Наследник - Алексей Иванович Кулаков
— «О беременной и об утробном, а такоже об уходе надлежащем за ребенком».
Самолично завернув все четыре инкунабулы обратно в куски мягкой замши, наследник сделал короткий жест одному из постельничих сторожей, тут же повернувшись к младшему брату и застывшему в тревожном ожидании купцу:
— Веди.
«Хм… в отличие от прошлой моей пациентки, тут о больном явно заботятся. Или это уже успели слухи разойтись? Впрочем, вряд ли — раз у купчихи на лице висит почти с килограмм свинцовых белил».
Еще раз оглядев большое и самое главное — распахнутое во всю ширь окно, Дмитрий повернулся к стоящему прямо посреди светлой горницы ложу. Подошел и медленно повел рукой вдоль тела. Нахмурился, повел еще раз, затем коротко распорядился:
— Перевернуть на живот.
Вновь рука, затянутая в тонкую черную перчатку, прошлась над телом болезного.
«Раны от когтей и клыков на спине и руках — вполне нормально зажили. Так, сломанные ребра и трещины в позвонках тоже заросли, а вот порванный нерв — почти нет. О, так его еще и передавило! Несколько межпозвоночных грыж, общее истощение, явная апатия… Хотя глазами лупает довольно энергично».
Задержав ладонь над правой рукой, целитель был вынужден констатировать, что сгибающее сухожилие придется сшивать сразу в двух местах.
«Что же, бедный мишка дорого продал свою жизнь, и неудачливому охотнику очень повезло, что тот не прожил хотя бы на пару мгновений дольше. Хм… и где мне взять толкового хирурга? Можно, конечно, попытаться и самому, но как-то… М-да, проблема».
Вытянув из ножен узкий клинок, царевич поддел острием ткань рубашки, потянув затем лезвием на себя. Хмыкнул, разглядывая довольно жуткий на вид рубец и полосы от медвежьих когтей, затем бросил в сторону хозяина:
— Принеси мне чистую тряпицу и самого крепкого вина, что у тебя есть.
После чего, задумчиво похлопывая о ладонь все тем же кинжальчиком, негромко осведомился:
— Как звать тебя, добрый христианин?
— Е… Кх-кх… Елпидий[124].
— Мить?.. Ой.
Добросовестно молчавший (несмотря на буквально изводившее его любопытство) царевич Иван, увидев в руках старшего обнаженную сталь, все же не выдержал и нарушил собственное обещание.
— Говори уж.
— Мить, а ты его что, резать будешь? Да? А ему не больно будет?
Услышав еще одно оханье, Дмитрий повернул голову, обнаружив дородную купчиху и быстро спрятавшуюся за нее долговязую девицу примерно тринадцати-четырнадцати лет. Дальше подпирали стены сразу три довольно миловидные женщины, одна из которых имела явное сходство с купцом, а за ними что-то тихо бубнил мужичок с животом героических пропорций, явно не решаясь переступить порог. Ну и охрана, куда же без нее!
— Родные — останьтесь, остальные — вон.
Повернув голову обратно к брату, он с легкой приободряющей улыбкой осведомился:
— Страшно?
— Не-а.
— А тебе, именуемый «надеждой»?
Облизнув потрескавшиеся губы, Елпидий, высохший чуть ли не до состояния скелета, обтянутого кожей, чуть дернул затылком в отрицании.
— Правильно. Надежда умирает последней.
Небрежно ткнув кончиком вытянутого булатного жала в ногу, наследник без малейшего интереса осведомился:
— Чувствуешь?
— Кх-ха. Нет.
— Так?
— Да!
Оставив на ногах больного несколько мелких ранок, Дмитрий взял тряпицу из рук отчего-то побледневшего купца, обильно смочил в большом кубке и обтер часть спины больного, видневшуюся в большой прорехе на нательной рубахе. Поморщился от мощного винного духа, придавил рубец собственной рукой и скомандовал:
— Вдохни. Глубже! Выдохни.
Тихий и какой-то нутряной хруст совпал с жалобным вскриком купеческого сына, а царственный отрок, подержав свою ладонь над шрамом, перевел ее чуть выше.
— Жгет… Господи, мука какая!.. Тятя, больно!!!
Задергавшегося было на своем ложе больного мигом придавил дюжий страж, а в дальнем углу едва слышно заплакала купчиха. Не обращая никакого внимания на вой исцеляемого, десятилетний мальчик еще немного подержал ладонь у его спины, затем мимолетно коснулся коленей и голеностопа. Напоследок еще раз провел рукой вдоль всего тела и по-прежнему тихо распорядился:
— Перевернуть.
И очень жестко заткнул Елпидия, открывшего было рот для новой порции воя:
— Невинному зверю, коего убили из пустой прихоти, было еще больнее. Согни правую ногу.
— Н-не могу.
Шлеп!
Едва не потеряв зубы от пощечины, щедро отвешенной детской рукой, больной послушно исполнил требуемое. И замер, боязливо осознавая то, чему даже и не хотелось верить.
— Согни левую ногу.
В этот раз пощечины не потребовалось, а всхлипывания купчихи приняли отчетливый оттенок радости.
— Тимофей сын Викентия.
По лицу тридцатипятилетнего купца пролегли две мокрые дорожки.
— Его тело не готово целиться далее. Пусть обильно ест. Спать ему на твердом. На новую луну я приду вновь.
Заголосившая что-то неразборчиво-радостное купчиха попыталась было кинуться целителю в ноги, но успела сделать лишь несколько коротких шажков, а затем не по своей воле завалилась набок. Хозяин же в этот момент отчетливо вспомнил, как его наставлял дворцовый стражник. Разговаривай с вежеством, ближе трех шагов не подходи, просьбами не докучай… Ему было разрешено приблизиться, жену же не звали.
— Благодарствую за милость явленную, государь-наследник.
Равнодушно обогнув недоумевающую над своей столь внезапной немочью хозяйку и помогающую ей встать дочь, царственный отрок чуть повернул голову, обращаясь к идущему немного позади купцу:
— А ведь ты так и не понял, насколько велик твой дар.
Указав на сердце, которое иногда начинало просто суматошно биться, а потом и на голову, кою все чаще сжимали тиски сильной боли, целитель дождался, пока в глазах Тимофея проявится понимание.
— Ушло — и больше не вернется.
На улице, мимолетно оглядевшись по сторонам, уважаемый и авторитетный торговый гость Суровского ряда пал на колени и стал отвешивать земные поклоны.
— Мить, а чего это он?
Усевшись на своих аргамаков, два царевича слегка тронули поводья. Забренчали оружным железом и начали перекликаться дворцовые стражи, многолюдно загудели на разные голоса соседи — и тем удивительнее было, что купец, все так же отбивающий поклон за поклоном, услышал тихие слова наследника:
— Разве твои наставники тебе не сказывали о таком? Ежели проситель, да еще и не боярского либо княжеского рода…
Динь-динь-динь!
— А я здесь!..
В один из последних апрельских денечков, под слегка нахмурившимся в ожидании скорого дождика небом, четверо детей увлеченно играли в жмурки. То и дело во внутреннем дворике Теремного дворца раздавались веселые взвизгивания шестилетней Евдокии или звонкий смех восьмилетнего Ивана, раз за разом ускользавших от нарочито-неуклюжих рук старшего брата. А самый маленький царевич просто радостно улыбался, предпочитая наблюдать за весельем. Слишком уж быстро у него пока уставали ножки.
— И-ии!..
— Поймал!
Впрочем, ловкая «охотница» довольно скоро вернула плотную повязку на лицо любимого (да что там, просто обожаемого) братика, по праву победительницы отобрав обратно
