Борис Орлов - Рокировка

– Топай спать, станочник, – Куан легонько подтолкнул мальчишку в сторону главного корпуса. Тот послушно отправился в заданном направлении и вскоре скрылся из виду.

– Хорошо идет, – глядя ему вслед, проговорил циркач-энкавэдэшник. – Ни хруста, ни шороха…

– Я уже ничему не удивляюсь, – Куан Ляо покачал головой. – Встретить перерождённого здесь… невероятно, невозможно…

– Ты это, товарищ, кончай свою контрреволюционную мистику. – Виктор Афанасьевич откинулся на спинку скамьи. – Малец как малец, только резкий и злой…

– Ну да, – насмешливо произнёс мастер. – Мальчишка вдруг укладывает пятерых вооружённых бандитов, а после вполне умело потрошит их. Ты сам-то в такое поверил бы?

– Я, дорогой товарищ Куан, в жизни такое видал, что ни одному попу не приснится… – Виктор Афанасьевич затоптал окурок и посмотрел на коллегу-конкурента. – Так что поверить могу во все, что своими глазами видел. Давай оформляй мальцу документы и заодно вызови конвой из ОкрУНКВД. А я этих голубей постерегу пока…

Корпус спал, но одна тень всё же мелькнула между колонн.

– Слава, выходи. – Александр остановился и подождал, пока мальчишка, предупредивший его о встрече, выйдет на свет фонаря. – Ты чего не спишь?

– Я это… вот…

Осторожно взяв за плечо, Александр вытащил руку, спрятанную за спину, и вынул из потной ладони примитивную заточку из большого гвоздя, всаженного в деревяшку.

– Ты был там?

Мальчишка только кивнул.

– И всё видел?

– Ты их… как Мишка – беляков… раскидал… – восхищённо произнёс Слава и посмотрел на Александра. – А я не успел.

– Какой-такой Мишка?

– Ну, Мишка из «Савур-могилы»[18]. Помнишь, прошлой зимой смотрели…

Этого фильма Ладыгин не помнил, но поверил в то, что некий Мишка и в самом деле лихо раскидывал беляков…

– Хотел мне помочь? – Саша взъерошил непослушные волосы. – Вот непоседа. Маленький, храбрый, боевой… – И мгновенно приняв решение, кивнул сам себе. – Значит, так, боец. Сейчас мне нужно срочно уезжать. Но если буду жив, я тебя отсюда вытащу. Будешь мне братом?

– Я… – Слава вытянулся словно по стойке смирно. – Я буду ждать…

– Сейчас беги спать, а заточку выбрось. Причем так, чтобы другие не нашли…

– Уже принимаешь служение? – усмехнулся Куан, ставший свидетелем разговора. – Это правильно.

Открыв своим ключом дверь в кабинет директора, уполномоченный О ГПУ связался по телефону с окружным управлением НКВД[19] и, усадив Александра на мягкий стул, оставшийся от прежних хозяев, начал возиться с бумагами.

Через полчаса он выпрямился и отложил перо.

– Так. Твой аттестат, удостоверение личности и командировочное в Москву. Если пристанет патруль, показывай сразу вот это. – Китаец поднял командировочное удостоверение. – Там пара отметок стоит, так что должны отстать. Ещё возьмёшь вот это. – Он показал запечатанный конверт. – Письмо к моему другу. Он работает на ЗиСе в особом отделе. Там вместе решите, куда тебя. Утром, когда придёт машина, доберёшься с ней в Калинин, ну в смысле – на вокзал, а дальше поездом в Москву. Всё понял?

– Так точно, товарищ…

– Просто товарищ Ляо, – китаец кивнул и пододвинул пачку документов по столу. – Ну всё… – Он посмотрел на большие карманные часы-луковицу, – Давай спать, а утром я тебя разбужу. Хотя… – Он задумался. – Устраивайся-ка лучше здесь, на диване. Туалет за той дверью, там же и рукомойник. Я тебя закрою, а в шесть будь готов как штык.

– Сесе лаоши. – Белов поклонился вздрогнувшему китайцу и, услышав, как щёлкает замок, стал устраиваться на ночь.

2

5 и 13 ноября 1933 года «Правда» направила Калининской окружной контрольной комиссии два письма газетного работника тов. Сосновского о крупных безобразиях в Весьегонской партийной и комсомольской организациях.

Калининская окружная контрольная комиссия «рекордно быстро», 26 апреля, прислала «Правде» ответ:

«В связи с письмом такого же содержания, как и письмо Сосновского, ранее присланным… тов. Яковлевым, выезжала специальная бригада окружной КК-РКИ… Изложенные факты не подтвердились.

Исходя из этого, мы считаем нецелесообразным производить проверку комсомольской организации, ибо считаем, что сделанные бригадой выводы вполне основательные и соответствуют действительности».

Что же оказалось на самом деле? Возьмем только факты, вскрытые комиссией по чистке. В протоколе чистки секретаря комсомольской организации Коровякова комиссия установила, что комсомольская ячейка в детском доме № 6 в Весьегонске в свое время совсем развалилась. В советской городской ячейке секретарем состоял беспартийный. Секретарь районного комитета комсомола Коровяков растратил комсомольские взносы и с другим членом бюро пьянствовал. Во время призыва в Красную Армию Коровяков дал положительные характеристики 15 кулацким сынкам. Когда началась чистка партийной организации, комсомольцы, как правило, не посещали собраний по чистке. Калининский окружной комитет комсомола исключил из комсомола Коровякова и члена бюро районного комитета Шпильрейна. Но секретарь районного комитета партии Фадеев всячески защищал Коровякова и не только не поставил вопроса о его пребывании в партии, но даже добился оставления его членом бюро районного партийного комитета.

За все эти художества Коровяков и Шпильрейн комиссией по чистке исключены из партии.

Подтвердились также и другие факты. Так, комиссией по чистке установлено, что ответственным за воспитательную работу в детском доме работал брат вычищенного Шпильрейна, который в 1919 году дезертировал из Красной Армии и поступил добровольцем в армию Колчака. Редактором районной газеты работал некий Купрашевич, который поручил кулаку Порсину руководить сельским отделом редакции. Районная газета в руках этих людей была орудием зажима самокритики.

Какова же цена «обследованию» бригады областной контрольной комиссии? Не ясно ли, что, прислав в «Правду» успокоительный ответ, руководители Калининской окружной контрольной комиссии замазывали вопиющие безобразия, творившиеся в Весьегонской комсомольской и партийной организациях?

Положение в Весьегонской партийной организации заслуживает серьезнейшего внимания Калининского окружного комитета партии. Участниками «бригады», обследовавшей по письмам Сосновского и Яковлева положение в Весьегонске и ответом окружной контрольной комиссии должен также заинтересоваться Московский областной комитет партии.

Конвой прибыл аж на двух машинах. Побитом жизнью и дорогами фордовским автобусе и такой же несвежей полуторке АМО. Милиционеры, вооружённые новыми мосинками, наганами и даже «трубой» – ручным пулеметом Льюиса, быстро погрузили четверых живых и завёрнутые в мешковину тела в автобус, и небольшой караван двинулся в путь.

Окружной центр не произвёл никакого впечатления на Александра. Пыльный грязноватый город, в котором, правда, было много зелени, но зато слишком мало настоящих «городских» домов. Разве что площадь Ленина, трамвай и большой железнодорожный мост через Волгу говорили о том, что это все-таки город. А так – деревня, разросшаяся до великанских размеров, и больше нет ничего. Вот разве что речной порт, гудевший портальными кранами и локомотивами, да с полдесятка каких-то заводов по окраинам, от которых были хорошо видны высокие дымовые трубы.

Денег ему выдали пять рублей, что по меркам того времени было для мальчишки целым капиталом, но в целом никак не могло удовлетворить растущий организм. Тем более что карточек у него не было, а коммерческие цены кусались, да так, что по сравнению с ними и нильский крокодил, и уссурийский тигр представали сущими младенцами. Завтрака в детдоме Сашка не дождался, а потому, выйдя из Управления НКВД, где он аккуратно и чисто заполнил по просьбе Викафа протокол свидетельских показаний, двинулся в сторону колхозного рынка.

Интерес у него был самый практический: во-первых – поесть, потому как выданные сердобольными милиционерами кружка горячего чая и кусок ситника[20] это, конечно, хорошо, но мало; а во-вторых – найти человека, которого сдал Шпильрейн еще до прихода Ляо и Виктора Афанасьевича и которого он благоразумно «забыл» упомянуть в своих показаниях. А потому, купив на рубль большую порцию мороженого, чтобы хотя бы на время притупить чувство голода, Александр неторопливо шел туда, куда, по его наблюдениям, двигались домохозяйки и домработницы с пустыми кошелками.