Достигнуть границ - Олеся Шеллина
Легкие шаги по коридору не были похожи на тяжелую поступь гвардейцев, и Митьке стало любопытно, кто же это мог быть. Встав с кровати, на которой он полулежал, свесив ноги на пол, чтобы не разуваться, потому что Волконского увели довольно давно, и скоро должны были прийти за ним, он подошел к решетке своей камеры, и увидел, что с той стороны к нему решительно подходит невысокая женская фигурка, одетая в это новое модное платье, которое даже очертания ног могло обрисовывать, и от одного вида женщин в котором у мужчин… хм… душа воспаряла, настолько они считались чуть ли не неприличными. Обнаженные руки, обнаженные плечи, полуобнаженная грудь, волосы забраны вверх, и на плечи падают словно случайно выбившиеся из прически пряди. Первой в подобном наряде он увидел государыню, которая как раз выбирала фасон нового платья, как поговаривали, когда вынуждена была бежать к месту их с Волконским дуэли, чтобы предотвратить катастрофу. Женщина прижалась к решетке и только тогда в тусклом свете одинокого фонаря, освещавшего коридор, Митьке удалось ее рассмотреть.
— Екатерина Андреевна? — в его голосе прозвучало удивление. — Чем обязан такой нечаянной радости видеть тебя в столь неприятном месте? — Митька так сильно вцепился в решетку, что у него пальцы побелели. — Или же ты пришла навестить князя Волконского, так его нет здесь, к государю уже давно увели, и пока не вернули обратно…
— Да кому он нужен, этот Волконский, разве что отцу своему, который так за Мишеньку печется, я тебя, Митя, повидать пришла.
— Это государыня приказала? — Митька все еще пытался найти разумное объяснение этого визита, потому что верить в другое объяснение и хотелось, и было страшно о нем подумать.
— Государыня на сносях, ее сейчас вообще мало что интересует, кроме дитя. Она уже даже разговаривать с ним пытается, хоть животик еще не слишком большой. Песенки ему французские напевает, — и Катя улыбнулась, — она даже не слишком внимание обратила на то, что вместо Воронцова, к ней секретарем Степана Голицкого приставили.
— Стой, а с государем тогда кто? Кто Петру Алексеевичу помогает в делах разобраться?
— Так Семен и помогает. Бегает туда-сюда, ну и часто не успевает. Если государь еще ждет, то государыня… — Екатерина покачала головой, — она очень вспыльчивая стала. Накричать может без повода, а потом сама в слезы и извиняется.
— Она дитя ждет, сейчас за двоих живет, они же пока неразлучны, — пожал плечами Митька, который еще в свою бытность холопом успел на беременных женщин насмотреться, коих и среди холопок много бывало. По-разному они, конечно, себя в это время вели, но бывало, что и так же как государыня. Ну что с этим теперь поделать, видимо так ребенок на мать влияет.
— Митя, и пришла, я решилась прийти, потому что… — дверь снова скрипнула, на этот раз по коридору шел гвардеец. Подойдя к камере, в которой сидел Кузин, он покосился на Ушакову, но ничего не сказал, а просто отворил дверь и кивнул на выход.
— Пошли уже, государь ждет, — Митька вышел из камеры, бросил взгляд на Екатерину и быстро пошел по коридору. За ним шел гвардеец, а замыкала как раз Ушакова. Перед тем как выйти, гвардеец повернулся к Кате. — Ну что, успели поговорить? — она только горестно вздохнула и покачала головой. — Ну, энто ничего, еще успеете наговориться вдоволь, — гвардеец слегка улыбнулся.
— Ага, ежели успеем, а нечто государь сошлет его в Сибирь? — прошептала бледная Катя.
— Кого, Митьку, что ли? — гвардеец не выдержал и хохотнул. — Да он уже давеча шипел, что никто ничего не успевает, и он сам не успевает, потому что Митька остолоп такой зачем-то в ссору с Волконским ввязался. Не переживай, не отправит, ежели только с поручением каким, да и то вряд ли, — он выпустил Екатерину из подвала, в котором и была расположена эта маленькая тюрьма, из шести камер, затерявшаяся между погребами с продуктами и винами, и запер дверь. Все это время Митька терпеливо ждал своего конвоира, не отводя при этом взгляда с Екатерины. Гвардеец подошел к нему ближе и Митька, резко повернувшись, направился впереди своего конвоира по знакомым до последней плитки дороге к кабинету государя.
В приемной на его, Митькином, месте сидел Семен Голицкий, который, увидев приятеля, подмигнул ему и кивнул на дверь. Все вели себя так, словно ничего не произошло и что будто бы сейчас его немного пожурят, и он снова вернется к своим обязанностям, как ни в чем ни бывало. Вот сам Митька себя накручивал уже почти неделю, и был практически уверен в том, что направится прямиком из кабинета в ссылку, причем Сибирь, следуя последним тенденциям, еще нужно было заслужить, а то и палачу в руки отдадут. Почему-то ему самому его вина казалась куда как больше, чем всем вокруг.
Он оглянулся, и увидел, что сопровождающий его гвардеец даже не зашел в приемную, оставшись за дверью, а может быть и вовсе давно уже бросил сопровождать нашкодившего секретаря, полагая, что того сейчас как котенка носом в шкоду натыкают и на этом все. Митька в который раз потрогал болевшую бровь и, глубоко вздохнув, вошел в кабинет, решив, что от судьбы все равно никуда не уйдешь.
— Вот, Андрей Иванович, полюбуйся, раскаявшийся грешник, хоть иконы пиши, — раздался насмешливый голос государя Петра Алексеевича. Митька поднял голову и встретился с взглядом светлых глаз, которые в таком освещении казались стальными, хотя он точно знал, что глаза у государя голубые иногда даже отливающие синевой. Он стоял возле окна, сложив руки на груди и насмешливо смотрел на Митьку, обращаясь при этом к сидящему в гостевом кресле Ушакову Андрею Ивановичу. — Глаза долу, а на лице вся скорбь еврейского народа. Это ты его научил так раскаянье изображать?
— Раскаянье в обучение при Тайной Канцелярии не входит, — немного ворчливо проговорил Ушаков. — А почему жидов упомянул, можно поинтересоваться, государь Петр Алексеевич?
— Потому что, Андрей Иванович, они считают себя богоизбранным народом,
