Тесса Дэр - Леди полуночи
Кейт провела рукой по перепачканной юбке из розового муслина: испорчена безнадежно и окончательно.
У ее ног щенок сумел засунуть ушастую голову в бидончик, и теперь, довольный, вылизывал остатки молока. Закончив, он с довольным урчанием перевернулся на спинку, и Кейт принялась почесывать ему брюшко, приговаривая:
– Мы с тобой очень похожи, правда ведь? Ни тебе собственного дома. Ни знаменитой родословной. И оба ужас какие потешные.
Торн не выразил желания возразить ей, и Кейт решила, что так ей и надо: нечего нарываться на комплимент в качестве десерта.
– А вы, капрал? Где вы росли? У вас есть семья?
Он почему-то довольно долго молчал.
– Я родился в Саутуарке, недалеко от Лондона, но не был там уже почти двадцать лет.
Кейт взглядом ощупала его лицо. Несмотря на суровый вид, ему никак не дашь больше тридцати.
– Должно быть, вы покинули дом в совсем юном возрасте.
– Не в таком юном, как некоторые.
– Теперь война кончилась. Не желаете вернуться назад?
– Нет. – Их взгляды встретились на миг. – Прошлое лучше не ворошить.
Да уж, подумала Кейт, вспомнив несчастья этого дня, и принялась щекотать щенка длинной травинкой. Тот от удовольствия завилял своим тонким длинным хвостиком из стороны в сторону.
– Как вы собираетесь его назвать?
Торн пожал плечами.
– Не знаю. Меченым, наверное.
– Это ужасное имя!
– Почему? У него же есть отметина, так ведь?
– Правильно. Но именно поэтому и не нужно так его называть, – тихо проговорила Кейт и, взяв щенка на руки, погладила рыжее пятно вокруг его правого глаза. – Он должен быть уверенным в себе. У меня тоже есть отметина, но мне бы не понравилось, если бы меня так называли из-за нее.
– Разве можно себя сравнивать с собакой?
– Почему? У него тоже есть чувства.
Капрал Торн насмешливо хмыкнул.
– Это всего лишь собака.
– Назовите его Рекс, – предложила Кейт, склонив голову набок. – Или Дюк, ну или Принц, в конце концов.
Торн отвел взгляд, с трудом удержавшись от смеха:
– Сплошь королевские прозвища: Король, Герцог, Принц… Что такого вы в нем увидели?
– Да ничего. – Кейт опустила щенка на землю и стала наблюдать, как он носится по зарослям вереска. – В этом и суть. Таким образом вы уравновесите его скромное происхождение дворняги величественно звучащей кличкой. Это как я назвала бы вас, например, Очаровашкой, а вы меня – Еленой Троянской.
Нахмурившись, Торн помолчал, а потом спросил:
– А кто это – Елена Троянская?
Кейт чуть не ахнула от удивления, но вовремя сдержалась, к счастью, и напомнила себе, что капрал – низший офицерский чин, а большинство таких военных получили лишь начальное образование, поэтому объяснила:
– Елену Троянскую, царицу Древней Греции, называли еще Еленой Прекрасной за неземную красоту. Не было мужчины, который не желал бы ее, за нее вели войны.
Он помолчал какое-то время, переваривая информацию:
– Значит, Елена…
– …Троянская.
– Да, правильно, Елена Троянская… – Небольшая морщинка пролегла у него между бровями. – Где же тут ирония?
Она засмеялась.
– Разве это не очевидно? Просто посмотрите на меня.
– Я смотрю.
Силы небесные! И ведь действительно. Он смотрел на нее так же, как все всегда делал, – упорно, напряженно, со скрытой силой. Ей даже показалось, что взгляд у него какой-то… мускулистый. Это лишало ее присутствия духа.
По привычке Кейт поднесла пальцы к родимому пятну, но в последний момент откинула локоны и завела за ухо.
– Можете убедиться сами. Ирония заключается в том, из-за меня ни один мужчина не захочет сражаться, не говоря уже о двух. – Словно извиняясь, она улыбнулась. – Мне уже двадцать три, но до сих пор таких не нашлось.
– Вы живете в деревне, где полно женщин.
– В Спиндл-Коув есть и мужчины: кузнец, например, викарий.
Он ответил на ее слова грубым рычанием.
– Ну… есть еще вы, – добавила Кейт.
Торн замер.
Итак, они добрались и до этого. Она наверняка не хотела ставить его в неловкое положение, однако он сам затронул эту тему.
– Есть еще вы… – повторила Кейт. – Только проблема в том, что вы на дух меня не переносите. Я попыталась быть дружелюбной, когда вы только появились в Спиндл-Коув, но ничего из этого не получилось.
– Мисс Тейлор…
– И совсем не потому, что вас не интересуют женщины. Я знаю, что у вас они были.
Он прищурился, и это заставило ее занервничать. Поразительно! Такое короткое движение, а эффект был, как если бы другой мужчина сжал руки в кулаки.
– Да это всем известно. – Кейт носком сапожка поковыряла грязь. Такая вот попытка обрести мужество. – В деревне о ваших… отношениях говорят много. Даже если бы не захотела слушать, то узнала бы о них против воли.
Он встал и пошел назад к дороге. Массивные плечи расправлены, тяжелый шаг размерен. Торн уходил все дальше и дальше. Кейт была сыта всем этим по горло и попыталась забыть о его отказе, добродушным смешком отгородиться от обиды.
– Вот видите? – Вскочив, она двинулась через заросли вереска, чтобы оказаться рядом с его длинной монументальной тенью. – Именно об этом я и говорила. Если я улыбалась вам, вы отворачивались. Если я находила место в одном конце комнаты рядом с вами, вы предпочитали встать и стоять. Я вызываю у вас зуд, капрал Торн? Вам хочется чихать от запаха моей пудры? Может, в моей внешности, на ваш взгляд, есть что-то противное или ужасное?
– Не говорите глупости.
– Тогда признайтесь: вы избегаете меня.
– Ну хорошо. – Он остановился. – Я вас избегаю.
– Почему?
Торн повернулся к ней лицом: ее пронзил ледяной взгляд голубых глаз, – но не сказал ни слова.
С тяжелым вздохом Кейт попросила:
– Ну скажите. Ничего ведь страшного не случится. После всех этих лет для меня будет как милость Божья услышать от кого-то правду. Просто будьте честным.
Не давая себе отчета в собственных действиях, она схватила его руку, поднесла к своему лицу и приложила пальцами к родимому пятну. Он попытался высвободиться, но она не отпустила. Если ей приходится жить с этой отметиной, пусть поймет, как это.
Кейт подошла еще ближе и прижалась виском с родимым пятном к его ладони, отчего-то очень холодной.
– Причина ведь в этом. Я права? Именно поэтому я никому не интересна: ни вам, ни другим мужчинам.
– Мисс Тейлор, я… – Он стиснул зубы. – Нет, не в этом.
– Тогда в чем?
Никакого ответа.
Лицо у нее пылало, ей хотелось что есть силы колотить кулаками в его грудь, пока не откроет правду.
– Тогда в чем? Ради всего святого, скажите: что во мне настолько непереносимого и отвратительного, что вы не можете оставаться со мной в одной комнате?
Он тихо выругался.
– Не вынуждайте меня. Вам не понравится мой ответ.
– И тем не менее вы скажете – сейчас же.
Не в силах больше терпеть эту муку, Торн запустил руку ей в волосы, отчего она тихо ахнула. Сильные пальцы легли ей на затылок, глаза лихорадочно ощупывали ее лицо. Каждый нерв в ее теле напрягся в ожидании. Заходящее солнце в последний раз вспыхнуло оранжевым светом, ослепив их.
– Вот мой ответ.
Он притянул ее к себе и поцеловал.
И целовал он так же, как делал все остальное: сосредоточенно, со скрытой мощью, требовательно.
Не ожидавшая такого напора, Кейт толкнула его в грудь.
– Отпустите меня!
– Непременно… чуть позже.
Она оказалась в плену его объятий: выхода не было, – и тем не менее страшно ей не стало. Нет, все-таки немножко стало – от того, как быстро сократилась дистанция между ними. А еще ее испугал голодный блеск в его глазах, жар, который опалял их тела, ощущение тяжести в руках и ногах, в животе и в груди, бешеное биение пульса.
Воздух вокруг них словно сгустился. На мгновение ослабив объятия, чтобы дать ей глотнуть воздуха, Торн поцеловал ее снова. В этот раз ее инстинкты повели себя по-другому: Кейт потянулась к нему.
Когда его твердые, но удивительно нежные губы коснулись ее, она вдруг ослабела. Он притянул ее к себе, обняв за талию. Кейт даже не попыталась оказать сопротивление. Голос разума стал почти неслышен, ресницы затрепетали, словно признавая ее полное поражение. Не прерывая поцелуя, она тихо застонала. Стыд! Все равно что признаться в том, что изнывает от желания.
Какие теплые у него губы! При всей его холодности и твердокаменной внешности губы у него оказались мягкими, а на вкус напоминали свежевыпеченный хлеб с легкой горчинкой, какая остается после эля. Перед ее глазами даже возникла картина – вот он сидит в полусумраке таверны и пьет эль. В одиночестве. И так остро она вдруг почувствовала это его одиночество, что захотелось обнять его, прижаться к груди.
Губы ее слегка приоткрылись, и Торн чуть втянул сначала верхнюю, а потом – нижнюю, словно тоже наслаждаясь их вкусом.
Он принялся целовать уголки рта, подбородок, бьющуюся жилку на шее. Каждое прикосновение его губ было хоть и нежным, но сильным: ей казалось, что его поцелуи оставляют на коже огненные следы. Он словно ставил на ней свои знаки.
