Елена Хаецкая - Звездные гусары
Черная тень, развеваясь, неслась за глайдером, как будто с транспорта забыли снять широкую темную маскирующую сеть.
* * *Через полчаса после полуночи г-на полковника подняли с постели.
– Происходит нечто странное, господин полковник! – доложил дежурный.
Путаясь в ночной рубахе, г-н Комаров-Лович выбрался из кровати и припечатал к прохладному полу свои широкие босые ступни.
– Зажги свечу, – буркнул г-н Комаров-Лович. – И подай халат. Что происходит?
Облачая полковника в халат, дежурный повторил:
– Нечто странное!
– Опиши словами. “Нечто странное”! Эссеист выискался. “Отрывок, взгляд и нечто…” – Г-н полковник принадлежал к числу тех людей, которые начинают язвить, едва лишь открывают со сна глаза. Это опаснейший тип. Намного опаснее тех, что спросонок только ругаются или бессвязно мычат.
– Вам лучше это увидеть, – сказал дежурный.
– Да уж, лучше, – пробурчал полковник. – У тебя умыться есть? Подай воды. Глаза надо разлепить.
Плеснув себе в лицо из кружки, Комаров-Лович в развевающемся халате прошествовал на вышку дежурного.
Экран наблюдения был темен и покоен. Комаров-Лович посмотрел на него выпученными глазами, затем повернулся к дежурному. Тот был бледен и спокоен.
– Позвольте узнать, вы это на спор сделали? – ледяным тоном осведомился г-н полковник. – Потому что проигрались в карты? Или из других причин?
Дежурный и бровью не повел.
– Следует подождать еще немного, – предупредил он. – Вы увидите все собственными глазами, господин полковник. Сейчас.
Комаров-Лович уселся в кресло и уставился на экран. Толстые пальцы г-на полковника барабанили по ручке кресла, он напевал сквозь зубы – чрезвычайно фальшиво – “Марш Второго кавалерийского полка” и вообще делал все, чтобы отравить дежурному существование.
Затем он замолчал.
Из ниоткуда на экране появилась точка. Она дергалась и мерцала, но каждое новое ее появление было ближе к расположению полка, чем предыдущее. Спустя несколько секунд точка опять пропала.
Комаров-Лович перестал петь и барабанить и резко повернулся к дежурному.
– Что это?
– Никогда прежде такого не наблюдал.
– Я тоже, – мрачно сказал полковник. – Вы пробовали их вызывать?
– Не отвечают.
– Естественно… – сквозь зубы произнес Комаров-Лович. – Естественно…
– Будем сбивать? – спросил дежурный.
– А вы попадете в них?
– Можно вычислить, где они появятся в следующий раз, и… – начал дежурный без особенной уверенности. Точка все время плавала, как будто глайдер – если только это действительно был глайдер – был неисправен или же им управлял пьяный.
– Визуальный контакт установить возможно? – перебил г-н полковник.
– Темно, господин полковник.
– Включим прожектор, – решил Комаров-Лович. – Подпустим ближе и включим. Отдавайте приказ. Яхочу быть на земле, когда эта штука приблизится.
* * *Резкий свет ударил Мухина по глазам. Вспышка была такой ослепительной, что Мухин вскрикнул. Бураган, лежавший на его ногах, пошевелился.
– Нас заметили, – сказал ему Мухин. – Что теперь?
– Бураган, – пробормотал варучанин. Мухин наклонился к нему и увидел, что Бураган закатил глаза, вывернув их белками наружу. Лицо варучанина оставалось совершенно спокойным.
* * *Глайдер плюхнулся, чихнул и затих. Прожектор вел его несколько минут и замер на остановившемся транспорте. Еще минуту ничего не происходило. Комаров-Лович, в ниспадающем шелковом халате и длинной белой рубахе, стоял в десяти шагах от глайдера, величавый, как император Византии, – не хватало только тиары.
Затем из глайдера выкатился Бураган. Поджав колени к подбородку, он перекувырнулся и вскочил. К нему уже бежал солдат. Бураган переступал с ноги на ногу, покачивал головой и быстро шевелил пальцами. Он не отводил глаз от глайдера.
Один из солдат схватил Бурагана, другой заглянул в глайдер и тотчас закричал:
– Здесь подпоручик Мухин!
– Вытаскивайте! – заревел Комаров-Лович.
Мухина вытащили, почти потерявшего сознание, и положили на землю. Бураган засмеялся, когда его увидел. Он смеялся все то время, пока его уводили на гауптвахту, и, по отзыву солдат, продолжал смеяться и там, а потом намертво замолчал.
* * *Мухина поместили не в полковом лазарете, а у него на квартире, и доктор Щеткин исправно навещал его там. Щеткину запрещено было рассказывать про Мухина кому-либо, кроме г-на полковника, и такое положение дел сохранялось “до окончательного выяснения”; этим и объясняется то обстоятельство, что до отправки моей на Землю мне так и не довелось повстречаться с Андреем Сергеевичем лично и даже узнать о нем что-либо достоверное хотя бы из вторых рук.
– Состояние господина подпоручика стабильное, – отвечал на все мои расспросы Щеткин. – И полагаю, жить он будет долго и счастливо. Все остальное не должно интересовать ни меня, ни тем более вас.
Вот и все, что я сумел тогда из него вытянуть.
Спустя два месяца, находясь уже в Петербурге, я получил в синем конверте письмо.
Любезный Ливанов!
Зная, как Вы все это время беспокоились обо мне, и испытывая к Вам искреннюю благодарность, решился наконец написать к Вам, чтобы между нами не осталось никаких недоговоренностей.
Это касается обстоятельств моего побега из варучанского плена – возможно, Вы сохраняете дурные мысли обо мне, чего бы мне решительно не хотелось, и потому я желал бы развеять их совершенно.
Спасение свое я ничем иным не могу объяснить, как только чудом, а это такая материя, которая у большинства людей ничего, кроме недоумения, не вызывает.
В полку лишь немногие поверили в мой рассказ – но в числе поверивших был г-н Алтынаев; возможно, только по этой причине меня не признали сумасшедшим. К примеру, доктор Щеткин прямо объявил мне на сей счет, что “сомневается”.
Главным преткновением всей истории стал человек, которому я обязан моей свободой и самой жизнью, именно Бураган, на которого поначалу все чрезвычайно ополчились, и г-н полковник даже заключил его под арест.
Как Вы знаете, Бураган считался у своего народа чем-то вроде шамана или черного колдуна. Будучи обижен мною при обстоятельствах, Вам известных, Бураган бежал в пустыню и встретил там некоего сморщенного старичка-варучанина, низкорослого и на одной ноге. Они побеседовали, не слишком долго, после чего заключили союз, и Бураган получил возможность провидеть будущее, вещать громовым голосом и вообще различными голосами, а также являться своим соплеменникам в величавом обличье.
Все это сделало Бурагана весьма значительной фигурой среди варучан, и он быстро возвысился в оазисе Наой, том самом, где решились выступить против нас. Бураган возглавлял мятеж – или, вернее было бы сказать, мятеж подхватил Бурагана на самый свой гребень и вынес, почти против его воли, прямо на наш полк.
Немирные варучане отыскали в пустыне несколько наших разбитых глайдеров и сумели их починить; кроме того, они отбили у Соя табун хороших лошадей и сочли себя на верху блаженства: теперь они были вооружены и готовы к сражению.
Бураган каждодневно обходил войско. За несколько месяцев он десятки раз заглядывал в каждое лицо и каждому предрекал его ближайшую судьбу.
Все дурные предсказания Бурагана всегда сбывались в точности, зато хорошие иногда оказывались ошибочными. Но странно устроен человек, любезный Ливанов! Отчего-то суеверные люди испытывают благоговение перед теми, кто предрекает им несчастья, и когда дурное настигает их, они неизменно приходят благодарить вестника беды. Дикарь может разрубить топором истукана, если тот не выполнил его просьбы, властелин может повесить гонца с печальной вестью, но никогда суевер не поднимет руки на мага со страшным пророчеством на устах!
В те дни Бураган наслаждался мнимым всемогуществом. Дерзкие воины замирали в страхе, когда Бураган останавливался перед ними и засматривал им в лицо. Иных он для своего удовольствия мучил неизвестностью и порой уходил, так и не сказав ни слова.
Не берусь предполагать, какой была бы последующая участь Бурагана. Полагаю, на какое-то время он был чрезвычайно доволен своей жизнью и не желал что-либо в ней изменять.
Но тут я, по крайней своей неудачливости, попадаюсь к ним в плен! Не стоит и пересказывать Вам всего, что со мной приключилось – наверное, кое о чем Вы и без того наслышаны; ну так умножьте все услышанное на два и не ошибетесь. Прибавлю только, что проклинал я свою невезучесть каждое мгновение, проведенное в руках у “ватрушек”! Злые люди.
Завидев меня, Бураган впал в состояние, близкое к истерическому. Считается, будто дикари вследствие своей близости к природе не ведают истерик, но ведь это же чистая неправда, любезный Ливанов! И у самой природы случаются истерики в виде бурь или смерчей; если дикарь дышит так же вольно, как степь или океан, то и смерчи, и штормы возможны в груди дикаря!
