Александр Афанасьев - Силовой вариант ч. 2(СИ)
— … Извините…
Тимофеев чертыхнулся про себя — у него что, на лице написано? Он даже бороду себе отрастил, чешется — чуть! Но надо. Но тут же — раздражение сменилось заботой о своем, о соотечественнике и даже радость от того, что встретил родную душу в этом глубоко чужом ему, жестоком и страшном лабиринте улиц.
— Да?
Молодой человек — чуть старшего его на вид — беспомощно оглянулся.
— Вы… русский, да?
— Вы как сюда попали? — спросил Телятников
— Мы делали покупки… и я, кажется, заблудился. Я из Каналстроя…
Что такое Каналстрой — Буза не знал. Но знал, что не только отдельных советских так похищали — один раз так угнали целый автобус со специалистами. Вскочил в автобус ублюдок с автоматом, застрелил охранника — и ходу. Спецназ вышел в поиск и нашел пропавших — но всем специалистам уже перерезали горло. Бандитам, которые это сделали — не нужны были заложники, рабы, обменный фонд для торга. Она просто хотели убить как можно больше русских.
— У вас что, старшего не было?
Буза беспомощно пожал плечами
— Документы.
Все-таки работа с Дементьевым кое чему научила парня. Проверил документы — контролируешь ситуацию. Не проверил — стоишь и е…м щелкаешь.
Буза скосил взгляд — Ахметов был совсем рядом.
— Пожалуйста
Он протянул сложенный паспорт — и как только Тимофеев протянул руку чтобы взять его — резко, как его учили на полигоне — схватил его за руку, а ногой — успел ударить в пах.
— Ну!
Тимофеев был мертв — но чеченец, с первого удара всадивший нож ему в почку — захрипел, как будто сам получил удар, вырвал нож и ударил еще раз.
— Шайтан…
— Пошли!
— С. с-ука…
От удара гранатовыми каплями брызнула кровь.
— Пошли, ну!
Кто-то из афганцев — разглядел, что происходит, и побежал. Не настучит… просто испугался. К тем, кто не умел держать язык за зубами — по ночам наведывались гости.
— Ты охренел? Пошли
Чеченец вырвал руку.
— Помоги! Все ляжем!
Подбежавший Гулиев с размаху ударил Ахмедова. Буза вырвал у него из руки окровавленный нож, бросил на землю
— Ходу!
Они бросились бежать…
Такси Свири удалось найти довольно быстро — как по заказу стояло, прямо у чайханы. Он не был оперативником и не знал, что ни в коем случае нельзя садиться в первое же попавшееся такси. Он просто обрадовался — в городе он ориентировался не очень хорошо — зато помнил жутковатые рассказы о том, как духа послали за чарсом на рынок — а через минуту он вышел, держа в руках вывалившиеся из вспоротого живота кишки. Хоть он был теперь и на другой стороне — он хорошо понимал, что каждому афганцу это не объяснишь, а тем кто мстит за погибших — на это и вовсе плевать. Шурави для них — и есть шурави, на какой бы стороне он не был.
Сжимая потной рукой деньги в кармане, он подошел к такси, вспоминая нужные обороты речи. Он гораздо лучше владел дари чем пушту — но тут говорить на дари, в полном пуштунов городе было чревато. Решил, что будет при необходимости вставлять слова из дари, так делают те, кто долго жил в Кабуле, а теперь вернулся сюда.
— Ас салам алейкум, отец — сказал он
Таксист повернулся. Он был бородат, с проседью в черных волосах. В машине пахло местными благовониями.
— Ва алейкум ас салам, путник. Куда тебя отвезти?
— Спасибо, отец, но везти надо не только меня. Я прошу… подождать.
— Судя по тому, как ты говоришь, ты из Кабула?
— Да, я жил там несколько лет, но хвала Аллаху, вернулся в родной город.
— Аллах свидетель, и забыл обычаи родного города. Разве я могу долго стоять и ждать, мои дети просят хлеба…
— Я заплачу, отец…
— Халва сладкая только когда она в животе, путник…
Выругавшись про себя, Свирь достал на ощупь банкноту, протянул ее таксисту. Тот профессионально оглядел ее и даже зачем-то понюхал.
— Хвала Аллаху, он взял моим молитвам и послал бедному правоверному щедрого путника на своем пути. Садись в машину, подожди своих друзей. Пусть у меня нет кондиционера, как в машинах богатых баев, но я хотя бы узнаю про то, как живет забытый Аллахом Кабул. Ведь я тоже — одно время служил там. Нечестивые шурави забрали меня в армию, и я вынужден был служить, хотя совсем не хотел этого. Но так меня хотя бы кормили, а сейчас мне самому приходится зарабатывать на кусок хлеба. Расскажи — велики ли разрушения на Майванде…
Свирь этого не знал
— Велики, отец. Не осталось ни одного целого здания…
На самом деле — самые ожесточенные бои шли в районе советского посольства. И Дементьев об этом знал. Но прямой вопрос задавать не стал. Он видел, что его пассажир не знает ситуацию и лжет — этого было достаточно…
— Горе нам… Аллах покинул нас, обделив своим заступничеством, а шайтаны нашептывают нам в уши слова вражды. Наша многострадальная страна расколота, брат пошел на брата и все по вине безбожников…
В зеркале заднего вида Дементьев увидел афганца, выскочившего из переулка. И еще троих, причем эти трое бросились в сторону его машины.
Тимка…
С…и, Тимка!
Бандиты подскочили к машине — теперь их было четверо. Один — ловко обежал машину, ввалился на переднее.
— Сделали?
— Да!
Хлопнули двери.
— Где автобусная станция знаешь, отец? Гони туда, сотня афгани твоя.
Рука с купюрой появилась из-за плеча.
— Гони!
— Да, да…
Разыскник врубил передачу, тронул машину с места.
— Чисто сделали?
— Чисто… Русист был…
— Я этих русистов где угодно узнаю!
Твари…
Дементьев переключил передачу, сигналя клаксоном втопил по улице…
— Ты чо орешь? — крикнул ему с заднего сидения один из бандитов
Кайфуете, с…и? Ща я тоже покайфую.
Он отпустил клаксон, распугивающий ослов и хазарейцев с их огромными повозками, протиснулся в свободное место, задев какую-то телегу
— Вывози, командир! — один из бандитов уже не стесняясь, заговорил по-русски
Майор советского угрозыска заложил вираж, переткнул передачу — и на обратном ходе руки резким движением выбросил в ладонь пистолет. Пистолет был особенным — он купил его на базаре нелегально за тысячу афгани. Сделанный где-то в Пакистане, в приграничной зоне, на безвестной оружейной фабрике моджахедов, маленький, но мощный, с магазином на пять макаровских патронов, как раз то, что нужно для скрытой работы. Предохранителя на пистолете не было никакого — совсем. Он носил его скрытно, сейчас он был привязан резинкой в рукаве и при резком, выверенном, отработанном сотню раз дома движении руки он выпал в ладонь. Майор в упор жахнул в колено сидящего на соседнем сидении бандита, даванул на тормоз — и резко развернувшись, направил пистолет на сидящих на заднем сидении бандитов.
— Руки в гору, с…а! Завалю падлы! — по блатному взвыл он
— Э… ты…
Он нажал на спуск, пуля пролетела между головами, ударила в заднее стекло, моментально пошедшее трещинами. Рядом — визжал, схватившись на колено и сыпал какими-то гортанными, непонятными словами надежно обезвреженный убийца.
— Только дернись, с…а, пуля в башку! Глаза закрыл! Глаза закрыл! Ша завалю!
С угла улицы, от наскоро бронированного УАЗа — бежали нафары с автоматами — сотрудники Царандоя, афганской службы безопасности. Подбежав к машине со всех сторон, они взяли ее на прицел автоматов…
— Дреш!
Афганистан, Баграм
Аэропорт, спецсектор
27 июня 1988 года
В Советском союзе — первоначально это было даже преимуществом, потом это стало одним из тяжелейших пороков — было как бы две жизни. Не одна, а две. Одна — правильная, цельная… как в кинофильме «Кубанские казаки» — с песнями, плясками, перевыполнением плана, светлой радостью труда. Вторая — с насильственной коллективизацией, председателями колхозов, академиев не кончавших с пролетарской ненавистью в глазах и четвертью самогона под столом, с дохнущим от голода скотом и бабами, впрягающимися в плуги как волы, с десятью годами за колосок… да чего там. Может быть, в тридцатых, сороковых, пятидесятых — это было и правильно, люди видели перед собой мечту, они смотрели этих Кубанских казаков, чтобы хоть на часок отвлечься от смертельно обрыдлого, промозглого и мерзкого существования. Но сейчас…
Предатели и убийцы, изменники Родины попали в руки к резиденту КГБ Телятникову, который тоже жил двумя жизнями — жизнью офицера госбезопасности, организатора разведсети и резидента и жизнью убийцы, саботажника и организатора наркотранзита, теперь еще задумавшего бежать на Запад. Окончательным сюром было то, что полковника Телятникова подставил его непосредственный начальник, вовремя уехавший «на лечение в санаторий» генерал Шпонькин. Он знал не все — но знал достаточно, по крайней мере, знал, как отправить то или иное сообщение, чтобы испугать до смерти Телятникова. Потому что и сам отправлял сообщения в Москву «с оказией», помимо официальных каналов. Ему не понравилось то, что председатель ПГУ КГБ оставил Телятникова наедине с собой, это был явный признак того, что Телятников будет претендовать на его, Шпонькина место. И он сфабриковал записку (Пирожков и в самом деле лечился в ведомственном санатории и в самом деле получал посылки из Афганистана). Правда, генерал не знал, что в посылках тех — не валюта и драгоценности (такое шло из Западной Европы, все об этом знали, резидентуры использовали как закупочные конторы), а героин. Не мог он представить и того, что Телятников начнет убивать, думал — просто задергается, на чем-то проколется, опорочит себя. Может даже и сбежит. Но если бы даже и знал — все равно бы послал письмо, все равно бы обезопасил свое кресло. Кресло — свято.
