Николай Берг - Лёха
Разговор как-то сам собой увял, мужчины занялись раной артиллериста. Из любопытства и Леха нос сунул. И ему не понравилось, что он увидел: кисть у Середы вспухла, была красной, отекшей, с дырой посередине, и эта дыра, в отличие от виденных в фильмах, не зияла насквозь, но понятно было с первого взгляда, что сквозная. Края дырки вздулись и расщеперились в стороны.
– Промыть бы надо, – невозмутимо сказал Середа.
– Можно помочиться, – предложил Семенов.
Леха удивился, но артиллерист, в отличие от него, никаких отрицательных эмоций не проявил, не оскорбился. Видно было, что он такой способ дезинфекции знает.
– Тут в аптечке марганцовка нашлась, давай пока ею. А края йодом помажем.
– Ишь ты, прям как в аптеке! – отозвался Семенов.
– Гноя нет. Хорошо, – веско сказал Жанаев. Он опять попыхивал папироской, вид у него был довольный.
– Пальцы плохо сгибаются, – поморщившись от боли, пожаловался артиллерист.
– Хорошо еще, что вообще гнутся, – резонно возразил Семенов.
А Лехе вдруг пришло в голову странное сравнение, сначала неясное, невнятное, но чем дальше, тем контуры становились четче, и наконец мысль выкристаллизовалась. Глядя на деловито возившихся с раной товарищей, потомок подумал, что они к войне относятся как к тяжелой, грязной, утомительной, но, увы, – необходимой работе. Вот как на даче дерьмо из сортира вычерпывать. Радости никакой, но делать надо, потому что иначе нельзя. А вот увиденные им немцы производили совсем другое впечатление. Не то чтобы они выглядели туристами-экстремалами, но что-то в них было противоположное от красноармейцев, для многих из них война явно была чем-то вроде спорта. Большим Приключением в жизни. Им на войне было весело.
По коже Лехи морозом продрало, когда он вспомнил увиденную словно бы давным-давно, а на самом деле – всего-то позавчера сценку, когда его тезку товарищ пытался поставить на ноги, а тот, другой Лешка, обессилел и встать не мог. Так вот потомка больше всего потрясло выражение лиц пары немцев, ждавших окончательного результата. На их молодых физиономиях не было ни ненависти, ни презрения, ни сочувствия. Никаких подходивших к происходящему человеческих чувств. Только интерес, любопытство какое-то – тут Лехе в голову почему-то пришла в голову фраза «энтомологический интерес». Наверное, в телепередаче от «Дискавери» про жучков каких-то услышал. Причем это Леху и ужаснуло больше всего. Если бы немцы корчили страшные рожи, скрипели от лютости зубами и потрясали пистолетами и кинжалами – было бы как-то понятнее. Человечнее, что ли. А так – словно в телевизоре на букашку смотрят. Даже не на спортивные состязания: нет азарта, просто любопытство – поднимется этот таракашка на ноги или нет. И так же спокойно пристрелили. Молодого раненого парня по имени Лешка.
От этого вспомнившегося потомку как-то подурнело, замутило. Глянул на разукрашенную щедро йодом ладонь артиллериста – еще хуже стало.
– Зря так много льете – кожа потом лоскутами отвалится, жжет ведь йод-то, – проглатывая дурноту, сказал Леха.
– Это ничего, главное, чтобы не загноилось, тут у нас клиник нету, – отозвался бледный Середа. Все-таки разбередили ему рану, а она была не ссадинкой, как ни крути.
Тут в голову потомку пришло, что вообще-то опять все собрались в кучу и никто на часах не стоит. Потому он, как и положено уже взрослому мальчику, тем более – не занятому ничем полезным, взял карабин, не без натуги вставил туда обойму, клацнул затвором (трое покосились на его действия не без опаски) и, пояснив, что посторожит, пока они тут… это, отправился на свой первый в жизни караульный пост.
Начало получилось не слишком удачным. Леха прекрасно понимал, что должен засесть так, чтобы увидеть непрошеных гостей, а они чтобы его не заметили. В конце концов, даже в тех же «Танчиках» отлично было показано – важно заметить врага первым. И маскировка там была важной фичей, Леха в этом быстро убедился и всегда старался замаскировать свой танк. Но то в игре. На деле же получалось как-то нескладно – если хорошо удавалось спрятаться в этих дурацких кустах, то ни фига не было видно, а если нет – получался и сам как на витрине. В конце концов, изрядно побродив, нашел примятое место, явно лежал кто-то из своих – не бурят, так дояр. Прилег и обнаружил, что снизу в кустах листьев меньше и потому по-над травой видно отсюда достаточно далеко. Осторожно отмахиваясь от свирепых комаров, менеджер пообвыкся к месту, пообжился. Уверенная тяжесть карабина, его продуманность и странное ощущение силы и мощи в своих руках приободрили. Когда совсем недавно Леха припрятал в карман сиявшие золотом патрончики из вскрытого цинка, сделал он это из сугубого мальчишества: просто понравились блестючие цацки, если уж честно. Сейчас он поймал себя на мысли, что думает об оружии и патронах иначе. Патроны были консервированной смертью, а трофейная винтовка – таким же символом власти и силы, как царский скипетр. Странное это было чувство, непривычное, пугающее, но почему-то приятное.
Неприятным было другое – оказалось, что человеческие глаза так расположены, что все время остается полно места, которого не видишь. Не видишь, что по бокам и особенно – что сзади. И как ни верти головой – мертвое пространство не уменьшается. Лес все время шелестел, перешептывался, издавал всякие звуки, и чем дальше, тем больше казалось, что кто-то подло подкрадывается именно оттуда, откуда не видно. Леха рассердился сам на себя за такую внезапную паранойю и постарался отвлечься. Подумал о том, как оно там сложилось, на берегу озера, после его исчезновения. Попробовал вспомнить, какие соски были у Лильки, но с этими мыслями не срослось, потому как сразу же понял: пока он тут, в 1941 году, – там, на озере, никакого лагеря для тренинга нет и быть не может. И Лилькины груди в узеньком лифе тоже как-то не вспоминались, заслоненные роскошным бюстом первой в его жизни женщины, отдававшейся ему так страстно, что виденные ранее «куклы» порнофильмов жалко заплакали на задворках памяти. Вот и поди ж ты – простая колхозница, а такая страстная фемина… Нет. Чего уж перед собой-то дурака валять, не годится это пошловатое слово. Женщина. Именно так – с большой буквы.
Леха мечтательно задумался, но тут его блаженное состояние было грубо нарушено недвусмысленным топотом в кустах совсем рядом. Попаданец подхватился. Направил карабин в сторону шума и растерянно подумал – кто ж это может так громыхать? Ну не немец же? Не человечий топот вроде.
Из-под кустов, смешно подергивая кожаным носиком, выкатился крупный еж. Остановился, близоруко вытаращился на торчащий перед его мордочкой ствол винтовки и определенно выругался по-ежиному. Не удержавшись, менеджер легонько ткнул дулом в полосатые иголки, и еж, фыркнув, тут же свернулся в колючий клубок.
– Драное ежище! – усмехнулся облегченно Леха.
– Это еще фигня, – сказал за его спиной знакомый голос, и артиллерист присел на корточки, глядя на гостя.
– А что не фигня? – спросил очень недовольный тем, что Середа подошел незаметно, потомок.
– Кошки. Ночью. На посту. Где неделю тому назад было нападение на часового с плохим исходом. Вот они могут напугать ого как, – со знанием дела отозвался южанин. И сказал без подначки, просто сообщил хорошо проверенный факт.
– Ты поговорить пришел, что ли? – намекающе спросил менеджер.
– Нет, подменить. Я ж последнее время не караулил ни разу. Так что возмещаю. А ты иди, помогай с добром разбираться. Нам с места двигаться надо скоро, так что готовь татайку. Ну и вообще, перед маршем водиле отдохнуть надо, – разумно ответил Середа.
Потыкал веточкой в еще туже свернувшегося ежика и спросил:
– Bist du frappiert?[72]
К удивлению Лехи, еж, словно понимая вопрос, возмущенно захрюкал-зафырчал.
– Das ist Krieg, du, zerlumpter Igel![73] – поучительно ответил ежу артиллерист и стал устраиваться поудобнее.
– Чего это ты? – несколько испуганно спросил менеджер, которому в этом сюрном диалоге померещилось, что для Середы вчерашняя наркота не прошла даром.
– Так спокойнее, – рассудительно ответил часовой, – спросят немцы этого ежика: «Видел кого в лесу»? – А ежик честно ответит: «Ходили тут ваши, веткой в меня тыкали», – немцы и не будут нас здесь искать.
Полюбовался на Лехину физиономию и тихо заржал, довольный произведенным эффектом.
Поняв наконец что его банально разыграли, как детку малую, менеджер отправился к своей машине, вроде бы и долг исполнив, и чувствуя, что был он на посту не в своей тарелке.
Смешанный запах табака и вкусного дымка от костра вывел прямо к тому месту, где хозяйственный Жанаев готовил что-то съестное, попыхивая сигареткой.
