Владимир Прягин - Волнолом
- Да, - сказала она тихо и грустно. - Я не смогла возродить мечту. Получилось не то, чего я хотела. Но я, по крайней мере, пыталась. А что сделал ты? Сидел и смотрел, как идея покрывается пылью, а потом на нее и вовсе плюют все, кому не лень.
- Я не горжусь этим, - сказал Генрих, - но завтра сделаю то, что должен. Избавлю мир от твоих воздействий. И от тебя самой заодно.
- Как я уже говорила раньше - попробуй. Это твой выбор.
Она повела рукой, стирая себя из зеркала. Он отвернулся, потушил лампу и принялся ждать рассвета.
Генрих с Ольгой неторопливо и со вкусом позавтракали. Долго пили душистый чай, макая в него подрумяненные сухарики. Болтали о ерунде. Ольга рассказывала, как пятнадцать лет назад приехала из империи. Собираясь тогда в дорогу, она боялась, что не найдет в столице Девятиморья подходящего дома. Ведь тут, по слухам, такая теснота и столпотворение, что люди живут друг у друга на головах! К счастью, с домом помог имперский посол. Он, посол, вообще довольно приятный дядька, когда не озабочен делами...
Ольга трещала без умолку, как сорока. Генрих смеялся. Они, не сговариваясь, делали вид, что все хорошо. Что это обычный завтрак, как у счастливой семейной пары, не обремененной никакими заботами, кроме разве что выбора, кого из знакомых навестить в выходные.
Потом они оделись, вышли на улицу, где дожидался красный локомобиль. Ольга сказала шоферу: 'В оранжерею'. Генрих устроился рядом с ней на диванчике. Ехали молча. За окошком проплывали дома, витрины, голые липы. Щемило сердце.
Оранжерея оказалась длиннейшим стеклянным зданием на окраине города. Генрих никогда прежде тут не бывал. Ольга повела его сквозь садово-огородные дебри. Он шагал за ней, спотыкаясь о шланги и разглядывая помидоры на грядках. Те пунцовели от такого внимания. Было жарко и очень душно.
Они перешли в другое крыло, где росли цветы, и у Генриха голова пошла кругом от приторно-вязких запахов. Благоухали розы, нагло давили на обоняние пышные орхидеи, сладко поддакивали левкои. Для полного счастья не хватало только чертополоха.
- Варя! - позвала Ольга.
Девушка, возившаяся у разлапистого куста, который Генрих не смог идентифицировать, обернулась и кивнула гостям. На ней было льняное платье, а волосы она заплела в тяжелую косу.
- Доброе утро, - сказала Ольга. - Познакомься, это Генрих фон Рау.
- Здравствуйте, - у травницы был забавный звонкий акцент. - Доброе утро, Оля. Будет прощание?
- Прощание? - слегка опешила та.
- Последний раз, - объяснила девушка. - Больше мы не усмотримся.
- Не увидимся? Почему?
- Да, прости. Я еще плохо этот язык. Не увидимся. Не спрашивай, почему. Я вижу. Чувствую так.
Поняв, что дипломатические прелюдии ни к чему, Генрих взял быка за рога:
- Я надеялся задать вам пару вопросов. Вы позволите?
- Да. Спросите.
- Насчет чернильного зрения. Вы ведь им не обладаете?
- Нет. У нас следят, когда девочки маленькие, какой у них есть подарок...
- Дар?
- Какой у них дар. Потом, когда они... - травница в затруднении посмотрела на Ольгу. - Когда к ним...
- Я объясню ему, Варя. В детстве проверяют на наличие дара. Если он есть, то решают, как дальше быть. Можно открыть чернильное зрение, развивать способности к светописи. А можно дар... ну, как бы перенаправить, обратить его внутрь. Я не специалистка, не знаю правильных терминов. Этот второй способ - он мало кому подходит. С ним у девочки появляются другие способности...
- Знахарство? Ведовство?
- Да, что-то вроде этого. Они чувствуют природу вокруг.
- Цветы, - сказала Варя. - Траву. Деревья. Зверей.
- Людей тоже?
- Да, людей тоже.
Генрих задумался. В Девятиморье знахарок специально не отбирают и не воспитывают. Они, так сказать, созревают сами. Как та девчонка из Дюррфельда, перенявшая умения от матери и от бабки. Деревенская ведьмочка, 'чувствующая' людей, отлично подошла для того, чтобы воспринять подсказку из будущего. Стала идеальным инструментом для Сельмы.
- Понимаете, Варя, - продолжил Генрих. - Я хотел бы разобраться получше, как действует ваша сила. Рассчитывал на какую-нибудь простенькую наглядную демонстрацию, если только вас не обидит такая просьба.
Она наморщила лоб, осмысливая последнюю фразу, потом кивнула. Указала на взрыхленный клочок земли размером в квадратный фут. Бросила туда семечко и сказала:
- Заставлять - плохо. Человека, зверя, цветок. Лучше не уско... не ускоривать, не давить. Понимаешь?
- Да-да, Варя. Продолжайте, пожалуйста.
- Но если надо, очень надо, тогда...
Травница присела на корточки и приложила к почве ладонь. Закрыла глаза и зашептала что-то беззвучно. Со лба скатилась крупная капля пота. Воздух над клумбой заструился и задрожал. Варя убрала руку, и Генрих увидел, как из земли пробивается зеленый росток - тянется вверх, распускает тонкие листья. Когда стебель поднялся дюймов на десять, она сказала:
- Дальше не буду. Трудно.
- Этого хватит, - заверил Генрих. - Огромное вам спасибо.
Подумал - да, инструмент отменный. Если девица в Дюррфельде обладала такой же силой, то могла по наущению Сельмы сделать с бароном, что пожелает. А потом подчистить ему память и отпустить. Ведь если 'надо, очень надо', то можно. Требовалось лишь подтолкнуть ее. Шепнуть из будущего - не верь, мол, этому хлыщу, он плохой. Или что-нибудь в этом роде...
- Мы пойдем. До свидания, Варя.
- Прощайте.
Генрих потянул Ольгу к выходу.
ГЛАВА 18
- Знаешь, - сказала Ольга, - в следующий раз, когда куда-нибудь соберешься, езжай лучше без меня. А я дома посижу, подожду. Чтобы ничего такого больше не слышать. Почему она со мной попрощалась? Что значит - не увидимся больше? Я к ней заезжаю периодически, цветы выбираю, ну и вообще...
- Не обращай внимания. Может, она просто неверно выразилась. Язык еще не совсем освоила, ну и вот. Все образуется.
- Врешь ведь. И не краснеешь.
Генрих ничего не ответил - просто открыл перед нею дверцу локомобиля. Дождавшись, когда она заберется внутрь, сказал шоферу, что теперь надо ехать в парк. Дело приближалось к полудню.
Площадка перед парком была пуста - ни единого экипажа. На воротах висел замок. Сельма, очевидно, зашла через другой вход. В том, что она уже на месте и ждет, Генрих не сомневался.
- Зачем мы здесь? - Ольга озиралась недоуменно.
- Так надо, Оля. Прости.
- Что...
Он не дал ей закончить фразу - начертил руну феху и, глядя в глаза, сказал:
- Сиди в экипаже. Не выходи. Если я не вернусь через полчаса - уезжай домой.
Вылез наружу и приказал шоферу, используя ту же руну:
- Ждать инструкций. Не удивляться.
Несколько раз глубоко вздохнул, унимая сердцебиение. Поднял глаза к небу. Брюхатые тучи громоздились над головой, тужились, пытаясь исторгнуть переношенный снегопад.
Генрих приложил ладонь к замку на воротах, и тот, пропитавшись морозным светом, рассыпался на осколки. Трюк, подсмотренный когда-то у Сельмы, удался сейчас почти без усилий. Свет будто сам лип к Генриху, спеша выполнить любую команду.
Он шел по пустым дорожкам, огибая безлюдные павильоны. Гирлянды, растянутые между столбами, тихо колыхались под ветром.
Сельма ждала его у помоста, на котором когда-то (казалось, месяцы и годы назад) пел незадачливый куплетист. Стояла, подняв воротник пальто и сунув руки в карманы. У нее за спиной маячил человек-клякса.
Где-то далеко пробили часы.
- Успел, - похвалила Генриха ведьма. - А то я уже хотела на тебя разозлиться.
- Да, успел. Злиться не на что. Можешь сдаваться со счастливой улыбкой.
- Юмор у тебя так себе. Да и вообще, поговорить мы успели ночью. Поэтому...
Чернильный слуга, повинуясь ее кивку, шагнул-перетек вперед.
- Давай, Нерожденный.
- Стой! - Генрих выставил руку перед собой. - Не спеши, Ротмайер!
Тот будто споткнулся на полпути.
- Ага! Она зовет тебя Нерожденным, но реальное имя не произносит. Знаешь, из-за чего? Чтобы ты был не человеком, а вещью...
Говоря это, Генрих краем глаза следил за Сельмой. Она не вмешивалась - слушала с интересом.
- Ротмайер - такую фамилию тебе записали. Она досталась от деревенского плотника. Но настоящий твой отец - Роберт фон Вальдхорн. А мать звали Яной. Слышишь? У тебя были отец и мать, как и у всех людей...
Генрих изобразил в воздухе руну манназ, означавшую 'человек'. Нерожденный стал обретать черты - почти как минувшей ночью, только на этот раз процесс не остановился на полпути. Лицо и тело оформились окончательно, лишь цвет оставался темным, как у эбеновой статуэтки.
- Беда в том, Ротмайер, что все это - в другой жизни. А в нынешней - тебя нет. Нет, понимаешь? Ты просто не состоялся...
Шагнув к Нерожденному, Генрих начертил у него на лбу вертикальный штрих с косой перекладиной. Руна наудиз - 'нужда', 'лишенья', 'беда'.
