Герман Романов - Спасти Державу! Мировая Революция «попаданцев»
За спиной раздался знакомый голос, и Арчегов обернулся — вот и он, легок на помине.
— Размышляю о минувшем, Петр Васильевич, и думаю о будущем, — военный министр улыбнулся.
За месяц пути — после Омска и до Камы, когда сибирские поезда шли чуть ли не шагом, настолько железная дорога была расстроена прошедшей войной и хозяйствованием на ней большевиков, они еще больше сблизились.
В постоянных разговорах с премьер-министром, даже купе находились рядом, Арчегов стал лучше понимать всю ту степень тяжести предстоящего визита в Москву и переговоров с Лениным. А как иначе — ведь глава многими странами признанного де-факто правительства приехал к вождю никем из великих держав не признанного коммунистического режима. А тут, как говорил Великий комбинатор, — «лед тронулся, господа присяжные заседатели». Причем последнее в самом прямом смысле — и Вологодский, и Ульянов-Ленин в свое время подвизались на этом поприще.
— Наш визит больше напоминает посещение небезызвестного Лабиринта — не поймешь, куда приведет петляющая дорога, и не сожрет ли в конце пути Минотавр?!
— Мы уже пришли, хотя с декабря немало напетляли, — Вологодский лукаво улыбнулся краешками губ, сверкнув стеклами очков, которые поймали солнечный зайчик. Арчегов промолчал, и премьер сказал как бы в пустоту:
— Скажи мне кто о том в прошлом ноябре — не поверил бы! А ваш Минотавр, я думаю, нас не станет вкушать…
— Это почему же, Петр Васильевич? Иль мы не в его вкусе? Или стал в одночасье вегетарианцем?
— Да нет, Константин Иванович, как раз ему по языку. Но выгоды нет — можно и поперхнуться ненароком, да и мы сами накормить сможем их гораздо лучше. Тут нам жадничать нельзя, а быть щедрыми — может, тогда они и поперхнутся!
Председатель правительства отвел взгляд от военного министра и засмеялся, вот только смех его был наигранным, искусственным — какие в их положении могут быть шутки!
— Да хоть бы и подавились, чтоб поперек горла встало, но лишь бы рот на наш каравай не разевали! — Арчегов поддержал вымученный юмор премьер-министра, но сразу же стал серьезным.
— Видите ли, Петр Васильевич, не знаю, к добру ли это или к худу, но за месяц нашего с вами путешествия я сделал определенные выводы и теперь полностью убежден…
— В чем, мой друг? Вы не изволите мне поведать свои соображения? Я изнываю от нетерпения!
— Я военный, а потому в глаза сразу бросилось, что красные не готовятся воевать с нами…
— Позвольте, Константин Иванович! Я собственными глазами видел множество вооруженных людей, что следовали в Сибирь. В Екатеринбурге, в Перми, на других станциях, наконец…
— Мы их видели, Петр Васильевич, это верно, — несколько бесцеремонно перебил председателя правительства Арчегов, хотя понимал свою бестактность по отношению к человеку, который ему в отцы годился.
Причем таковым не только фигурально. Петр Васильевич был на его свадьбе с Ниной, нечаянной любовью, посаженым отцом, а это, по здешним нравам, значило очень многое.
— Но извините меня великодушно, но вы видели именно вооруженных людей. А сие есть отнюдь не то, что подразумевается под армией. Продотряды, чекисты, коммунары, пролетарии, «вохра» и прочие защитники нового строя — таких пруд пруди. Но это не армия, не регулярная вооруженная сила, если образно выразиться.
— А для чего же их тогда перебрасывают?
Вологодский хотя и всплеснул руками, искренне удивляясь, но смотрел твердо и внимательно.
— Судя по всему, для сбора наложенной Совнаркомом продразверстки на наше крестьянство. Как раз перед посевной села и накроют, излишки зерна, если не все, из закромов выгребут. А этих хлеборобов ведь нам кормить придется, Петр Васильевич.
— Это с какой стати?
— Красные не будут драться с нами в Западной Сибири, они ее сдадут, — Арчегов говорил глухо, голос был напряжен.
— Извольте объясниться, дражайший Константин Иванович! На основании каких данных вы сделали это свое умозаключение?
Вологодский буквально впился глазами в собеседника и в едва сдерживаемом волнении даже стал притопывать по мягкой ковровой дорожке, что устилала вагонный коридор.
— Выслушайте меня внимательно, Петр Васильевич. Мы проехали пару тысяч верст, и нигде, вплоть до Перми, я не видел военных приготовлений. И главное — железная дорога практически не функционирует, она дышит на ладан. Переброски войск, особенно массированные, невозможны. Они исключены полностью.
Арчегов усмехнулся, скривив губы, демонстративно постучал пальцами по оконному стеклу и посмотрел Вологодскому прямо в глаза. Тот напряженно молчал, не отводя взгляд.
— Вся транспортная инфраструктура сейчас в разрухе и полном запустении. Большевики с трудом пропихивают наши эшелоны с делегацией, всего с одним только полком и парочкой бронепоездов. Вагонный парк малочисленный, если не сказать, что недостаточный! Вы сами припомните — часто дымили на встреченных станциях паровозы? Маневрировали они по путям? Видели вы, как идет подготовка платформ, ремонтируют ли водокачки? Стоят на путях платформы с грузами или с накрытой брезентом военной техникой, да теми же пушками?
— Нет, очень редко, — после короткой паузы отозвался председатель правительства, наморщив лоб и припоминая. — Сооружения нигде не ремонтировали, это сразу бы в глаза бросилось. И эшелоны с войсками раза три только встретились.
— То-то и оно, Петр Васильевич. А это и гнетет меня, и наводит на размышления…
— Пойдемте в мое купе, Константин Иванович. И за чашкой чая обсудим ваши соображения. Может, так мы найдем ответы — и на сомнения, и на возникшие вопросы?
Москва
— В Каинске, Барабинске и Татарской идет формирование 8-й Тобольской, 9-й Ишимской и 10-й Курганской стрелковых дивизий, комплектуемых из уроженцев Западной Сибири и Урала. Отмечена переброска маньчжурских батальонов, которые по одному или два придаются каждой дивизии. Они вербуются из китайцев и японцев, но есть и корейцы. В Маньчжурии на линии КВЖД, при Заамурских охранных батальонах развернуты учебные команды, там за три месяца готовят из наемников солдат.
— Умеете вы обрадовать, товарищ Шапошников!
Троцкий уцепился пальцами за кончик своей узкой бородки, что свидетельствовало, что председатель Реввоенсовета Республики пребывал в крайне скверном расположении духа.
Однако коренастый военный в наглаженном френче, что выдавало в нем кадрового офицера бывшей императорской армии, не обратил на реплику «главнокомандующего» должного внимания и тем же въедливым тоном продолжил свой доклад.
— На Омском направлении установлено появление танков. По данным разведки, на вторую декаду мая назначен сбор отпускных, якобы для проведения учебных сборов, что позволит противнику в две-три недели довести численность всех соединений и частей действующей армии до полного штата. Это без призыва на службу запасных и без включения в состав новобранцев, проходящих обучение.
— Как они начнут свое наступление, товарищ Шапошников? И что могут достигнуть?
Троцкий справился с охватившим его волнением, но настроение стало еще хуже. Еще бы не расстроиться от таких известий!
Восточный фронт держала только 5-я красная армия, насчитывавшая пять стрелковых дивизий. Но каких?
Три были порядком обескровлены в зимних боях под Новониколаевском и Омском. Еще две, наголову разбитые белыми, 30-я и 35-я дивизии, кроме номеров и штабов, имели лишь несколько тысяч необученных рабочих и совершенно ненадежных мобилизованных крестьян, а потому находились в резерве и спешно приводились в порядок. Плюс малочисленная кавалерия, которую и принимать в расчет не следовало.
Сибиряки норовили выставить против трех омских дивизий три армейских корпуса — шесть стрелковых дивизий с сильной кавалерией, укомплектованных по полному штату в пятнадцать тысяч едоков, половину из которых составляют активные штыки и сабли.
Да вдобавок во втором эшелоне и резерве белые имели войска Иркутского военного округа — еще две стрелковых и казачью дивизии, а также гвардию. И это без учета Забайкалья и Приамурья, где было по одной стрелковой и казачьей дивизии, и двух отдельных туркестанских стрелковых бригад. И самое страшное — южнее Омска, в степной полосе, линию перемирия удерживала только одна потрепанная кавалерийская бригада красных, против которой развертывался конный корпус из трех полностью укомплектованных казачьих дивизий.
Тот еще враг, казачня — лютый, умелый, непримиримый! Недаром он к ним испытывал стойкую ненависть!
— Наша Омская группировка будет обойдена массой вражеской кавалерии с юга, окружена и уничтожена, в лучшем для нас случае, в течение двух недель после начала наступления, — голос начальника оперативного управления полевого штаба был бесстрастен.
Бывший полковник Генерального штаба императорской армии до тонкостей знал свое дело и не предавался эмоциям. И этот тон уязвил Троцкого — уничтожение главных сил армии за две недели назвать лучшим случаем?! А что ж тогда худший?! Неделя или несколько дней?!
