Михаил Фёдоров - Пиар по-старорусски
Вася внимательно слушал Кирин рассказ. Что-то подобное он слышал от ферганских таджиков, когда бывал там по делам агентства. Интересно, есть ли в этом доля правды или это лишь байки?..
Умолкнувший было Киря встрепенулся и резко сменил тему разговора:
– Кажется, добрались.
Вскоре лес закончился, и Вася Зуб со товарищи выехали на берег реки, где располагалась ушкуйная слобода.
– Оскуй, – сказал Киря, – по его имени и ушкуи назвали.
Ушкуйная слобода разместилась на обширнейшей поляне, застроенной деревянными домами. В каждом доме жило по тридцать-сорок человек. Тут же стояли лавки купцов, как русских, так и иноземных. Ловкие купчины скупали по дешёвке товар, награбленный ушкуйниками на Волге или Балтике. Нраву ушкуйники были самого крутого, и не раз купцам приходилось спасаться бегством от разъярённых разбойников, возмущённых бессовестностью барышников. Их так и называли презрительно – барыги. Кое-кто через этот гнев и жизни лишился, но больно уж выгодной была торговля с ушкуйниками. Награбленное они отдавали задёшево, а за оружие, вино и роскошную одежду платили не скупясь. Держать буйную вольницу в узде невероятно трудно, и такая задача была по плечу далеко не каждому. Лишь умные и сильные ветераны, славные не одним десятком дерзких походов и разбоев и к тому же обладавшие чем-то неуловимым, что византийские греки называли словом «харизма», могли заставить этих профессиональных воинов подчиняться.
Единая в бою, в слободе ушкуйная вольница разделялась по заслугам и воровскому стажу на несколько сословий. Первая называлась «порчаки». Порчак, говорили, это «порченый мужик», ещё не боец, но уже и не крестьянин (слово «мужик» считалось у ушкуйников ругательным). Это были те новоградцы, кто только что пришёл в слободу и, будучи уже принят в общество, не совершил ещё ни одного похода и не отличился ничем замечательным. К порчакам принадлежала в основном крестьянская молодёжь, которой сельская обыденность казалась хуже ножа под лопатку и которую манили дальние походы, жаркие схватки, богатая добыча. За такими присматривали старшие товарищи, наставляли в науке владения саблей и кистенём, учили стрелять из пищали, боевому строю. Чем больше хорошо обученных воинов в походе – тем скорее все вернутся живыми и здоровыми и с добычей. Одевались порчаки обычно как простые крестьяне. Да и не было у них ни дорогих сапог, ни ярких рубах. Не награбили ещё…
Совершивших 2–3 похода (пусть даже и не шибко удачных – на войне ведь всякое бывает) называли пацанами. Пацаны были резкими, крикливыми, гордыми и заносчивыми. Ещё бы: они теперь настоящие ушкуйники, и с ними не спорь! Одевались пацаны ярко, дорого и вычурно. По молодости и неопытности считая, что яркая одежда добавляет человеку чести. Спорили, у кого на кафтане больше золота, а на сабельных ножнах – самоцветов. В бою первыми бросались в самое пекло (даже когда без этого вполне можно было обойтись), завоёвывая себе славу и боевой опыт. В споре много кричали, опять же в силу молодости и глупости считая, что кто громче, тот и прав. Но тут же замолкали, когда к ним обращались или вмешивались в спор старшие товарищи, кои звались реальными пацанами или просто – реальными.
Эти уже много лет провели в дальних походах и жарких битвах. Говорили мало и по делу, не повышая голос. Но порчаки и пацаны их слушались беспрекословно и с почтением. Оружие и одежду ценили не за красоту и богатство, а за удобство и безотказность в бою. В сражении действовали смело, умело, но без излишнего бахвальства, каждый из них стоил трёх, а то и пяти пацанов. До статуса реальных доживало не так много ушкуйников. Большинство гибло в многочисленных схватках, коими так богата беспокойная ушкуйная жизнь. И, наконец, последнее, самое малочисленное и самое опытное и уважаемое сословие – «паханы».
Паханами становились самые умные, самые сильные, самые ловкие, жёсткие и удачливые из ушкуйников. Те, кто занимался этим промыслом не один десяток лет. Кто поседел в битвах, кто мог с закрытыми глазами провести ватагу по волоку из Волхова на волжские притоки или договориться с булгарским князем (дабы не тратить время и силы на прорыв), чтобы тот беспрепятственно пропустил их вниз по течению – грабить Казханское ханство. Казанцы досаждали булгарам не меньше, чем новоградцам или москвичам. Паханы знали чужие наречия и были, как правило, хорошими дипломатами. Словом, много всего должен был ушкуйник знать, уметь и пережить, чтобы стать паханом. Конечно, при таком раскладе паханами становились единицы. Одновременно их в слободе жило не больше десяти-пятнадцати. Таково было устройство ушкуйной вольницы, этого удивительного образования в пределах Новоградской земли.
Сейчас всей слободой правил старый пахан по имени Гриша и по прозвищу Рваное Ухо. Гриша, Григорий – это имя было у него по крещению. По крайней мере, сам он так говорил. А правда это или нет – никто точно не знал, а проверять или просто интересоваться, так ли это, желающих почему-то не находилось. Ибо крут был Гриша и на расправу скор. А левое ухо у него действительно было рваным. Повредил он его в одной из бесчисленных схваток или сражений, коими так богата была его жизнь. Человеком Гриша был весьма примечательным, много повидавшим и во многих странах побывавшим. В молодости попал он в плен к булгарам, те продали его казанцам, а те, в свою очередь, свезли (пока буйный пленник не сбежал) в приморский город Геленджик, известный своим невольничьим базаром, где и продали от греха подальше за море константинопольским туркам. Турки вскоре поняли, что их приобретение – совсем не сахар. Работать не желает, а норовит всё время сбежать; сломал челюсть не в меру ретивому надсмотрщику, выбившемуся на своё место из невольников и стремящемуся доказать, что турецкий господин не зря поставил его присматривать за пленными урусами. За столь непочтительное обращение с начальством был Гриша (тогда ещё с целым ухом) нещадно бит кнутом и неделю отлёживался, приходя в себя. За время вынужденного безделья сдружился Гриша с другим непокорным пленником – бывшим стрельцом из Москвы Алексеем. Был Алексей ростику небольшого, совсем маленького ростику. И силы тоже не так уж чтобы сильно большой. Из-за маленького роста никто его полным именем – Алексей – не звал, а величали просто – Алька. После бегства из стрелецкого полка довелось ему несколько лет разбойничать на реке Дон, где он с товарищами изрядно порезвился, поочерёдно грабя крымчаков, ногайцев, турок и московских купцов. Он очень ловко управлялся с ножиком и кистенём, метко палил из пистолета, пищали и даже пушки. Правда, насколько велики эти Алькины таланты, проверить пока было невозможно. Впрочем, когда пленники немного оклемались от побоев, показал Алька, что умеет не только стрелять и резать. Освободившись совершенно непостижимым образом от верёвки, коей был связан, он ею же ловко задушил того самого надсмотрщика со сломанной челюстью. После чего они с Гришей без лишнего шума покинули трюм корабля, где их держали, и тайно пробрались на другой корабль, хозяином которого был православный грек. Там беглецы открылись единоверцу, полагая, что тот не даст им пропасть и вывезет из басурманской страны – пусть хоть в виде рабов или матросов. Но оказалось, что грек не желает принимать на себя даже тени подозрения турецких властей, и просто взял да выдал русичей туркам. В результате Гриша и Алька вновь получили свою порцию кнута и вновь отправились в трюм зализывать раны. Правда, хозяин-турок, восхищённый неукротимостью и ловкостью, проявленной ими при побеге, предложил поменять горькую участь раба на место янычара при своей особе – он был знатным и богатым вельможей и мог позволить себе содержать собственную гвардию. Естественно, он получил отказ, но предпочёл не наказывать непокорных, а подождать – авось передумают ребята; добрые воины ведь всегда нужны. Но ребята не передумали и, улучив ночку потемнее, вновь бежали, по пути зарезав охранника. Тут-то Гриша и подставил неосторожно своё ухо под удар размахавшегося ятаганом сторожа. Наученные горьким опытом, на греческие корабли пробираться не стали, а, высмотрев в порту флаг Мальтийского ордена, предстали пред ясны очи капитана корабля, на котором возвращалось из Стамбула посольство Ордена. Суровые рыцари, столетиями воевавшие за веру Христову, не боялись ни чертей, ни турецких властей. Ни даже бесчестья в случае, если турки обнаружат, что послы помогают укрыться беглым рабам. На этом корабле и уплыли из басурманской неволи Гриша и Алька… В пути они честно отработали гостеприимным хозяевам проезд, поочерёдно садясь за тяжёлые вёсла галеры. Корабль направлялся в Рим с докладом Папе. Но туда беглецам ехать было без надобности, и они попросили высадить их, не доезжая до Вечного города. В результате рыцари, как настоящие воины, уважающие мужество других, высадили их на Сицилии и даже дали немного денег, пожелав успешно и побыстрее добраться до дому. Вследствие всего пережитого Гриша и Алька относились к католикам терпимо. Ну то есть без особой необходимости старались их не грабить, а если и грабили, то с превеликими извинениями. И обирали они католиков не «до последней нитки», а оставляли толику имущества – «для восстановления нажитого». А вот единоверных православных греков оба невзлюбили пуще язычников-магометан и грабили с особым удовольствием, отбирая у тех буквально всё. А часто для смеха отбирали и одежду, даже исподнюю.
