Валерио Эванджелисти - Обман
Джулия покачала головой.
— Нет, мама, я не знаю, зачем вас привезли сюда. Знаю только, что Меркюрен дружен с Бертраном де Нотрдамом, братом Мишеля, и с другим его братом, юным Антуаном. Говорят, что в прошлом Меркюрен был любовником единственной сестры Нотрдама, Дельфины.
При упоминании о Мишеле герцогиня невольно вздрогнула, но женский инстинкт пересилил, и она спросила:
— И хороша собой эта Дельфина?
— Настоящее пугало. Но она уступчива, и у нее полно поклонников. Мужчинам много не надо.
Лоб Катерины разгладился, словно незавидная внешность сестры ненавистного Нотрдама могла служить прелюдией к наказанию его самого. После недолгого молчания она заговорила совсем на другую тему.
— Я все же надеюсь, что монсиньор Торнабуони снова возьмет меня на службу. В конце концов, это из-за него и из-за императора Карла Пятого я едва не умерла от побоев, опозоренная этим канальей из Экса. Ты, конечно, сообщила в письме, что я готова любым способом ущемить интересы короля Франции…
— Вы не знаете последних событий, мама, — сказала Джулия своим обычным бесцветным голосом, — В прошлом году в Крепи Франциск Первый и император подписали мирный договор, и теперь они союзники. Нынче все внимание короля Франции сосредоточилось на еретиках. Знаете, что произошло весной на горе Люберон?
— Нет, расскажи.
— На Любероне жила колония еретиков-вальденсов. Парламент Экса снарядил против них экспедицию. Бойня там была такая, что разговоры о ней не утихают и по сей день: три тысячи убитых, и среди них женщины и новорожденные, растерзанные на куски. Шестьсот человек капитан де ла Гард отправил на галеры, множество девушек изнасиловали и убили.
Герцогиня содрогнулась, но тут же вновь обрела привычную жесткость.
— Если они еретики, то так тому и быть. Но мы-то с тобой не еретички. Наша задача — добиться отмены отлучения от церкви, которое испортило нам жизнь.
Она подошла к блюду, открыла крышку и с отвращением взглянула на горстку вареных овощей.
— Как подумаю, кем были мы всего несколько лет назад… Я — владетельница Камерино, ты — наследница феода… А теперь я ем бобы с капустой в монастырской келье. Чтобы обеспечить тебе будущее, я пожертвовала всем.
Последнюю фразу она произнесла с легким сожалением.
Джулия печально поглядела на мать.
— Вы все еще надеетесь вернуться в Камерино?
Было видно, что она, со своей стороны, вовсе туда не стремится. Насилие, которое в юности чинил над ней Гвидобальдо, оставило разрушительный след в памяти души и тела.
— Нет, в Камерино мы больше не вернемся, — ответила Катерина, стараясь справиться с охватившей ее грустью. — Папа Павел Третий отлучил нас и согнал с земли только для того, чтобы отнять феод в пользу Фарнезе. Однако ветви семьи Чибо имеются в Турине, Генуе и Венеции. Я надеялась найти убежище у них, но никто не примет нас, пока мы под отлучением.
— Кардинал Торнабуони обещал добиться отмены отлучения.
Катерина отвернулась от блюда с овощами и, нахмурившись, села на край постели.
— Да, но я боюсь, что с тех пор, как император и король подписали договор, мы ему больше не нужны. Надо найти другой выход. К счастью, судьба, кажется, уже предложила мне один.
— Какой?
При других обстоятельствах Катерина сочла бы такой вопрос нескромным и остереглась бы доверяться дочери. Она считала Джулию посредственной дурочкой, далекой от родовой гордыни семейства, к которому принадлежала. Но сейчас у нее не было другого собеседника, и посвятить дочь в свои планы ей казалось естественным.
— Думаю, что у нас есть только один способ уйти из-под отлучения: оказать церкви крупную услугу. Испанская инквизиция считала Мишеля Нотрдама человеком опасным из-за его контактов с каким-то колдуном. Молинас много лет охотился за обоими и за их тайной, которая позволяет изменять ход времени.
— Вы хотите поступить на службу испанской инквизиции? — спросила пораженная Джулия.
— О нет. Как тебе такое могло прийти в голову? Испанская инквизиция никогда не берет на службу женщин, тем более отлученных. Не знаю, понимаешь ли ты это, но родиться женщиной в наше время означает как бы и не существовать вовсе, разве что ты родилась в семье правителей. Пола не имеет только власть.
Она хотела что-то добавить, но решила, что Джулия все равно не поймет, поэтому сказала только:
— Нотрдам — добыча и для инквизиции Тулузы, и для церкви в целом. Речь идет о том, чтобы продолжить дело Молинаса и выследить обоих — и ученика, и учителя. Тогда мы сможем предложить эту парочку в обмен на снятие отлучения. И добьемся двойного результата: и отлучение снимем, и сможем отомстить тому, кто причинил нам столько зла. — Она судорожно сглотнула. — В первую очередь мне.
Наступило молчание, прерванное стуком в дверь: стучал монах, давая понять Джулии, что ей пора уходить. Катерина поднялась.
— Иди, моя девочка. А что за человек этот Бертран де Нотрдам?
— Очень милый юноша! — с наивным восторгом воскликнула Джулия.
Катерина улыбнулась.
— Я не это хотела узнать, но твои чувства похвальны. Постарайся войти с ним в контакт с помощью твоего покровителя Гюголена. Постарайся что-нибудь выведать о Меркюрене. Я не могу понять его намерений. И следи за собой. Ты не дурнушка, ты распустеха. — Она коснулась волос Джулии. — Посмотри на меня. Не ходи лохматой, причешись получше, и это сразу возымеет действие. И потом… — Она сняла с девушки шейный платок и чуть опустила вырез блузки. — То, что у нас под блузкой, очень нравится мужчинам. Если ты, как бы невзначай, будешь почаще наклоняться, они станут куда более послушны.
Монах снова постучал.
— Ладно, иди. Но все время помни, что ты Чибо-Варано. Будь мягка, но никогда — уступчива и всегда готова укусить.
Джулия присела в поклоне, инстинктивно прикрыв оставшуюся без платочка грудь. Катерина с шутливой строгостью отвела ее руку. Покраснев, девушка почти выбежала из кельи.
Оставшись одна, Катерина снова с отвращением посмотрела на дымящиеся овощи и суп и со вздохом принялась за еду.
Увидеть Меркюрена ей удалось только через четыре дня. На этот раз аптекарь остался на пороге кельи.
— Я пришел проститься с вами. Думаю, мы теперь не скоро увидимся, — начал он резко. — Вы уже поправились и можете предстать перед судом. Вас ожидает процесс.
Катерина лежала на постели, укрытая с головы до ног темно-коричневой рясой, и дрожь, прошедшая по ее телу, не укрылась от глаз Меркюрена.
— Процесс? Какой процесс?
Меркюрен иронически усмехнулся.
— Дорогая моя, вы забываете, сколько обвинений существует против вас. Вы ездили по Провансу, сея чуму, а также повинны в смерти одного из жителей Апта. Вас из милости вылечили, но теперь пришло время предстать перед трибуналом.
— О каком это трибунале вы болтаете? — спросила герцогиня, изо всех сил стараясь не выдать страха.
— Я имею в виду трибунал римской инквизиции в Тулузе. Магистратура светская уже приговорила вас к бичеванию, теперь очередь суда церковного. Не волнуйтесь, вряд ли приговор будет более суровым. Как правило, бывает наоборот.
Катерина снова содрогнулась: римская инквизиция хоть и имела в сравнении с испанской репутацию более гуманной, но к пыткам прибегала чаще. Окончательный приговор нередко был благоприятным и не подразумевал унижений, таких как ношение санбенито до третьего колена или костер, на котором присутствовал весь город. Однако три ступени пытки — веревка, вода и огонь — соблюдались неукоснительно, вплоть до смерти жертвы. Признания чаще всего выбивались именно во владениях Ватикана в Испании.
Катерина попыталась пустить в ход свое главное оружие: она села на кровати, спустив вниз длинные стройные ноги с нежными голубыми венами, и тут же натянула на них рясу.
Взгляд Меркюрена остался абсолютно равнодушным. Он смотрел только в глаза герцогине и ни одним движением не выказал интереса к предъявленной ему женской плоти. Обескураженная Катерина оставила все поползновения его соблазнить.
— Человек, сопровождавший меня и сожженный в Апте, сам принадлежал к инквизиции. Мы объединили наши усилия во благо церкви, — уверенно заявила она.
— Отравляя колодцы и сея чуму? Если вы проделывали все это, думая о церкви, то вашей целью было покрыть ее позором. — Слова Меркюрена хлестали, как плети. — Кроме того, я прекрасно знаю, что вы отлучены от церкви. Ваша дочь открыла мне, к какому дому вы принадлежите и какое проклятие на вас тяготеет. Здесь мне ваша роль неясна, но в Тулузе найдут способ вырвать у вас признание.
— Значит, вы агент инквизиции?
— Нет, я всего лишь один из консулов Сен-Реми и друг семьи Нотрдам. В Эксе я сразу понял, что вы больше чем спутница мрачного доминиканца. За те месяцы, что я наблюдал за вами, я пришел к определенным выводам. Полагаю, что вы работаете на Карла Пятого, но у меня нет доказательств. Но в чем я абсолютно уверен, так это в том, что вы личность извращенная и способны на любое преступление.
