Алексей Шепелёв - За гранью
Присев в кресло, Балис жестом указал Ляпину на стул, всем своим видом давая понять, что готов выслушать. Но, вместо объяснения, тот протянул Гаяускасу листок бумаги. Развернув послание, Балис узнал почерк Огонькова. Помимо типично огоньковского «д» (кавторанг всегда писал его не с загогулькой внизу, как учат в школе, а с завитком сверку, как в курсивных типографских текстах) присутствовали еще несколько менее очевидных деталей. Конечно, это можно подделать, но непонятно, для чего тратить столько усилий.
"Балис!
Отнесись серьезно к тому, что тебе расскажет Дмитрий. Можешь ему доверять.
Вячеслав."
— Что ж, я слушаю, — он оторвал взгляд от бумаги, поглядел прямо в лицо таинственному посланцу.
— В общем, все достаточно плохо. Прокуратура Литвы обратилась в Прокуратуру Российской Федерации с запросом о Вашей экстрадиции. Ответа она пока что не получила, но в понедельник, совершенно точно, положительный ответ будет дан. Так что, у Вас есть пара дней, чтобы покинуть Радужный. Потом за Вами придут.
— А Вас лично как это касается? — внимательно глядя на Ляпина, поинтересовался Балис.
Тот спокойно выдержал взгляд.
— Флот своих не сдает, — и без паузы добавил, чтобы снизить пафос момента: — Я могу покурить?
— Лучше на кухне, я не курю.
Дмитрий кивнул, встал и прошел на кухню, на ходу вынимая из кармана брюк помятую пачку сигарет. Балис, прихватив из серванта белую гипсовую пепельницу с ручкой в виде пары вставших на хвост и изогнувшихся дугой рыбок, которую специально держал на случай курящих гостей, прошел вслед за ним.
— Кофе будете?
— Отчего нет… Кстати, можно на "ты".
— Давай на "ты"…
Ляпину на вид было чуть за тридцать — немного постарше Гаяускаса. Русые волосы на макушке немного поредели, хотя до лысины оставалось еще далеко. Лоб прорезали первые морщины. Треугольное лицо с запавшими щеками производило впечатление худобы, впрочем, обманчивое: Дмитрий был крепок и плотен, только вот ростом не очень велик. Правда, с метр девяносто шестью Балиса, ему большинство людей казались невысокими.
— Значит, тебя попросили передать, что мне нужно бежать? — Гаяускас не стал уточнять, кто именно попросил — Огоньков или его друзья из Главного Штаба Военно-Морского Флота. Все равно Ляпин ему не скажет, и, кстати говоря, правильно сделает.
— Именно.
— Некуда мне бежать, Дмитрий, — вздохнул капитан. — Я и так последний год только и делаю, что бегаю. Из Вильнюса — в Питер, из Питера — в Севастополь, из Севастополя — сюда… Куда уж дальше?
— Дальше — в Тирасполь, — самым будничным тоном ответил капитан третьего ранга. — Туда сейчас многие из Прибалтики перебрались. Приднестровцы не выдадут, да и им помочь надо — самим румын сдерживать тяжело. А Россия, похоже, не вмешается.
— Сам придумал или надоумили?
— Надоумили, конечно, — Ляпин поднялся и выдохнул дым в предусмотрительно открытую Балисом форточку. — Денег просили передать. Немного, правда. Но на авиабилет до Москвы хватит. А там — поездом через Украину. Те границы, которые сейчас между Россией и Украиной и Украиной и Приднестровьем для таких, как ты — не преграда, а так… недоразумение.
— Да не в границах дело, — устало махнул рукой Гаяускас. — Зачем все это, вот вопрос. У меня все уже в прошлом… Ничего не осталось.
Лицо капитана третьего ранга исказила гримаса, словно стрельнуло в плохо залеченном зубе.
— Ну, началось. Вот что, капитан, я тебе не писихотэрапэут, — последнее слово Ляпин произнес, копируя Кашпировского. Получилось не очень похоже, но узнаваемо. — И в комплексах твоих, извини, копаться не намерен. Если здоровый молодой мужик жить не хочет — тут надо либо на Канатчикову Дачу [42] отправлять, либо по кумполу настучать. Я так понимаю, душу утешать не обучен.
— Да что ты знаешь…
— Только то, что в бумагах пишут. Того, что не пишут, мне никто не объяснял, — Дмитрий снова присел и потушил в пепельнице окурок. — А что это меняет?
— Все, — воскликнул Балис, из последних сил удерживая контроль над собой. — Если ты такой умный, скажи — зачем я живу?
— А я вообще считаю, что живут не "затем что", а "потому что". Потому что родились. И никаких дополнительных условий.
— Как у тебя все просто, — отставной капитан снял с плиты закипевший чайник и стал разливать в чашки кипяток.
— А чего усложнять… Слушай, извини, конечно, а у тебя пожрать ничего не найдется? А то в самолетах нынче паршиво кормят: чашка чая да булочка с маслом и плавленым сыром.
— Сейчас сообразим… — Гаяускас почувствовал легкий укол совести: мог бы и без напоминания догадаться, что Ляпин прилетел московским рейсом. Да и самому поужинать бы не мешало — неожиданное известие заставило забыть о голоде.
— Пельмени будешь? — предложил он, заглядывая в недра холодильника.
— Конечно.
Кроме двух пачек пельменей Балис извлек на стол начатый батон докторской колбасы, сыр, открытую банку с югославской ветчиной, сметану и кетчуп.
— Ну вот, еще бы выпить слеганца — и самое оно, — пошутил Ляпин, и на столе тут же появилась початая бутылка с этикеткой "Спирт Рояль". — Ты что, с ума сошел, этим только крыс морить.
— Спокойно, ты что, рельсину у подъезда не видел?
— Какую рельсину? — удивился Дмитрий.
— Справа от входа в подъезд на столбе кусок рельса висел, — пояснил Гаяускас.
— Ну и что? Какая связь?
— Самая простая, — капитан объяснял без отрыва от приготовления пельменей. Собственно, чего их готовить? Мечта холостяка: кастрюлю с водой на плиту, пельмени — в кастрюлю, соль — туда же и просто чуть-чуть подождать. — Берешь бутылку этого, как ты говоришь, крысомора, и льешь на рельсину, а снизу подставляешь емкость. Вся дрянь, которую туда намешали, примерзает к железу, а в емкости остается, как говорится, экологически чистый продукт.
— Хитер, морпех…
— Я тут не при чем, — развел руками Балис. — Это местная народная мудрость. Так и называется — "рельсовка".
— Да уж, народ на выдумку силен, особенно если дело касается выпивки, — согласился Дмитрий. — Ну, так что, будешь еще сомнениями мучаться или как?
— Не знаю, — честно ответил Гаяускас. Раздражение уже прошло, а вот боль… Эта боль никогда не проходила, она только ушла в глубь и таилась там, ожидая малейшего повода напомнить о себе. Такого, например, как сейчас.
— Жаль, — с серьезным видом покачал головой Ляпин. — Из меня специалист по вправке мозгов — аховый. Никогда этим не занимался. Я ведь все время в штабах, в штабах. В море в последний раз выходил, стыдно сказать, в восемьдесят девятом, да и то, инспекционная поездка, сам понимаешь, к настоящей боеготовности отношения имеет немного.
— Ну, в то, что ты у себя в штабе только груши околачиваешь — не очень верится, — усмехнулся Балис.
— И правильно не веришь, — кивнул Дмитрий. — Не буду хвастать, но штабист я действительно неплохой. Должен же кто-то думать, когда и куда таких горячих парней, как ты, послать в дело, а когда — придержать.
— А когда — уволить из рядов Вооруженных Сил…
— Не надо, — лицо капитана третьего ранга снова сморщилось, словно он пытался целиком съесть лимон. — Сам понимаешь, что это решение — абсолютно политическое. Я твое личное дело читал, ни один командир, если он в здравом уме, такого офицера по доброй воле не отпустит.
— Да понимаю, — устало махнул рукой Гаяускас. — Только мне от этого не легче…
— А должно быть легче, — убежденно заявил Ляпин. — Ты же офицер, должен понимать, что твоя армия может проиграть войну. А ты должен жить дальше, несмотря ни на что. Исполнять свой долг.
— Какой у меня теперь долг?
— Дожидаться, когда твоя армия сможет взять реванш. И, по возможности, приближать этот день.
— А ты в это веришь?
— А то… Слушай, давай, наконец, пельмени есть. Голодный я зверски… Да и ненавижу политинформации читать. Любовь к Родине делом надо доказывать, а не трепом. Противно… Тем более, перед тобой распинаться вообще глупо — ты сам все знаешь.
— Ладно, давай…
— Так, только пить немного, мне в пять утра нужно быть по любому в Нижневартовске. Хоть с тобой, хоть без тебя…
— Тогда давай-ка, поработай, раскладывай пельмени, нарезай колбасу, а я позвоню по делам.
Выйдя в коридор, Балис, набрал номер Корнеева, на том конце трубку сняла жена.
— Наталья Андреевна? Это Гаяускас. Александр Петрович дома?
— Дома, а что случилось? — в голосе женщины сразу зазвучали встревоженные нотки: нежданный вечерний звонок ничего хорошего не сулил.
— Не волнуйтесь, ничего не произошло. У меня личный разговор.
Небольшая пауза и в трубке зарокотал бас начальника.
— Что у тебя, Балис?
— Я должен уехать. Срочно. Насовсем.
