Кротовский, вы последний - Дмитрий Парсиев
— Откуда, Сережка? Гадюкина самая скрытная тварь, какую я только знаю… и деда мне не говорил…
— Я и сам не знал, Сергей Николаич, — виноватится дед. Будучи выставленным из здания суда, он дожидался нас на улице. Весть о том, что Гадюкина тоже член нашего клана повергла его в немалый шок.
— Ладно, разберемся.
Народ перед зданием суда постепенно рассасывается. Кобылкина мне залихватски подмигнула, намекая, что дверь на пятом этаже для меня по-прежнему открыта. Рыжая Мила прежде, чем сесть в никелированную тачку, послала воздушный поцелуй с напоминанием, что я еще «не отработал».
Купчина укатил по делам, предварительно демонстративно потряся в руке мобилой и давая понять, что частный капитал жаждет встречи с моими идеями. И вообще… все на мази…
Одни разошлись, другие разъехались. Подхожу к единственной машине, оставшейся на парковке перед зданием суда. Открываю переднюю пассажирскую дверь. Усаживаюсь. Осматриваюсь. Ничего такая «точила». Кожа, полированные вставки из красного дерева… затюнингована «в хлам». Командую сидящей за рулем баронессе:
— Чего стоим? Поехали, Гадюка, поехали… расскажешь по дороге, как ты докатилась до жизни такой…
— И куда прикажешь тебя везти?
— К тебе домой, пожалуй. Ты так старательно меня зазывала. Писала письма. Получать от красивых женщин письма с приглашениями к ним домой — это очень романтично.
— Что ты хочешь от меня? — Гадюка явно нервничает.
— Для начала рассказ. Ты в очередной раз прокололась там на суде. Не учла, что твое членство в клане выплывет наружу?
— Это обязательно? Портить мне настроение еще больше? — взвинтилась Гадюка, — Я вообще-то рассчитывала, что к этому времени твоя голова уже будет отделена от тела и насажена на кол. А мои проблемы останутся позади.
— Я смотрю, легких путей ты не ищешь… а, Гадюка? То есть ты надеялась выйти из клана оригинальным способом, устроить так, чтобы клан сам вышел из тебя? Вместе с последним Кротовским?
— Только не надо приплетать Сережу Кротовского. Я ему зла не желала.
— Не желала зла? А забрать фабрику — это, как говорят в Америке, ничего личного? Просто бизнес?
— Я бы позаботилась о его судьбе.
— Каким образом? Взяла бы его на содержание?
— Да, взяла бы. Он был неплохим парнем, только совершенно не приспособленным к жизни.
— Гадюка-а! — тут меня осеняет догадка, — Ты собиралась его на себе женить?
— А что в этом плохого? Уж это лучше, чем если бы он женился на Анечке.
Припоминаю дневник Сережи Кротовского. В Анюту он и вправду был по уши влюблен.
— Но потом, — баронесса бросила на меня неприязненный взгляд, — Появился ты… и поломал все, что выстраивала годами.
— Ну… извините, что помешал вам деньги в трусы прятать. И что дальше? Снова попытаешься меня убить?
Гадюкина, наконец, взяла себя в руки, вывела авто на дорогу.
— Нет. Больше не попытаюсь.
— Это почему же?
— Слушай, как там тебя правильно называть…
— Называй графом Кротовским. Это факт, доказанный на суде.
— Как прикажешь… Кротовский… ты уж совсем меня за дрянь беспринципную не держи. Ты дважды проявил ко мне великодушие. Я этого не забуду.
Оп-па. Что-то новенькое. Гадюка способна на чувство блогадорности? Мое удивление Гадюка приняла за сомнение и взялась объясняться.
— Ты мог опубликовать ту статью. И моя репутация в тот же день укатилась бы в яму. Это был верняк. Хоромников просто разуверился бы в том, в чем я так старательно его убеждала. Но ты позволил мне сохранить лицо. Это был риск для тебя, но ты на него пошел.
Честно сказать, сам я не считал публикацию статьи оптимальным ходом. Униженная, оскорбленная баронесса опасней, чем баронесса чрезмерно самоуверенная и самодовольная, но этот довод я приводить, пожалуй, не стану.
— А сегодня ты отказался передавать мое дело в суд, — Гадюка даже потрясла головой, видимо, до сих пор не в силах в это поверить, — Моя вина даже доказательств не требует. Там ты на полную смог отыграться. И показания Посконникова бы в ход пустил. Ты мог меня уничтожить, Кротовский. Почему ты этого не сделал, черт бы тебя побрал? Объясни мне.
И вот что мне ей ответить? Напомнить, что я здесь чужак без году неделя, совершенно не знающий законов этого мира? И что интуитивно последовал намеку адвоката? Не, промолчу многозначительно.
— Кротовский, мы приехали, — сообщила Гадюкина, выводя меня из задумчивости, — Что дальше?
Глава 23
— Дальше?.. дальше, я надеюсь, ты позовешь меня к себе в гости.
— Тебе не обязательно получать мое приглашение, достаточно просто приказать.
— А я бы все же предпочел, чтобы ты меня пригласила.
— Как скажешь, приглашаю тебя в гости. Доволен?
— Почти… только обещай, что не будешь меня травить.
— Смеешься, Кротовский? Я и так тебя боюсь до дрожи в коленках… не веришь? Не верь… или ты… теперь поняла. Намекаешь на вассальную присягу…
Я даже близко не мог намекать на то, о чем не имею понятия. Но возражать благоразумно не стал. А Гадюкина достала перстень с изображением змеи, надела на палец и приложила руку к сердцу:
— Я, баронесса Ядвига Павловна Гадюкина, присягаю на верность графу Кротовскому и его клану. Клянусь ему в верности в делах и помыслах. Клянусь во всем быть опорой, а если понадобится, встать на его защиту, не щадя репутации своей, добра своего и жизни своей.
Может, мне показалось из-за солнечного блика, но как будто сверкнул ее перстень переливчатым светом и пошевелилась изображенная на нем змея. А следом и мой перстень блеснул в ответ, как бы принимая присягу. Хуягия, как сказал бы старый крот. Мне пока совершенно непонятны все эти тонкости. Раньше баронесса в клане числилась, но никакой присяги явно не давала. А теперь еще и присяга… надеюсь, это что-то значит.
— Вот теперь я совсем доволен, — сообщаю бодро, постаравшись не выдать сомнений.
Гадюка заперла машину, и мы пошли к ней домой.
— Надо будет сигналку тебе потом поставить. А то боязно во дворе оставлять такую навороченную тачку, — мой рачительный ум уже начал рассматривать ее авто, как часть кланового хозяйства.
Зайдя в квартиру, первым делом интересуюсь, есть ли у баронессы ванная комната. Она,
