Олег Измеров - Ответ Империи
…Григорий Аркадьевич отсчитал деньги знакомыми советскими купюрами по десять и двадцать пять, только пару раз попался зеленый полтешок с Лениным на водяном знаке. Союз существовал, как и доверие к "деревянным", иначе при такой сумме дома наверняка у хозяина дома скопились бы сотенки.
— Чаю?
— Ой, нет, вы извините, конечно…
— Да ладно. А приятель как-нибудь пусть сам заходит. Передайте, замечательная работа…
На лестничной клетке Виктор протопал пару пролетов и плавно утишил шаг, прислушиваясь, не щелкнет ли внизу дверь. Вверх бежать было бесполезно — в этом подъезде люк на чердак был замурован и лестница срезана. Виктор подошел к окну на площадке, с новой, коричневой деревянной рамой, обработанной чем-то вроде акватекса, приоткрыл фрамугу и глянул вниз. В лицо тут же дунул поток воздуха, как из опущенного стекла автомобиля, засвистел в ушах; возле подъезда никто не ожидал, кроме бабушек. Стараясь не хлопать, Виктор закрыл фрамугу и рванул по лестнице вниз. На переходе через Красноармейскую светофорный человечек дрыгал зелеными ножками; Виктор поспешил перебраться. В ушах стучало. Он оглянулся: преследователей вроде было не заметно.
С ближайшей остановки у кинотеатра "Родина" в его бытность можно было рвануть до Бежицы, на Горбатова, с поворотом у драмтеатра, или на Брянск-первый, если спусттиться от Первой Школы за Баней, пустой остов которой в нашей реальности был для пристойности картины задрапирован зеленой сеткой. Можно было и до Кургана и на Радицу — путем, обратным тому, что шли они с Краснокаменной в тридцать восьмом. Лучше всего было проскочить на Бежицу: там проще всего затеряться. Возможность столкнуться с самим собой Виктора уже не так волновала. Он чувствовал, что его гонит инстинкт, проснувшееся чутье, то самое, что в его советском прошлом было так развито у профессиональных воров и успешных карьеристов, иными словами — людей, первыми ставших на ноги в новой экономической системе.
Кинотеатр "Родина" здесь так и оставался "Родиной", и вокруг него на удивление мало что изменилось — почта на месте, парикмахерская тоже, и даже овощной в подвальчике, как в студенческие годы, с выкрашенным белой краской и перепачканным землей транспортером, подававшим картошку из бункера на весы, откуда продавец поворотом рычага сбрасывал ее прямо в кошелки. Все это давно уже в прошлом, сейчас фасуют в пакеты, и здесь, наверное, тоже…
4. Разорванная петля
Подошла маршрутка: как и в своей реальности, Виктор не обратил внимание на номер, увидев на табличке надпись "Дружба"; только здесь таблички были большие и висели в больших проемах над лобовым стеклом, как в старых автобусах.
— Граждане вошедшие пассажиры, просьба приготовить рубль за проезд! — четким голосом дикторши возвестил автоответчик. Возле водителя торчал небольшой ящик кассы с прорезью, куда надо было кидать деньги на черную резиновую гусеницу, что ползла под немного потертой крышкой из прозрачного полистирола, пока пассажиры отрывали билеты.
— Простите, десять рублей никто не разменяет? — обратился Виктор.
— Да это всегда пожалуйста!
"Боже, сколько тут у народа мелочи. Так и у нас когда-то было, а сейчас с какого бодуна она исчезла? Если на вопрос "А вы не найдете девяносто копеек мелочью?" ответить "Нет", у наших продавщиц такая реакция, будто им сделали непристойное предложение в циничной форме."
Кинув заветный рубль и оторвав черный (т. е. отпечатанный черным) билетик, Виктор плюхнулся в самолетное кресло, обтянутое бежевым полиэстеровым чехлом, с кнопкой сигнала остановки на подлокотнике. Квадратный салон с мягкой отделкой цвета кофе с молоком был полупустым. Окна были закрыты, сверху дул воздух из кондишена, а спереди и сзади мурлыкали шоколадные нашлепки колонок. Рядом с Виктором ближнее к выходу кресло заняла светлая шатенка старшего комсомольского возраста, с чуть пухловатыми губами, и фигурой, отличавшейся от пропорций западных фотомоделек того времени в несколько лучшую сторону: в ее стан и упругие бедра в объятьях темно-синего шелкового крепа под раскрытыми, как створки раковины, полами незастегнутой блестящей куртки, была добавлена та самая капля пышности, что встречается у античных статуй и побуждает стремление заронить семя вглубь почвы.
— Канал "Маяк-Авто" продолжает квадровещание программой "Жизнь на колесах". Для пассажиров городского транспорта прозвучат песни в исполнении Наталии Рудиной и Аллы Перфиловой…
Кто такие Рудина и Перфилова, Виктор не помнил, хотя голоса показались подозрительно знакомыми. Да и не до них было.
"Глупо, черт, как глупо все получилось… Не надо было этого приятеля придумывать. Сказать — просто нашел… Ага, а тогда подумает, что украл. Что теперь? Вот верно ж, что жадность фраера погубит."
Рядом раздалась будильниковая трель. Теплородная шатенка вынула из сумочки мобилу — оранжевую, с выдвижным вниз, как шея жирафа, микрофоном.
— Да. Я уже на моторе еду. Все.
"А, вот что такое мотор. А в семидесятые так такси звали."
За Курганом маршрутка тормознула; Виктор заметил, что останавливают их не на остановках, как теперь, а где попало, лишь бы по пути. Заскочила парочка студентов из "педа" — пединститута, переселившегося сюда в семидесятых. У чувихи на боку висел диск CD-плейера.
Может, я зря тут, как на измене, подумал Виктор. Может, я зря себя накручиваю. Может, этот Финозов просто хочет иметь уникальную вещь, чтобы стать авторитетом. На хорошую коллекцию можно годы ухлопать, и все равно круче местных корифанов не станешь, а тут бац — ни у кого этого нет. Статус? Человеку нормальному мало просто иметь, ему надо еще и быть кем-то. Финозов раньше был: звание, выслуга, награды какие, а теперь он кем? Вот он и заводит себе другую реальность и начинает в ней устраиваться: сначала востребован, как писарчук со связями, но это ж мало, тут другое ценится… И вот приходит с улицы человек с раритетом, и какая разница, кто он, этот человек-то: есть раритет, есть некая загадочная история о происхождении редкости, и она всех устроит. Почему бы не такой вариант? Ну да, а принципы? А что принципы? Поглядывать на эту шатенку сейчас — это тоже не принципы… Все мы люди, почему Финозов будет исключением?
На повороте на Бежицкой за тонированным стеклом мелькнула в дымке панорама дремавшего в речной долине его родного района с заводскими трубами БМЗ; эта с детства знакомая картина словно задела какой-то рычажок в его душе, перед его умственным взором словно мелькнула вспышка и жаркая волна накатила снизу, перехватив горло неизвестно откуда взявшимся комком.
"Родители! Родители, на выезде! Они даже и не поймут, все равно признают… зов крови же! Узнать, что здесь делать, как устроиться, как паспорт получить, а уж тогда… Я и заработаю, и помогать буду, старший сын вроде… а как же я тогда с самим собой полажу? Что-нибудь вместе придумаем. Какой-нибудь родственник буду. Двоюродный…"
— У Пролетарского остановите! Вот здесь!
На Пролетарском сквере Виктор не увидел круглосуточного магазина у остановки, но зато по скверу были разбросаны несколько киосков в виде резных избушек, а на бетонной площадке, где обычно останавливался зооцирк, красовалась на низком бетонном постаменте огромная черная "Лебедянка", символ послевоенного возрождения Бежицы.
"Жалко, что не "Пятилетка"… Ладно, потом, потом будем смотреть. Потом будет много времени."
Цель была совсем рядом — серый брусок хрущевской силикатной пятиэтажки с длинной стеклянной лентой витрин магазина "Силуэт" на первом этаже; только с торца выросла какая-то чужеродная железная будка, выкрашенная ярким кровельным суриком — вроде автометеостанции. Знакомый подъезд, и все так же скрипят за спиной детские качели, будто занесенные сегодняшним ветром-хулиганом из школьной поры, когда здешних пацанов считали "За Кордоном". Дверь подъезда открылась: какой-то мужик выносил синее пластиковое ведро в мусорку. Виктор не стал ждать и тут же проскочил на лестницу.
Вот дверь, стальная с деревянными реечками для красоты — такая же. Такая же! Сам вызывал ставить в девяностых! Кнопка — такая же! Где-то в глубине послышался знакомый гонг. "И зазвонят опять колокола, ла-лу-ла…"
— …Еремины? Так их здесь нет. Они же переехали.
Небольшая старушка в накинутом на плечи сером вязаном платке из козьего пуха держала в руках деревянную ложку и глядела на Виктора удивленно-добродушными глазами из-под узких, современного фасона очков в тонкой черной оправе. Из квартиры доносился запах горячего яблочного варенья.
— Простите… А вы не помните, куда? Я из родственников, мне тут адрес это дали…
— А это давно уже, лет десять. Вот как сын у них в Коломне женился, они квартиру обменяли и к молодым съехали. Множественный обмен еще был, а в эту квартиру мы вселились. И вот как переезжали, не видели их с тех пор никогда, не бывают они в Брянске. Если бы заявлялись, я бы вам могла сказать, а так… А вот вы на заводе узнайте, может там кто из знакомых работает, вдруг подскажут.
