Юрий Гулин - Кодекс звезды
Жехорский опять вернулся мыслями к Лацису. Этот латыш вознамерился — с подачи Троцкого, разумеется — углублять диктатуру пролетариата не мытьём, так катанием. Контрразведка стала откровенно третировать всех, кого подозревала в недостаточной любви к рабочему классу. И если в отношении действующих армейских и флотских офицеров, сотрудников НКВД, научно-технической интеллигенции это не очень-то и катило — инспирированные сотрудниками Лациса проверки, как правило, заканчивались ничем, — то деятелям культуры контрразведчики нервов поистрепали изрядно. Почему так? Всё предельно просто. Дела военных сразу ложились на стол начальника Третьего главного управления НГБ (военная контрразведка) генерал-майора Ерандакова, человека Жехорского и компании. Нарком внутренних дел Александрович своих тоже в обиду не давал. Инженеров и учёных (а заодно и преподавателей ВУЗов) тут же брал под крылышко председатель ВОК Ежов. А вот товарищ Луначарский перед людьми Лациса откровенно робел. Потому к концу 1919 года стал заметен отток деятелей культуры за рубеж. В январе 1920 года покинули Россию Мережковский и Гиппиус.
Правда, до того удалось увидеть Жехорскому «белую дьяволицу» ещё раз, может и последний…
Они пришли к нему прямо на работу. Когда Жехорскому доложили, что в приёмной дожидаются Гиппиус и Ахматова, он распорядился незамедлительно пригласить дам в кабинет и накрыть к чаю. Напрасно. Дамы приглашение присесть не приняли. Ахматова явно робела, пряталась за спиной у Гиппиус. Зинаида Николаевна была всё так же холодна, говорила чуть надменно, высоко держа голову.
— …Последнее время, Михаил Макарович, в «пролетарской» прессе на наши с Анной Андреевной головы вылито немало ушатов помоев. Но мы пришли просить не за себя. Несколько дней назад был арестован супруг Анны Андреевны, Николай Гумилёв…
Жехорский слышал об этом впервые, чем был раздосадован, потому брякнул, не подумавши:
— Насколько мне известно, муж бывший?
Гиппиус окатила его ледяным взглядом.
— Это имеет значение?
— Нет, нет, — поспешил исправить оплошность Жехорский, — никакого значения сей факт не имеет. Расскажите поподробнее, как это произошло?
Выслушав сбивчивый рассказ Ахматовой, которая, судя по всему, сама мало что знала, Жехорский пообещал:
— Сделаю всё, что смогу!
Гиппиус кивнула:
— Надеюсь, Михаил Макарович, на этот раз вы поступите, как благородный человек! — Повернулась, и, не попрощавшись, направилась к выходу из кабинета.
Ахматова, смущаясь поведением товарки, пробормотала «До свидания» и устремилась следом за Гиппиус.
Дело Гумилёва осложнялось тем, что основания для ареста имелись. Во время мятежа, устроенного Добрармией на юге России, он служил в шифровальном отделе Генерального штаба, и подозревался в причастности к организованному там саботажу. Тогда следствие не собрало против него достаточно улик, и Гумилёв был всего лишь уволен с армейской службы. Теперь последовал повторный арест. Жехорскому пришлось приложить немало усилий, чтобы дело Гумилёва забрало себе Четвёртое главное управление НГБ (политический сыск), в котором у него были хорошие связи. К сожалению, до того поэт успел кое в чём признаться, и спустить дело на тормозах не представлялось возможным. Обо всём этом поведал Жехорский Ахматовой, когда та уже одна, без Гиппиус, вновь оказалась в его кабинете.
— И что теперь будет? — с тревогой спросила женщина.
— Будем рассчитывать на самый мягкий приговор, — ответил Жехорский. — Два года ссылки за пределы Центральной России с частичным поражением в правах.
Приговор был именно таким, как предсказал Жехорский. Николай Гумилёв покинул Петроград и отбыл на два года за Урал…
* * *— Вы нас ещё не потеряли?
В комнату вошёл Глеб, следом Ольга с огромным блюдом в руках, на котором аппетитно поблёскивала золотистой корочкой утка.
— А почему ещё не налито? — весело поинтересовалась Ольга.
Глеб тоже улыбался. От дурного настроения не осталось и следа.
Под утку серьёзных тем не обсуждали. Лишь когда всё было выпито и съедено, и Ольга вместе с взявшимся ей помогать Николаем принялись убирать со стола, Михаил спросил у Абрамова:
— Что собираешься предпринять в свете своих подозрений?
— Чувствую, Макарыч, в предательство Тухачевского ты не веришь, — произнёс Глеб. — Мне бы тоже не хотелось верить, что он может зайти очень далеко. Но руководствоваться только эмоциями я просто не имею права. Да, ты правильно догадался: я собираюсь предпринять кое-какие меры, чисто для профилактики. Для этого я, как заместитель наркома обороны, организовал себе инспекционную поездку по всем военным округам и флотам. Завтра и отбываю.
— Хочешь проверить командующих на вшивость? — догадался Михаил.
— И это тоже, — кивнул Глеб. — Но с теми, кому доверяю, ещё и согласовать план совместных действий на случай возникновения чрезвычайной ситуации.
— Смотри, не переусердствуй, — предупредил Михаил, — а то сам в заговорщики загремишь.
— Не учи отца детей делать, — усмехнулся Абрамов.
МЯТЕЖ
Июль 1920
Москва
Гостиница «Метрополь»
— Мишкин, прекращай киснуть. От одного твоего вида изжога может начаться, а мне ещё целый день в президиуме сидеть! — Перед тем, как покинуть номер, Маша оглядывала себя в зеркале. — Что тебя так сильно беспокоит?
Жехорский откликнулся с секундным запозданием, будто до него не сразу дошёл смысл вопроса.
— Беспокоит?.. А ты знаешь, беспокоит! Машунь, а что, если Ёрш и Васич правы?
— В чём? — Маша перевела взгляд со своего отражения на мужа.
— В том, что левые коммунисты во главе с Троцким и наши «леваки» Блюмкина, терпя поражение в дебатах на съезде Советов, могут отважиться на совместное вооружённое выступление!
— Переворот? — Маша подошла к мужу и положила ладони ему на плечи. — Мы ведь это уже обсуждали, и я готова повторить: Мишкин, это паранойя! Даже если у кого-то из названных тобой товарищей и бродит в голове подобная мысль, они не могут не понимать, что такая авантюра обречена на поражение. Ленин, Сталин и Киров со стороны коммунистов, и мы с Александровичем со стороны эсеров, никогда не допустим партийной поддержки подобного выступления. А без этого, сам понимаешь, сие неосуществимо! А на личный террор против нас они никогда не решатся — я не права?
— Наверное, права, — неохотно согласился Жехорский.
— А раз права, — рассмеялась Спиридонова, — то хватит хмурить брови — пора на выход!
На улице, рядом с «Метрополем», их ждал автомобиль, дверца которого была предупредительно распахнута. Так полагалось, пусть до Большого театра, где проходил V Всероссийский съезд Советов, и пешком-то было всего ничего. По условиям безопасности посадка в автомобиль должна проходить быстро, без задержек. На этот раз всё происходило иначе. И вызвал заминку один из помощников Спиридоновой, который спешил к ней с каким-то срочным докладом. Председатель ВЦИК распорядилась пропустить порученца и выслушала его негромкое сообщение с каменеющим лицом. Потом повернулась к мужу.
— С Лениным ночью случился удар! Он срочно госпитализи…
Конец фразы заглушил первый выстрел. Михаил сгрёб Машу в охапку и повалил на землю, прикрывая своим телом. Он радовался каждой пуле, вонзающейся ему в спину, — лишь бы не ей! — и не расслышал за грохотом стрельбы слабого Машиного вскрика.
Всё было кончено в течение одной минуты. Охрана Спиридоновой и Жехорского положила всех нападавших, потеряв в перестрелке двух бойцов — раненые не в счёт. Окровавленных Жехорского и Спиридонову погрузили в автомобиль, и тот, отчаянным криком клаксона разгоняя встречных собратьев по колесу, помчался в ближайший госпиталь.
Гостиница ВЧК в здании на Лубянской площади
— То, что вы предлагаете от имени товарища Троцкого, либо провокация, либо измена! — Дзержинский чеканил слова, глядя прямо в глаза собеседнику. — И пока я не выясню, что именно, вы будете находиться под домашним арестом!
Дзержинский взял со стола бронзовый колокольчик и позвонил. Вошёл адъютант.
— Проводите товарища к коменданту, — распорядился Дзержинский. — Пусть найдёт для него свободную комнату и выставит у дверей охрану. Покидать комнату до моего особого распоряжения ему запрещается!
Собеседник Дзержинского встал и осуждающе покачал головой.
— Напрасно, Феликс Эдмундович. Вы поступаете неразумно…
Известие о происшествии возле гостиницы «Метрополь» застало Дзержинского одетым — он как раз собирался покинуть номер. Сверкнув глазами, глава ВЧК и нарком государственной безопасности стремительно вышел за дверь и крупными шагами направился по коридору в сторону лестницы. Вскоре в той стороне прозвучали выстрелы…
