Каторжанин (СИ) - Башибузук Александр
Верзила с физиономией умственно отсталого индивидуума, молча протянул мне на раскрытой ладони свернутую бухточкой веревку, а второй, с побитой оспой плоской мордой, весело гоготнул:
— Ты это, давай сам. И нам работы меньше и тебе лехше придется.
«Все-таки решили угробить…» — почему-то весело подумал я и подчеркнуто испуганно шарахнулся к двери.
— Ну куда ж ты… — плоскомордый огорченно хмыкнул. — Ну… ежели хошь, можешь постукать, тока никто не откроет, истинно говорю.
Я несколько раз саданул кулаком в дверь, а потом, жалобно хныкнув и подпустив в голос дикого ужаса, попросил:
— А может не надо, родненькие, Христом Богом прошу…
— Надо, фертик, надо… — осклабился рябой. — Ты канешно ерой и все такое, но дорога у тебя одна — в петельку.
— А можно… я сам…
— Можно, можно! — амбалы дружно закивали. — А ежели хошь, мыльцем веревку смастим, для сподручности, значитца…
Я обреченно всхлипнул и шагнул к громилам.
Протянул левую руку за веревкой, а потом, слегка припал на ногу, и правой влепил резкий и короткий апперкот рябому в челюсть.
Вторым увлечением штабс-ротмистра был бокс, которому он отдавал почти столько же времени, сколько и стрельбе, так что удар вышел на загляденье.
Звонко лязгнули зубы, громила громко икнул и с грохотом рухнул на пол.
Второй недоуменно выпучил глаза, а потом, распахнув руки словно медведь, попытался меня схватить.
Образцово-показательная «двоечка» — его не остановила, амбал только разъяренно заревел и снова ринулся вперед.
Вот тут пришлось воспользоваться своим средневековым опытом. Ничего похожего на клинок рядом и в помине не было, но дело в том, что одним из важнейших умений средневекового рыцарства являлся рукопашный бой без оружия, эдакая гремучая смесь из борьбы и ударной техники — ничуть не уступающая по разнообразию приемов японским карате или дзюдо и прочим азиатским кун-фу. Не менее смертоносный и действенный, разве что не такой зрелищный.
Ускользнув в очередной раз из «дружественных» объятий, я пробил громиле в колено, а когда он припал на ногу, врезал локтем в кадык.
А потом, поднырнув под руки, запрыгнул сзади на спину и вцепился «замком» в шею, по некоторому подобию «двойного нельсона».
Как удержался, сам не знаю, урод принялся мотать мной как тряпкой, но через несколько секунд, наконец, амбал поплыл.
В глазах потемнело, от запредельных усилий потекла кровь из носа, но я сжимал руки до тех пор, пока громадная туша окончательно не обмякла.
Лязгнули засовы на двери.
Я попытался встать, но не удержался на ногах и упал на колени. Сил едва хватало, чтобы только дышать.
«Вот и все… — мелькнула в голове спокойная мысль. — Правда финал вышел смазанный. Сдохнуть в тюремной бане — как-то не комильфо, ни для графа божьей милостью, ни для штабс-ротмистра. Лучше бы японцы прибили на поле боя…»
Но вместо свежих убийц, в помывочную влетели армейские офицеры с револьверами в руках. Один из них сходу засадил рукояткой Нагана по башке уже очнувшемуся первому громиле, а двое других бросились ко мне.
Следом за ними в баню ворвалась еще пара офицеров: но уже почему-то жандармский штабс-ротмистр и флотский лейтенант.
— Вы как, Александр Христианович?..
— Вы целы?..
— Ничего себе, да он их обоих…
— Воды!
— Доктора!..
— Свежего воздуха!!! Откройте…
— Блядь, да откуда здесь окна — нашатырь тащите!
От поднявшегося галдежа чуть не взорвались мозги, я оттолкнул чью-то руку с едко смердевшим флакончиком и заорал изо всех сил:
— Да заткнитесь вы, мать вашу!
— Живой! — на лице усатого штабс-ротмистра проявилась радостная улыбка.
— Живой… — зло буркнул я. — Чем обязан?
— Александр Христианович! — ротмистр принял строевую стойку. — Уверяю, все причастные к инциденту уже арестованы! Прошу принять извинения!
Следом за ним, с серьезными мордами, вытянулись остальные офицеры.
— Допустим, принял. Что дальше? От меня-то вам что надо?
Честно говоря, я заподозрил, что теперь подняли бунт уже офицеры городского гарнизона, но все оказалось гораздо сложней, а если точнее, то совсем непонятно.
Вопросы остались без ответов, штабс только оговорился, что его вместе сотоварищи уполномочили перевести меня в другое место для пущего бережения. Отчего, почему и зачем — осталось неизвестным.
А «другое место» оказалось… камерой гарнизонной гауптвахты — это я понял по солдатикам в карауле. Правда явно не для рядового состава, больше похожей на гостиничный номер средней руки гостиницы.
Ну а дальше, начались уж вовсе чудеса чудесные.
Только я прилег на койку, как раздался осторожный стук, дверь отворилась и пара солдатиков втащила в камеру тяжеленный дубовый стол с резными ножками. А следом за ними, на пороге появился напомаженный щеголеватый официант в белоснежной куртке, тащивший за собой столик на колесиках, уставленный до предела судками и бутылками.
Я молча уставился на него — слишком уже неожиданным оказалось визит.
Официант сдержанно, но почтительно поклонился, жестом фокусника извлек откуда-то скатерть, с хлопком раскрыл ее в воздухе и виртуозно накинул на стол. После чего, отточенными движениями начал сервировать еду, при этом, с французским прононсом комментируя блюда.
— Уха монастырская, тройная…
— Рябчики аля натюрель…
— Расстегаи с визигой…
— Консоме…
Закончив с сервировкой, он застыл рядом с перекинутой через согнутую руку салфеткой.
Я окинул взглядом великолепие на столе, а потом поинтересовался у него:
— Ты, братец, часом камеры не перепутал?
Официант плеснул из завернутой в салфетку бутылки в бокал, после чего уверенно ответил:
— Ни в коем случае, господин Любич.
— А кто распорядился?
В ответ, парень, лишь извиняюще пожал плечами, мол, не велено говорить.
— Ну раз так… — я взял бокал со стола. — Тогда передай сей загадочной персоне мою искреннюю признательность.
Еда оказалась просто восхитительной, особенно после подножного корма на Сахалине, а вино и прочие напитки вообще выше всех похвал.
После того, как я поел, официант собрал посуду, но не почему-то не ушел.
— Что-то еще?
Парень замялся, а потом, по русскому обычаю, в пояс поклонился мне и подрагивая голосом от волнения сказал:
— Спасибо Вам, Александр Христианович! Спасибо за то, что отомстили, — он запнулся и тихо добавил. — У меня брат родной на крейсерах служил и погиб при Цусиме…
Честно говоря, я уже стал подумывать, что зря ввязался в свару с япошками, особенно после такой дикой неблагодарности в ответ, но вот после этих простых слов… В общем, слова этого парня, разом перечеркнули все сомнения.
Я встал, приобнял его и тихо шепнул.
— Еще не отомстил. Но отомщу с лихвой, будь уверен. Слово даю…
А после того, как официант ушел, визиты посыпались как из рога изобилия.
Следом заявился маленький сухенький старичок типично семитской наружности, с торчавшим из кармана испачканной мелом жилетки, скомканным портновским метром.
— Ну-с… — старикан обаятельно улыбнулся. — Таки осмелюсь слегка побеспокоить вас, но оно того будет стоить, уверяю…
После чего принялся измерять меня, скороговоркой бубня себе под нос.
— Что там Парыж? Разве там умеют шить, я вас спрашиваю? Эти прохиндеи умеют только выдумать! А лучше старого Мойши с Подола, что в Егупце, никто не шил! Разве только я, но Мойша сам учил меня! Так-с… что тут у нас… Ой-вей! Хай тому, кто вас так резанул, весь тухес попрыщит. Надеюсь этот поц долго не прожил?
При этом, он снял мерки даже с моих ступней, прокомментировав, что это для какого-то Шлемы, которого как некстати, разбила подагра.
Закончив с замерами, он торжественно пообещал:
— Таки через три дня все будет готово!
— И даже без примерки?
— Молодой человек, — портной скорбно покачал головой.
— Понял, — я невольно улыбнулся. — Уж извините ради Бога…
