой. Поэтому солдаты стараются изо всех сил, вкладывая в каждый удар рвение и все умение, какое только у них есть. А ведь это, по сути, лишь разминка.
Бойцы делают дружный шаг вперед, припадая на левую ногу и выбрасывая винтовки в попытке достать воображаемого противника.
– Ху! – вторят они своим движениям.
– Прикладом – бей!
Подшаг. Винтовка описывает дугу и обрушивается на невидимого противника сверху и сбоку. Туда, где должно находиться основание шеи.
– Ху!
– Снова – бей!
Выбросить винтовку вперед и вверх, нанося удар затыльником приклада в голову.
– Ху!
– Сверху – руби!
Подшаг. И снова по дуге, слева направо. Так, словно одним махом срубаешь топором молодое деревце.
– Ху!
– Обратно – руби!
И снова винтовка пошла по дуге с подшагом. Но в обратном направлении. Тесак со свистом вспарывает воздух, взрезая мнимого ворога отточенной сталью.
– Ху!
– Толчком – бей!
Двинуть винтовкой перед собой, словно отбрасываешь от себя врага, оказавшегося в непосредственной близости, чтобы разорвать дистанцию.
– Ху!
– Коротким – коли!
И все повторяется снова. И снова. И снова. Как любит говаривать сержант – тяжело в ученье, легко в бою. Бог весть. Может, и врет. Но сил уже больше никаких изнывать на плацу! Уж лучше в бой! Надоело все хуже горькой редьки. Вот пусти их сейчас на шведа, да какие там штыки и приклады – зубами рвать будут!
А пока… Учения продолжились. Вскоре с небольшого плаца десяток переместился на полосу штыкового боя. Первым в строю переводить дух некогда, и они с ходу приступают к работе. А вот последующим достается короткая передышка, от нескольких секунд до полуминуты. Тут три одинаковых и стандартных полосы для дружины боярина Карпова. По одной на каждый десяток.
Занятия по штыковому бою были ежедневными, с понедельника по пятницу. В субботу банно-хозяйственный день. Солдаты отдраивали казарму, мылись в бане, обстирывали и обшивали себя.
В воскресенье предоставлялись увольнительные, и они могли отдохнуть за пределами военного городка. И даже навестить родных, если успевали обернуться за день. Тем, у кого близкие находились слишком далеко, предоставлялось сразу два дня. Тут не двадцать первый век, и отношение к родным и семье особенное. Поэтому Иван не собирался лишать своих солдат общения с близкими. Тем и без того есть за что его ненавидеть. Незачем излишне нагнетать.
Тренажеры не были детищем Ивана. Он лишь предложил общую концепцию. Дальше за дело взялся Митя, его младший брат, со своими друзьями и соратниками. Ну и сержанты, уже наработавшие практический опыт, кое-что подсказали. С виду конструкция получилась простая и незатейливая. Но на деле являлась весьма сложным продуктом.
Чучело, обложенное вязанками камыша или соломы, закреплено на пружине. Это придавало ему подвижность и усложняло процесс избиения уже после первого удара. Не добавляло простоты и то, что оно установлено на тележке, откатывавшейся от атакующего ее солдата после каждого нанесенного удара или укола. Ну и крутилось это чудо вокруг своей оси, размахивая сразу восьмью конечностями с интересными сюрпризами. Прилетит эдакий – не возрадуешься.
Перед началом атаки предстояло отбить шест, имитирующий то ли пику, то ли штык ружья противника. Без разницы. Главное, что штука весьма увесистая и сама собой в сторону не отвалится. А вот чучело – то наоборот, откатывалось с поразительной легкостью. Впрочем, к окончанию занятий его все одно измочаливали в труху. Нестроевым с завидной регулярностью приходилось реанимировать тренажер.
После того как сливали положенную бочку пота на полосе штыкового боя, переходили к практическим занятиям. Ага. То, что было прежде, – это цветочки. Невидимый противник не может тебе причинить вреда по определению. Чучело, конечно, лягается, но все одно просчитать, куда оно двинет в очередной раз, не так чтобы и сложно.
А вот когда напротив тебя человек, решительно не желающий, чтобы его отдубасили, то все становится куда интереснее и неприятнее. Бить же можно только в полную силу и никак иначе. Пожалеешь, схалтуришь – и десятники с сержантом с тебя три шкуры сдерут. Потому как ты этим самым подкладываешь свинью и себе, и тому, кого пожалел.
