Константин Радов - Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные
Пушечный выстрел далеко разнесся над водой: провожавший нас по берегу казачий отряд имел сообщить что-то важное. Посыльная лодочка скользнула туда и обратно, вместе с полковым адъютантом на палубу флагманской скампавеи поднялся босой чумазый оборванец в одном исподнем, с распухшей от комариных укусов рожею, и доложил:
- Господин бригадир! Крепость Каменный Затон взята неприятелем. Я один спасся.
- Ты кто такой?
- Подпоручик Степан Чеботарев.
Человек вытянулся, как по команде 'смирно', грязные пятки шлепнули друг о друга. Строевую выучку не подделать - похоже, не врет. Но как, черт возьми?! Не Бог весть какая твердыня, однако несколько дней могла держаться против осадной армии. Хотя бы то время, что нужно для устройства батарей и серьезной бомбардировки. Турки - не французы, ловкости не хватит брать крепости через coup de main.
- Рассказывай, как все было. Кратко, по делу.
- Третьего дни ватага запорожцев явилась. Дескать, сбежали от турок, хотим принести вины государю, по милостивой царской грамоте прощение получить желаем. Оружие положили, честь по чести. А ночью... Не иначе, у них в гарнизоне сообщники нашлись - выбрались из-под замка и перебили часовых на воротах. А там уже турки ждали. Не знаю, степью пришли или Днепром: десятка полтора чаек, таких, как у вас, на реке видел.
- Погоди-ка. Пятнадцать чаек - это семьсот человек, у вас в гарнизоне больше было. Сколько людей у неприятеля?
- Так темно ж, разве сосчитаешь... Может, и больше - тогда, значит, степью... А по правде, сильного перевеса у них не имелось: наутро мы половину крепости еще держали.
- Что за турки? Откуда?
- Янычары из Бендер.
- Точно?
- Когда переговоры были, ихний ага так и сказал. Я, мол, от Измаил-паши бендерского...
- Созонов что, капитуляцию с ними подписывал? Ему же после такого позора быть без головы! Про...л крепость!
- Уже, господин бригадир. Турки нас выпустили - фузеи отняли, оставили только шпаги офицерам. Пошли мы пеши, а ввечеру джамбулуцкие ногаи наехали... Кого саблями посекли, кого повязали. Господин полковник, видно, не в себе был, задрался с ними... На части его изрубили, и поручика Винтера тоже, что за него заступался. А головы в мешок поклали, верно для хана.
- Что же твоя голова на месте? И не повязали...
- Которые полоняников стерегли, грабить стали. Одёжу забирали, до исподнего. А кто уже ограблен, на тех не больно смотрели - я в заросли потихоньку и упятился.
Честно говоря, мне не удалось избежать растерянности. Слишком лихо начинался первый самостоятельный поход. Рассуждая формально, вина за происшедшее несчастье вряд ли могла быть возложена на коменданта соседней крепости, но по совести - я сделал не все, что мог. Теперь следовало немедленно принять меры к возвращению потерянного. Ну почему русским свойственно любую войну начинать с неудачи?
- Евсеев, проводи подпоручика. Умыть, одеть и накормить! Господин капитан, идем на Томаковку. Просигналь флотилии. После высадки - штаб-офицеров ко мне на совет. Казачьих - тоже.
Неприятель, несомненно, был извещен татарскими всадниками, наблюдавшими наш караван с береговых высот, и предупредил мои планы. Утром, как только рассеялся туман, дозорный с макушки холма на Томаковском острове крикнул, что верстах в пяти вниз по течению видит лодки. Я предпочел бы драться на берегу, но не на этой позиции, а впрочем, готов был к любому обороту событий.
Бой малых гребных судов совсем не похож ни на морской, ни на пехотный. Это отдельный вид военного искусства. Зыбкое основание затрудняет прицельный огонь, недаром царь Петр при атаке с лодок предпочитал абордаж. Как, кстати, и запорожцы, приближавшиеся к нам на тех самых чайках, о коих говорил Чеботарев. Саженях в двухстах за ними, второй линией, двигались полдюжины турецких каторг и кончебасов, много крупнее казачьих суденышек. От четырех до шести пушек на палубах - есть чем поддержать союзников. Да и к ретираде их не допустить: опять, как под Белой Церковью, сыны аллаха ставят гяуров в первые ряды. Убьют - не жалко.
Вопреки традиции, я сделал ставку на огневой бой. У меня, хоть лодочки мелковаты, артиллерии поболее, чем у турок: дюжина гаубиц и два десятка трехфунтовок. Впору сражаться с целым фрегатом. В первой линии, выгнутой дугой в сторону неприятеля, канонерские суда. Во второй, на изрядном удалении - с пехотой.
Каким бы ни было мое отношение к воровским казакам, храбрости у них не отнимешь. Надо иметь большую силу духа, чтобы так решительно атаковать превосходящего противника. Расстояние сокращалось. Солдаты, по сигналу, перестали грести. Все замерли, только канониры копошились у пушек. Огонь! Картечью - со ста шагов! Слаженное движение весел нарушилось. Ругань, крики раненых. Ответные выстрелы из ружей и полуфунтовых фальконетов. Наша линия двинулась назад - сначала потихоньку, потом быстрее... Благо, нос и корма у чаек одинаковы, достаточно гребцам пересесть. Простодушные неприятели ожидаемо кинулись следом: откуда знать, что сей маневр измышлен заранее, дабы подольше держать их под обстрелом. С дистанции пистолетного выстрела картечь и винтовочные пули наносят страшный урон. Запорожцы - непревзойденные бойцы в рукопашной, они пытаются свалиться на абордаж. Мне это невыгодно, и я подготовил контрдействия. Ручные гранаты летят в ближайшие вражеские лодки. Десятки гранат. Половина в воду, но не беда. Тех, что попали - достаточно. Гребцы вскакивают на банки, кто не успел - получают по дюжине осколков в ноги. Пробоины в днище небольшие, но суда постепенно начинают тяжелеть... А им еще отступать под огнем.
Линия моих канонерок искривилась в обратную сторону, теперь она вогнутая, как зеркало в ньютоновском телескопе, и сгрудившиеся неприятельские чайки - в фокусе траекторий прыгающих по воде ядер. Летят острые щепки, борта трещат, днепровская вода краснеет от крови. Таким боем можно бы гордиться. Если б не своих били.
Турецкие артиллеристы стреляют, но не слишком точно. Далеко. Галеры отстали от первой линии, стремительно нас атаковавшей и так же стремительно разбитой. Теперь им благоразумнее было бы отступить, однако в горячке боя руководствоваться разумом способны немногие. Впечатление такое, что у турок нет единого командования, - по крайней мере, оно никак себя не проявляет. Капитаны сами решают, продолжать ли баталию. Одни осторожно постреливают издалека, другие идут вперед. Наши лодки шустро ретируются, словно рыбья мелюзга от щуки: тяжелый форштевень или бревноподобное весло легко проломят борт при столкновении. Это не бегство. В ход идут гаубичные бомбы, весом полтора пуда каждая.
Ядро имеет свои преимущества: оно рикошетирует как камешек, пущенный мальчишкой, и канонирам сходит с рук неточность наводки по дальности. Инерционный воспламенитель оперенной бомбы срабатывает при первом ударе о воду. Шансы поразить маленькую верткую чайку слишком малы, - разве на такой дистанции, что пришлось бы опасаться собственных осколков. Сорокавесельная галера - вот это прекрасная мишень. Клубы порохового дыма вспухают на ее боках, взрывы кромсают фальшборт... Есть попадание в гребную палубу! Часть весел по левому борту бессильно плюхается в воду. Судно теряет ход, постепенно разворачиваясь. Гребцы не виноваты, им просто не повезло. Следующая бомба сбивает тяжелую пушку на баке. Молодцы! Надо запомнить, чей выстрел. У меня почти нет опытных канониров, и орудия наводят ученики артиллерийской школы, большей частью - безусые юнцы. Эта кампания им вместо экзамена.
Гранаты летят на палубу, кованые кошки впиваются в галерный борт. Как ни старайся, все не продумаешь: надо бы казачьи сабли на такой случай. Винтовка со штыком для абордажного боя мало пригодна. Но турки, похоже, оглушены. Серьезного сопротивления не оказывают.
Приказываю рулевому обогнуть захваченное судно. В сотне сажен левее добивают еще одну каторгу. Наши тоже две... нет, три лодки разбито, соседние подбирают с воды солдат. Таким скорлупкам одного ядра с лихвой хватает. Прямо по курсу галера с поврежденной кормой пытается выйти из-под огня. Не получится: ее явно догоняют. Много дальше, уже вне досягаемости, уходят остальные турки и несколько уцелевших запорожских чаек. Те, кто держался в тылу.
Бой идет сам по себе, без моего вмешательства. Сейчас оно, скорее всего, излишне. Все, что следовало, я сделал до баталии и в начале ее, теперь надо просто не мешать людям драться. Когда залпы умолкают, распоряжаюсь вернуться на Томаковку: надо исправить повреждения, оставить под надежной охраной трофеи и пленных, наконец позавтракать. Неприятель появился так рано, что котлы с кашей пришлось бросить на берегу.
Вот только захваченные галеры могли отбить аппетит даже у бывалых воинов. Запах от них... Истинно - дух рабства. В нашей армии, по утвержденному государем регламенту, солдатский нужник используют два дня (до Прута было три), потом закапывают и устраивают новый. У турок гребцы прикованы, а дерьмо за ними убирают... Не знаю, наверно - когда мешает грести. Прошу простить за неприглядные подробности. У нас на веслах солдаты, и такого безобразия нет, хотя люди тоже не свободные. Неволя имеет множество градаций. Вот однажды знакомый мне по нарвской осаде генерал-майор Гинтер предложил царю во избежание побегов ставить рекрутам клеймо на лице каленым железом. Как ни мало уважения имел Петр к правам и достоинству подданных, сию пропозицию не одобрил и весьма недоволен был выдумкою просвещенного европейца, хотя круговую поруку под кнутом и кандалы использовать не стеснялся.
