Александр Авраменко - Волк. Рождение
– А чтобы ты убедился, что я всегда…
…Выделяю 'всегда' голосом'…
– …Держу своё слово – вот тебе доказательство…
…Дикий вой, переходящий в клёкот, когда молниеносное движение меча отсекает ему одно яичко из двух. И сразу плескаю кружку самогона на поражённое место, чтобы не было заражения. Изо рта рвутся уже вообще невообразимые звуки, но кровь мгновенно сворачивается… А ещё я знаю, что спирт в открытую рану это адски больно. И вдруг короткий хрип, глаза закатываются, бастард дёргается, и я матерю себя всеми святыми – нашёл работничка, называется… Трогаю жилку на виске – глухо. Оказывается, несмотря на красную рожу и здоровый вид, сердце оказалось слишком слабым. Вбегает доса Аруанн, хватается за сердце при виде мертвеца с залитой кровью промежностью.
– Что ты наделал?!
– Наказал строптивого крепостного, ма.
– Но он же твой брат!
И вздрогнув, замирает на месте, услышав ледяной ответ:
– Существо, поднявшее руку на мою маму, не может быть ни братом мне, ни просто человеком. Пожалуйста, распорядись, чтобы люди выбросили этого скота в реку или овраг для падали, и пусть отдыхают. До вечера. Предупреди их, чтобы больше ничем, кроме отдыха не занимались, потому что работы ещё очень много…
Молча прохожу мимо и выхожу из каморки на улицу. Там чистый воздух, просто стерильный, несмотря на спиртовую вонь, после того смрада, что царил в этом сарае. И сейчас меня начинает трясти. Это нервное. Первое убийство. В этом, разумеется, теле. В старом то… Лучше помолчать. Прислоняюсь к стене, неровной, из дикого камня с глиняными прожилками раствора. Та чуть подаётся под моей стеной, и приходится просто опустить свой тощий зад на полусгнившее бревно, лежащее воле сарайчика. Итак… Тело слабое. Надо его качать. Выносливости никакой. Реакция замедленная. И удалось мне всё лишь потому, что взял противника неожиданностью. Тот просто не ожидал такого вот мгновенного, а главное – беспощадного ответа. Ещё меня удивляет моя собственная реакция на его слова, а главное – на оскорбление, в сущности, чужой мне женщины. Тоже память тела? Не всё ладно в королевстве Датском… Похоже, что матрица где-то дала сбой. А это не есть гут… Очень не зер гут! Появляются слуги, которых просто трясёт от ужаса при моём виде. Ну, понятно. Наверняка думают, что после чудесного исцеления я стал чудовищем… И в чём то они правы. Правда, не знают, насколько их догадка близка к истине. Потому что я, по всем местным понятиям, действительно чудовище. И пусть они благодарят своего Высочайшего, что я не собираюсь разворачивать здесь технический прогресс и строительство своего собственного государства форсированными методами. Мне всего лишь нужно прожить здесь десять лет, по возможности незаметно и не высовываясь, а потом убраться восвояси, когда корабль сядет на планету и я подам сигнал бедствия…
…Слуги с натугой вытаскивают мертвеца из сарая, а доса Аруанн с осуждающим видом приближается ко мне, собираясь разразиться гневной проповедью, но мой бешеный взгляд, поскольку я ещё до конца не успел успокоиться, заставляет все невысказанные слова застрять в горле женщины. Она вздрагивает, и на её лице постепенно проявляется не меньший, если не больший страх, чем у прислуги. Поднимаюсь.
– Мама, у нас нет мяса?
– И ты можешь после этого спокойно есть? После убийства своего брата?!
– Могу. И они – тоже. Если сервы нормально не поедят…
…Киваю на кучку слуг, с натугой волочащих по земле грузное тело убитого…
– То просто не смогут нормально работать дальше.
Аруанн вдруг зябко обнимает свои плечи, обтянутые ветхой материей платья бурого цвета, руками и тихо отвечает:
– Откуда оно у нас, Атти?
– Понятно. А лук со стрелами у нас найдётся?
Поскольку неподалёку довольно густой лес, где должна быть живность, годная для употребления в пищу. К тому же там, насколько я помню задней памятью, есть и речка, текущая с гор. И в ней просто обязана водиться рыба… Матушка запинается на полуслове:
– Есть арбалет твоего отца. И я думаю, что он ещё годен. Но вот стрел…
…Агрегат находится в кузнице, висящим на стене. Грубое ложе, небольшой стальной лук, с такой же тетивой из проволоки. Но зато отсутствуют два самых важных компонента – болты, в смысле, стрелы. И – натяжное устройство, в просторечии именуемое 'козьей ногой' или рычагом. Плохо. Быстро ревизую наличность в кузне: молот большой и молоток маленький, грубые клещи. Зубило. Несколько полос и прут из скверного железа. При попытке вставить прут в отверстие ворота, тот гнётся. А больше ничего подходящего нет. Вот же… Куда ни кинь – везде клин! Что такое не везёт, и как с ним бороться… Снова и снова осматриваю кузню – всё без толку. Горн не разжигали, наверное, лет так дцать, потому что меха рассохлись до такой степени, что заскорузли намертво. Да уж, здесь нужна твёрдая хозяйская рука, а главное – мужская. Потому что женщина, особенно, такая добрая и мягкая, как моя мама, не может быть хорошей хозяйкой… Опять делаю себе зарубку для памяти, в списке неотложных дел. Их уже набирается четыре – деньги, еда, люди, кузница… Мешок с древесным углём… И тут меня словно обжигает – вот же оно, решение! Тем временем народ возвращается уже без тушки бастарда.
– Всем – спать! Ночью опять работа!
Громогласным голосом отдаю приказ, а сам торопливо выуживаю из мешка пару чёрных кусков угля и, подхватив прут, бегу на кухню, где пока ещё не остыла печь, в которой производится перегонка вина на самогон. Сую прут в угли, которые пышут так, что даже подходить к ним приходится, прикрывая рукавом лицо, затем убираюсь подальше в угол, ставлю перед собой ведро с водой, расстилаю тряпку и начинаю тереть угли друг о друга. Тот крошится мелким порошком, постепенно горка чёрного цвета растёт, а время от времени прерываюсь, поглядывая на прут в очаге. Железяка начинает нагреваться. Тёмно красный. Красный, алый. Даже соломенный… Отлично! Хватаю вторую тряпку, бегу к очагу, вытаскиваю пруток за конец и торопливо кручу раскалённый до жёлтого цвета конец в своём угольном порошке, тот вспыхивает мелкими искрами, но тряпка не загорается. Наконец можно и прекращать. Кидаю огрызок металла в воду. Треск, шипение, облако пара вырывается из пузырящейся возле прута влаги, клокотание. Всё нормально. Лабораторная работа из цикла прикладной истории – приведение болотного железа в пригодное для изготовления орудий труда состояние… Вода быстро согревается, но меня это не волнует. Снова сую прут в очаг, только вот угли уже начинают остывать, поэтому подкидываю в печь с десяток поленьев и иду снова в кузницу. Потом процесс повторяется вновь. Снова нагрев до светлого цвета, потом посыпание горячего прутка угольным порошком и закалка в воде. На всё уходит примерно два часа. Зато теперь у меня есть рычаг, которым я без особых усилий натягиваю арбалет. Ну а что приспособить вместо стрел? Приходиться чесать затылок, и тут я вспоминаю, что в папочкиных покоях видел интересную коробку. Уж не там ли болты? Ищу маму. Та находится у ворот, где лежит куча перепрелого до желтизны навоза. Она, вооружившись метлой, подметает землю перед въездом в замок. Ну, это уже вообще…
– Мама! Перестань. Пойдём, откроешь покои отца – там стрелы к арбалету. Я видел.
Женщина молча откладывает метлу, и мы вновь поднимаемся по лестнице. Её молчание меня настораживает, но я тоже не подаю виду. Ежу понятно, что доса Аруанн сильно разгневана произошедшим. Меня это не особо беспокоит, но я боюсь другого – вдруг она откажется от сына. То есть, от меня? Хотя судя по тому, что я прочёл в её глазах, она любит того, прежнего Атти, слепой, не рассуждающей любовью. Значит, скоро отойдёт. Либо сперва остынет, потом отойдёт…
Несмазанные петли визжат, словно режут поросёнка. И – я не ошибся! Быстро открываю клапан сумки – точно угадал! Три коротких стальных стрелы. Да ещё густо смазанные застывшим от времени и почерневшим жиром непонятного происхождения, защищающим металл от ржавчины. Это их и спасло от превращения в труху.
– Думаешь, ты сможешь чего-то добыть?
Кладу руку на меч, по-прежнему висящий у меня на поясе.
– Я глава рода. И владения Парда. Не пойму, почему ты не посылала своих сервов на охоту.
Она молчит, потом поясняет:
– Закон. Они могут охотиться лишь в сопровождении лорда.
Идиотизм! Если нет главы владения, значит, дохни с голода, но в лес не ходи? Вновь обвожу покои покойного барона взглядом – больше здесь ничего нет, кроме деревянного устройства для лучины. Запамятовал, как эта штука называется. И вдруг, словно удар молнии: меч то – меч! Но ведь ещё должна быть баронская цепь!
– А где знак барона?
Матушка вновь тяжко вздыхает, потом бросает:
– Иди за мной…
Снова запираем двери, идём по переходам куда-то в глубину строения. Вновь потемневшие, рассохшиеся доски двери. Но в этот раз она открывается без шума, и я снова оказываюсь в комнате матушки. Там чисто, как и должно быть. В углу – небольшой старый даже на вид сундук. Наверное, там хранится её смертное платье, в которое женщину облачат после смерти. На стене, на вбитом в щели кладки колышке висит чистая тряпица, вместо полотенца. На полке из горбыля – глиняный, грубой работы кувшин. Понимаю, что для умывания. Матушка подходит к сундучку, снова достаёт из-под фартука ключ, открывает крышку. Потом копается внутри – я из деликатности остался у двери, не в силах оставаться спокойным от увиденного. Поскольку кровати ли или лежанки для спанья у Аруанн нет – на полу лежит охапка старой соломы, прикрытая… Опять вспоминаю – рядном. На щеках вспухают мышцы комками нервов. Изо всех сил сдерживаю ругательства, рвущиеся из меня, и уже в который раз за день даю клятву всё здесь изменить…
