Александр Мазин - Кровь Севера
– Я и сам кое-что видел, – пробормотал я, вспомнив «ящера». – Но ты так и не ответил. Зачем нам с тобой свои воины, если нас и так никто тронуть не посмеет?
– А для достоинства! – заявил Свартхёвди. – Если у нас с тобой свои хускарлы есть, значит, мы с тобой – вожди! Хёвдинги!
– А зачем нам быть хёвдингами? – поинтересовался я. – Лично мне и так неплохо.
Медвежонок уставился на меня, как повар – на стейк, вдруг заявивший о своем желании стать репкой. Открыл рот… И закрыл. Потом махнул рукой – мол, что говорить с умственно неполноценным, – и послал Вихорька в «кладовку» за винишком.
А я подумал немного… И отправился к Трувору. Если уж с кем советоваться, то – с ним. Или с Ольбардом. Не к Хрёреку же идти, в самом деле…
Варяги расположились метрах в тридцати от нас, но – отдельно. У собственного костерка. Всей дружной компанией.
Харра Стекоза подвинулся, уступая мне почетное место рядом с Трувором. Рулаф тут же нацедил сдобренного медом вина в собственную чашу. Поднес. Мелочь, а приятно. Сразу как-то теплее стало. На нашей части острова все свои. Но варяги – особенно.
Усадили, угостили… И вернулись к прерванному разговору. И – сразу в тему. Варяги обсуждали, что будут делать дальше, после завершения похода. И что характерно: пути их с Хрёреком-ярлом не совпадали.
То есть до Балтики у всех нас планы были одинаковые. Однако потом варяги планировали плыть не в Хедебю, а домой. Причем уже и кораблик трофейный под это дело присмотрели. Из общей добычи. Не боевой – типа кнорра. Крепкий и вместительный.
– А что ярл, не возражает? – осторожно поинтересовался я.
– А с чего бы ему возражать? – в свою очередь поинтересовался Трувор.
– Так Ольбард же – его лучший кормчий!
Варяги засмеялись. Ольбард – громче всех.
– По нашему морю до Хедебю даже ты, Волчонок, корабль довести сможешь. И насчет лучшего ты зря сказал. Хёдин Морж хоть и стар, а Лебединую Дорогу лучше меня знает. Не заблудится наш Сокол, не тревожься!
И вся словенская братия опять заржала. Веселуха, блин. Весь вечер на арене – популярный клоун Ульф Черноголовый. Соло.
Но я справился. Засунул свою обиду, куда следует, и тоже захохотал. Единственно правильное действие в данном конкретном случае.
Посмеялся, а потом сказал серьезно:
– Трувор, Ольбард, совет ваш нужен. Помогите!
– Говори, – разрешил Трувор. – Хоть ты теперь и не понять чей зверь: то ли наш, то ли сёлундский, однако поможем по старой дружбе. И словом пособим да и не только словом…
– … Особо если с бабой какой справиться не можешь, то я – готов пособить! – влез Харра Стрекоза. – Всегда и бесплатно!
Снова гогот. Что у них нынче за настроение смешливое?
– Рукой себе пособи, – посоветовал я. – Трувор!
– Понятно, понятно! Отойдем.
– Что это вы нынче такие веселые? – поинтересовался я, когда мы переместились от костра в тень монастырской стены.
– Дом вспоминали, – ответил варяг и снова заухмылялся. – Ну говори, Волчок, что у тебя за печаль?
Я вкратце изложил мои проблемы. Потом, в двух словах, рекомендацию Медвежонка. Брать всех – и в хёвдинги.
– А ты, значит, в вожди не хочешь, – моментально въехал в мою печаль Трувор.
– Вот именно. Командовать я не люблю, богатств хватает, да и с ярлом нашим мне ходить – по нраву. Зачем мне в хёвдинги? Голову ломать, где добычу найти на всю бедовую дружину? Вот не было печали!
Трувор задумчиво пропустил меж пальцев двадцатисантиметровые усищи.
– Понял, что тебя томит, – сказал он. – Не хочешь ты за других людей ответ держать перед богами. Только, думается мне, хотение твое – ничто. Есть вожди, которые властвовать хотят. Таких у нас, варягов, не больно привечают. Есть вожди, что по роду да крови вожди. Этим выбирать не приходится. Да и привыкли они смолоду, что – вожди. Боги их выбрали. А есть такие, что сами собой над другими людьми встают. Кто – потому что под другими ходить не хочет, но эти – пустые. Нет таким удачи. А есть – кого опять же боги верховодить выбрали. Таких, обычно, по великой удаче узнают. Вроде как у тебя, Черноголовый. Да только не всяк богатый удачей – вождь годный. Иной для себя удачлив, а для людей, что за ним пошли – одна беда! Но это узнать – нетрудно.
– Это как? – заинтересовался я.
– А вот пойдешь ты в поход с дружиной и вернетесь вы живые и с доброй добычей, значит правильная у тебя удача. А коли вернешься с добычей, живой, но без дружины, тогда – тоже правильная. Но – только твоя.
– А если не вернемся ни я, ни дружина?
Трувор положил мне руку на плечо, придавил слегка… Я качнулся, рука соскользнула.
– Глупый ты, – сделал неожиданный вывод Жнец. – Зачем с людьми разговариваешь? Богов спроси. Они ответят.
* * *– Отец Бернар, как мне задать Богу вопрос, но так, чтобы получить ответ?
– При Крещении грехи твои уйдут – и правда откроется.
Упорный монах гнул свою линию.
Ладно, будем рассуждать логически. Допустим, соберу я свою команду… То есть не так. Команда у меня уже имеется. Скиди со своей подружкой, Вихорёк, упрямый монах… Ну и побратим Медвежонок. Допустим, я ее расширю еще на трех человек. Не велика разница. Дисциплина? Тоже не вижу проблем. Если уж британцы и сарацин сумели подружиться, то со мной они точно поладят.
Решено. Берем.
* * *Утром я огласил свое решение и нашего полку – прибыло. Больше всех, по-моему, был рад отец Бернар. Британцы – христиане, а сарацин… Это ж какая заслуга перед Богом, если не язычника крестить, а мусульманина!
Юсуф в ответ на подходы монаха только ухмылялся. А вот я – нет. Вечером мне было уже не до смеха, потому что под мою руку попросились еще трое. Причем – из самого нелюбимого мною сегмента скандинавских племен. Нореги. Гуннар Гагара, Гуннар Морской Кот и здоровенный, волосатый, как бизон, Хагстейн Хогспьёт. Ну не було у бабы хлопот, так купила порося! Вернее, аж трех диких вепрей.
Но отказать – обидеть. Причем – кровно.
Пришлось принять. Оптом. Но строго предупредив: вольницы не будет. Мое слово не просто закон, а – Закон. Если сказал, к примеру, бабу не трогать, кто тронет – будет сам вместо бабы использован. Неоднократно. Посредством древка от большого копья.
Так, а что это мы вдруг развеселились? Понятно. Большое копье, то бишь хогспьёт. Хагстейн тут же пообещал оттрахать по моему приказу кого велю. Мол, древко у него – самое подходящее. Тому же Морскому Коту – как раз по размеру будет. Кот тут же засветил земляку в рыло, Хагстейн только хрюкнул довольно. По такой роже если бить, то сразу оглоблей.
Такая вот веселуха. Я тоже ухмыльнулся и сообщил своим новым дренгам, что они – в теме. И мы отправились праздновать.
А ночью ко мне пришел мой Волк.
Глава тридцать седьмая, в которой герой видит красивый сон, впоследствии оказавшийся символическим
То был очень красивый сон. Заснеженный лес и летящие светлые тени. Немного похоже на прогулки, которые я затевал, когда Свартхёвди «проходил обучение» у Стенульфа.
Только во сне я был – другим. Крупнее, сильнее, стремительнее. И почему-то – голый. Короткие штаны мехом внутрь, пояс с парой ножей – и больше ничего. Холодно не было. Я мчался по сугробам, не проваливаясь – отталкиваясь от заснеженных пней, поваленных деревьев, перехватываясь руками за низкие сучья, немногим уступая в скорости охотникам-волкам…
Бег этот – не просто так. Мы преследовали добычу. Взрыхленный снег, глубокие следы, оголившиеся ветки, задетые рогами…
И вдруг – ровная поляна. Внезапно, как во сне бывает.
Замерзшее лесное болотце с сухими метелками по краям. Глубокий, вихляющий след уходит дальше, а поперек следа – тяжкая глыба, покрытая бурым длинным мхом-шерстью. И толстые, как весла драккара, светлые рога с вывернутыми вперед острыми концами. Зверь-йотун.
Белые тени-волки вились вокруг, не решаясь напасть. Лесной бык не обращал на них внимания. Он ждал меня.
А я ждать не стал. Короткий разбег, толчок, полет… Огромная голова взметнулось вверх, тщась поймать меня на рога… Куда там! Я оттолкнулся ногой от широченного лба (подошва ощутила упругий, смерзшийся мех) вскочил на холм-загривок, подпрыгнул… Вернее, мы подпрыгнули вместе: я и бык… Но я крутнулся в воздухе, как балетный танцор, и упал вниз на долю секунду позже, чем с хрустом вмялись в лед широкие копыта. Соскользнув с горба, как с горки, к голове великана, я с размаху воткнул черные толстые ножи позади мохнатых широких ушей.
Бык-йотун взревел так, что с елок снег осыпался, задрал голову, сорвался с места и живым танком помчал сквозь подлесок.
Мои волки – за ним, щучками ныряя в снег и снова взлетая, норовя вцепиться в мохнатый пах, подлетев сбоку, тщась повиснуть на носу или губе, потому что горло зверя надежно закрыто густющей полуметровой бородой…
Бык скакал. Еще он ревел и мотал головой. Ветви свистели надо мной, осыпая снегом. С треском переломилась задетая бурым плечом березка…
