Константин Калбазов - Кукловод. Капер
– Вижу, что тебя буквально распирает от подобного желания, а потому бессмысленно отказывать тебе в этом удовольствии.
– Благодарю, ты очень любезен. Так вот, для начала тебя обольют патокой и привяжут к столбу. Ты не представляешь, до какого исступления могут довести насекомые своими мелкими лапками и хоботками. Это просто ужас какой-то. Взрослые и крепкие мужчины плачут, как дети. Кстати, слышишь? Это воет тот самый здоровяк. К нему в гости пожаловали местные мухи. Очень скоро они отложат на его шкуру мириады яиц…
Джонсон продолжал живописать, вальяжно прохаживаясь по кузнице, перебирая кузнечные инструменты и попутно раскрывая возможность их двойного предназначения. Показывал и орудия, специально предназначенные только для пыток. Надо признать, рассказчиком он был хорошим, настолько живо у него получались все описания. А еще это говорило о несомненном опыте в данном вопросе.
Впрочем, Патрик его почти не слушал. Вернее, не он, а Шейранов. Конечно, умом он понимал, что Перегудов его как-то вытащит, и если все еще ничего не предпринял, то ждет, не сможет ли он сам что-либо предпринять. Нет, продюсер не маньяк. Он человек, искренне и без остатка преданный своему делу. И это шоу – его детище, ради которого он готов на многое. Кстати, когда состоялось их знакомство, привлекая в свой проект кукловода, Антон рисковал пожизненным заключением.
К черту Антона! Когда он вмешается, Патрик уже успеет пережить кое-какие неприятные моменты. А это крайне нежелательно. Конечно, Шейранов может отстраниться от боли и весело посвистывать, даже если его будут пытать раскаленным железом. Вот только при этом вся гамма страданий достанется Патрику, который не сможет повторить этот трюк. И потом, должен же дедушка позаботиться о своем отпрыске. Еще несколько минут – руки потеряют чувствительность и станут ни на что не годными.
Дождавшись момента, когда Джонсон отвернулся, чтобы взять со стеллажа очередной инструмент, Патрик резко подтянулся на руках, буквально выбросив свое тело вверх. Потом толкнул вперед и вверх скованные руки. Цепь кандалов соскочила с крюка, и освободившийся пленник приземлился на земляной пол кузницы.
Мгновение, и правая рука скользнула ко шву штанов, в котором уютно скрывалась спица из упругой стали. Пальцы ухватили стальную бусинку и за нее потянули спицу наружу. До плантатора всего лишь пара шагов. Чтобы нанести удар, достаточно сделать и один. Он уверенно выбросил руку с зажатой спицей вперед, метя в сердце. Патрик был хорошим фехтовальщиком, а Сергей Федорович отличным хирургом…
Джонсон отчетливо услышал непонятные звуки и звон цепей. Как расслышал и приземление Патрика. Мысль о неправильности происходящего прострелила его сознание, и он резко обернулся к пленнику. Его подвело то, что, зная все о находящихся здесь орудиях пыток, сам он ими никогда не пользовался. Поэтому, увидев обретшего относительную свободу пленника, плантатор выронил один из пыточных крюков, вместо того чтобы использовать его в качестве оружия, и потянул из ножен шпагу.
Поздно. Его сердце буквально взорвалось от резкой боли, а дыхание невольно зашлось. Стальное жало какое-то время еще поворочалось внутри, вызывая очередные спазмы боли, и, наконец, покинуло тело. Вот только боль так никуда и не делась. А еще не было никакой возможности вздохнуть. И кричать он также не мог. Снедаемый невыносимой болью, он с недоумением смотрел на своего врага, рука которого на этот раз была необычайно точной. Потом он завалился на бок со все так же широко раскрытыми глазами.
Дело сделано. Патрик быстро отбросил спицу в дальний угол кузницы. Бог даст, потом разыщет. А сейчас возвращать ее на место нет времени, потому как дело это непростое и кропотливое. Подойдя к крюку, он встал к нему спиной и, подняв руки, подпрыгнул вверх и назад. Ч-черт, как больно! Ощущение такое, что ему едва не оторвало кисти рук. Взгляд на них. Так и есть, рассадил в кровь. Ну хотя бы вены целы, и то радует.
Глава 2
Раб
– Нет. Нет! Отпусти! Скотина!
В ответ на крик, граничащий с истерикой, раздался только издевательский хохот, поддержанный еще парой голосов.
– Да не сопротивляйся ты, Лиз. Все одно эта обезьяна получит свое. А так ты их только подзадориваешь, – раздался усталый и равнодушный женский голос.
Когда Патрик вышел из-за стены тростника, то увидел недвусмысленную картину. Один из негров-надсмотрщиков, задрав подол платья, пристроился сзади к рабыне-ирландке. Женщина была немолода, хотя вот так с ходу определить ее возраст было не так уж и просто. Изнурительный труд на плантации уже наложил на нее свой неизгладимый след. Вторая была явно молодой, с крепким загорелым телом, которому еще очень далеко до дряблости. И если вспомнить о лишениях, которым подвергаются рабы, можно было безошибочно определить, что появилась она на Барбадосе недавно.
Именно ее возмущенный голос и слышал Патрик. А вызван он был недвусмысленным домогательством чернокожего надсмотрщика. Подобная практика поощрялась плантаторами, и надсмотрщики могли взять любую белую рабыню без отрыва, так сказать, от производства. Нередко во время работы женщин заставляли полностью обнажаться, чтобы лишний раз подчеркнуть их бесправное существование. Ну а тут уж какой кобель вытерпит.
Правда, в случае с этой девушкой, скорее всего, причина заключалась в том, что она еще не успела наскучить или приесться. Двое надсмотрщиков смотрят именно на нее, не обращая внимания на ее товарку, покорно ожидающую, когда насильник закончит свое дело. Как, впрочем, и на других женщин, которых тут было около десятка.
Хм. Пожалуй, тут дело еще и в том, что молодая сопротивляется. Так ведь куда веселее получается. И кстати, об этом же говорила более опытная старшая подруга по несчастью. Как, впрочем, на это же указывает и скученность надсмотрщиков на одном поле. Ведь здесь достаточно и одного, а их собралось четверо.
– Эй ты, обезьяна! Отпусти ее! – не выдержав, резко потребовал Патрик.
– Иди своей дорогой, доктор, – обернувшись к нему, отмахнулся самый здоровый из негров, который как раз и домогался девушки.
Вообще-то, будь на месте Патрика какой другой раб, он пожалел бы о том, что открыл рот. Сразу, без вступительных аккордов. Однако к доктору отношение было особым. Во-первых, присутствовал суеверный страх. Вон, хозяин решил потешиться над новым рабом и тут же скончался от сердечного приступа. Во-вторых, стараниями доктора один из новых рабов, Кевин, встал на ноги с поразительной быстротой. Док помогал излечиться и другим захворавшим рабам. А ведь надсмотрщик тоже мог заболеть. Ну, и в‑третьих, Патрик по статусу был если не выше их, то вровень со старшим надсмотрщиком.
К примеру, сейчас Кларк возвращался из леса, где занимался сбором лекарственных трав. А еще в определенных пределах он имел право свободного перемещения по острову. Правда, он обязан был озвучивать свой маршрут старшему надсмотрщику или управляющему. Ну и иметь основания для того, чтобы покинуть пределы поселка рабов. Как, впрочем, и бумагу с соответствующим разрешением, иначе мог быть схваченным любым свободным жителем острова. А то и еще что-нибудь похуже.
Кстати, помимо всего прочего, он жил в отдельной хижине, плетеные стены которой, в отличие от остальных, были обильно обмазаны саманом и выбелены как снаружи, так и изнутри. Почти настоящий дом. К тому же вместо циновок, сплетенных из тех же листьев сахарного тростника, у него имелась какая-никакая мебель. Грубо сколоченная кровать, стол, стул, на стенах несколько полок. Там же, в хижине, была оборудована скромная лаборатория, где он занимался изготовлением лекарств.
И еще одна немаловажная деталь. Он выгодно отличался от остальных рабов своим гардеробом. Потому что имел не какое-то там хлопчатобумажное рванье, а самый настоящий костюм. Сильно заношенный, с множественными следами штопки, и все же это была настоящая одежда, чего не было даже у простых надсмотрщиков. Госпожа Джонсон посчитала, что доктор, одетый в рубище и оказывающий помощь практически от ее имени, не делает ей чести.
Признаться, Патрик рассчитывал на то, что смерть мистера Джонсона не свяжут с ним. Но он даже не предполагал, насколько легко это ему сойдет с рук. Хозяйка не стала долго разбираться в сути проблемы. Коль скоро приглашенный из Бриджтауна доктор констатировал сердечный приступ, так тому и быть.
Истязать же раба только за то, что тот некогда ранил ее мужа в честном поединке, а потом оказался рядом, когда с тем случилось несчастье, она и не думала. К тому же, учитывая среднюю цену белых рабов, которая составляла семнадцать фунтов, конкретно этот стоил их плантации почти двенадцати голов.
Вообще-то Патрик был склонен полагать, что между миссис Анной Джонсон и ее супругом никогда не было любви. А учитывая его характер, скорее совсем даже наоборот. Иначе эту решительную женщину не остановила бы такая малость, как потеря кругленькой суммы.
