Дмитрий Беразинский - Красный опричник
— А вы не боитесь? Представьте, что вам сообщат точную дату вашей смерти. Неужели не страшно?
— Я, Иван Михайлович, — человек из трех миров, — дату моей смерти сообщить не может никто. Возможностей не хватит. В крайнем случае, при моем блате, меня даже могут вернуть с того света. Бывали прецеденты. Хотя бы моего приятеля Переплута взять… был такой профессор когда-то.
— Переплут? — оживился Кречко, — вспоминаю я одного Переплута! И впрямь был профессором физико-математических наук. Его мои придурки осенью расстреляли, а я такого штыря от Николая Ивановича получил… если бы его не перевели в наркомат водного транспорта, то я бы мог уйти вслед за этим Переплутом.
Волков заметно оживился. Мир и впрямь — гораздо теснее, чем мы думаем.
— Не об Афанасии Поликарповиче ли мы говорим? — уточнил он.
— Точно, он! — убежденно произнес Кречко, — так что, его вернули с того света?
— Ну, тело не вернешь. Психоматрицу вернули и закрепили на новом мозге. Вот такие вот дела. Забыли только память стереть, так что он все прекрасно помнит.
— Да! — Значит, саботажники и там встречаются, — протянул старший майор, тыча пальцем в небо, — а где этот «прохвессор» нынче?
— А нынче вашим службам до него не дотянуться — на Гее он. Работает фаворитом у Софьи Алексеевны… ну, и ученым попутно. Выводит страну в передовики. Кстати, Европа сильно недовольна.
— Англия и Франция? — продемонстрировал знакомство с предметом Иван Михайлович, — эти всегда недовольны. Несмотря на то, что мы были союзниками в мировой войне.
— «Случайная половая связь», — как говорит один мой знакомый ветеринар! Англоговорящие всегда были притчей во языцех.
— А у вас там? — осторожно поинтересовался Кречко.
— А у нас… а у нас Гайдар в газетке и Чубайс в розетке, — пошутил в рифму Волков, — а некоторые, как я слыхал, даже на оленеводах такие бабки делают, что Альбион трепещет. Это вы не обращайте внимания — я ругаюсь.
Они гуляли до обеда. Когда встал вопрос о дальнейших планах, Иван Михайлович вспомнил, что приглашен к столу местного первого секретаря райкома партии. Пусть товарищ Волков не беспокоится — здесь можно приводить с собой приятелей. Правда, в малом количестве, но в большой расход они товарища Кравченко не введут. Андрей Константинович понял, что отказываться — значит, навлекать на себя подозрения. Согласился, конечно.
Первый секретарь Полоцкого райкома партии жил на противоположном конце города, и наши герои добрались туда пешком почти целый час. Товарищ Кравченко обитал в просторном четырехкомнатном доме с семьей: супругой и тремя детьми, а также на его попечении была старуха теща. Волкова представили обществу как все того же красного комдива из Ленинградского военного округа Иванова, товарищ Кравченко был очень польщен. Такого рода знакомства снова входили в моду, ибо время кадровых чисток в армии уже миновало. Значит, красный комдив и впрямь был верным ленинцем, раз его не затронул «страшный тридцать седьмой».
За столом «Иванов» вел себя расслабленно: сиживали и не за такими столами, обедали и не с такими людьми. Под конец даже рассказал пару бородатых анекдотов на постороннюю тему, чем окончательно расположил к себе товарища Кравченко и его семейство. Обедали долго — часа два. Один раз даже Кречко попросил разрешения воспользоваться телефонным аппаратом и предупредил отдел, чтобы за ними прислали машину к пяти часам. Разомлевшим товарищам краскомам не хотелось в воскресный вечер топать пешком. На улице разгулялась метель, и даже «эмке» с цепями на колесах пришлось несладко.
Курьерский поезд «Вильно — Москва» прибывал в половине седьмого, и времени для того чтобы собраться было достаточно. К тому же, русская пословица на этот счет говорит приблизительно следующее: нищему собраться — только подпоясаться. А в те героические времена более семидесяти пяти процентов населения слонялось за чертой бедности. Афишировать достаток еще было не принято. Это касалось всех: и крестьян, и рабочих, и слуг народа вместе с цепными псами, охранявшими их от того же народа.
Старший цепной пес Кречко достал из массивного сейфа папку с бумагами и ноутбук Волкова, который тот прицепил на старое место — на левой стороне его полушубка располагались специальные крючки. Хитрый прибор был почти не заметен под одеждой. Иван Михайлович придирчиво осмотрел бывшего генерала: зимой многие старшие офицеры носили полушубки, так что одежда Волкова подозрений не вызывала, разве что чуть иной покрой; папаху пришлось заменить — в ней Андрей Николаевич чересчур был похож на «ваше превосходительство» — удовлетворились офицерской треухой, которую отыскал дежурный среди «реквизита» в кладовой. Остроносые сапоги Волков отстоял — на складе подходящих по ширине стопы не отказалось. Хоть и ворчал Кречко на неуставную обувь, зато по качеству пошива она давала сто очков вперед стряпанным фабричным способом офицерским сапогам.
— Главного имперского сапожника работа! — бахвалился Волков, — ни кусочка эрзаца! Обошлись они мне в три рубля с полтиной — настоящее сокровище!
— Сокровище? А что в Империи можно было на три рубля купить? — спросил Кречко, с усилием надавливая на саквояж, чтобы застегнулась пряжка.
— Много чего. Две коровы, например. Лес на небольшую избу, штуки три топора плотницких, питаться два месяца можно было неплохо!
— А почему только три топора? Вроде, нехитрое приспособление…
— А потому, что сталь дорога. Вот, когда уральское железо станет поступать по железной дороге, тогда цены снизятся. Тьфу ты! Это ж уже прошедшее время… или нет — мир другой ведь.
Кречко поморщился. Он предпочитал не думать о концепции параллельных миров и не вспоминать, откуда именно взялся его собеседник. К Андрею Константиновичу он испытывал искреннюю симпатию, но вполне возможно, что ему об этом чувстве еще придется пожалеть. Кто его знает, чем вся эта история закончится! Попробуй пробиться на прием к главному комиссару государственной безопасности! Это вам не к Марлен Дитрих в гримерную вломиться с пучком роз — тут пути нужно знать. И пути такие имелись, чего кривить душой! Однокашник его, Петька Крючков, близко знаком с порученцем при Лаврентии Павловиче. Понятно, за просто так Петька и жопу от стула не оторвет, но ему можно пообещать что-нибудь экстравагантное. Он, насколько Иван Михайлович помнит, является ценителем кубинских сигар. А сигары те можно приобрести у одного скупщика на Волхонке…
— Не пора ли? — глянул Андрей Константинович на часы, показывающие без пяти шесть. Часы Волкова являлись дополнительным доказательством его слов. Банальная «Электроника — 55», запасы которой были на Гее воистину неисчерпаемыми. При последнем посещении Земли, в Минске они приобрели оптовую партию в тысячу штук и пять тысяч батареек; некоторые из них сохранили работоспособность и через десятилетие.
— Да, вы правы! — кивнул Кречко, отвлекаясь от своих мыслей, — присядем на дорожку — и в путь. Нас ждет столица!
Опустившись на стулья, они отдали дань старой традиции, а затем поднялись. Волков первый покинул гостевую комнату; Кречко же окинул цепким взглядом интерьер, проверил стол и тумбочку на предмет забытых вещей, а затем решительно щелкнул выключателем. Сюда он больше не ездок!
Глава 2
13 ноября 1938 года Альбрехт Зееман, двадцатилетний оберфенрих был разбужен вестовым из казарм. В этот воскресный день Альбрехт рассчитывал проваляться в кровати хотя бы до восьми часов утра, но за окном было еще совсем темно. Его мать, фрау Зееман суетилась на кухне, пытаясь приготовить кофе с бутербродами, а отец сидел в гостиной и читал вчерашнюю газету. Он был труппфюрером СС и в эту ночь дежурил в районной штаб-квартире — в соседнем доме.
— Что случилось, гефрайтер? — спросил Альбрехт у вестового.
— Проверка, херр оберфенрих, — равнодушно ответил тот. Ему еще предстояло доставить депеши по нескольким адресам, поэтому он нетерпеливо «бил копытом», — херр оберст в половине девятого проводит смотр. Распишитесь, херр оберфенрих!
Альбрехт черканул свою подпись в бланке, получил запечатанный конверт и кивнул на прощание посыльному. На часах было шесть тридцать. Утренний туалет занял у него всего пятнадцать минут — белокурое лицо истинного арийца еще не ведало бритвы, а коротко стриженая голова не нуждалась в расческе.
— Служба, сынок? — ласково спросил старик Зееман (ему еще не было и сорока пяти), — позавтракаем вместе?
— Да, папа. Времени еще — вагон.
— Отлично! У тебя, насколько я помню, завтра экзамен на присвоение первого офицерского звания?
— Да, отец. Если все будет хорошо, то завтра к вечеру я буду лейтенантом.
— Я очень за тебя рад. Будем коллегами.
Разменяв шестой десяток, булочник Зееман ввязался в авантюры нового имперского канцлера. В 1933 году он вступил в ряды штурмовиков, а затем перекочевал в элиту — охранные отряды, больше известные в народе как Schutzstaffeln, либо просто и коротко — СС. Единственного сына Альбрехта он пристроил в отряды «Юнгфольк», а дочери остались при фрау Зееман. В те демократические времена для женщин подразумевалась известная свобода действий между тремя литерами «К»: Die Kirche, die Kueche, die Kinder — Церковь, Кухня, Дети.
