Ольга Чигиринская - Ваше благородие
— Возможно, — холодно ответил Шеин. — Но менять что-либо уже поздно. Капитулировать нельзя, можно только победить или погибнуть.
* * *Евпатория, 30 апреля, 0400 — 0800
— Уходить нужно, товарищ майор… — сказал ефрейтор Зимин.
— Спасибо, ефрейтор, я как-нибудь сам решу, что нам делать. Можете идти.
Беляев высоко оценил мужество и прекрасную подготовку Зимина, одного из шестерых посланных на разведку и одного из двоих вернувшихся, принесшего самые полные сведения. Он был даже готов представить Зимина к награде, но не собирался выслушивать от него советы и замечания. Даже правильные.
Действительно, надо было уходить. Помощь не придет, это ясно. В штабе дивизии или ничего о них не знают, или там свои проблемы.
Но куда уходить? Где прорывать кольцо окружения? Первоначальным планом было снестись с двумя другими батальонами, ударить одновременно, соединиться и уходить в Саки, к авиабазе.
Вернувшиеся разведчики принесли невеселые вести: два других батальона уже не окружены, а разбиты и захвачены в плен. Беляки кругом, их полно, они тоже подтащили минометы и орудия, и если еще не стреляют, то лишь потому, что чего-то ждут.
Беляев нутром чуял, что сейчас ему предложат сдачу. Он посмотрел на изящный телефонный аппарат, украшение стола, и, словно разбуженный его взглядом, телефон зазвонил.
— Майор Беляев слушает.
— Полковник Волынский-Басманов говорит. Товарищ майор, как вы себе представляете свое положение?
— Не дождетесь.
— Через сорок минут завершится эвакуация прилегающих районов и вы будете атакованы.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Странный вопрос, товарищ майор. Это мой родной город, я не хочу развалить его до фундамента, пытаясь вас отсюда вытурить или убить. Уходите лучше сами.
— А вы будете нас ждать на дороге?
— Майор, мне очень жаль, но у вас нет выбора, — крымский комдив бросил трубку
Сука, подумал Беляев. Зачем он позвонил? О моменте начала штурма, видимо, не врал: эвакуация мирных жителей действительно шла полным ходом, и собственные подсчеты майора показывали, что все будет закончено в пределах часа. Но трудно было представить, чтобы враг врагу звонил исключительно по доброте душевной. Хотя… Этот комдив, насколько его помнил Беляев, тот еще жук. Вполне в его характере и на елку влезть, и яйца не ободрать. На случай если победит Союз — он всеми силами содействовал и предупреждал. На случай, если победит Крым (если хоть на полсекунды допустить, что такое возможно) — он стремился избежать жертв и разрушений.
Беляев вспомнил нервный тон князя и решил ему поверить.
* * *Лампочка на пульте не горит, стало быть, микрофон не включен и можно спокойно валять дурака.
— Привет, привет всем, кто слушает нас сегодня! Начинаем нашу передачу для любителей утренних боевых действий! У микрофона ди-джей Шэм, самый клевый яки-бой от Бахчи до Керчи. По просьбе моего большого друга Алексея Кашука я поздравляю всех советских солдат со вторым днем пребывания на нашем чудесном Острове. Специально для них новейшие хиты сезона: писки, трески и визги на всем раочем диапазоне. Особое внимание прошу обратить на нюансы хрипов. Они, эти самые нюансы, чуваки, звучат очень даже круто…
— Большое спасибо, что ты подменил меня, — Кашук занял свое место, которое нельзя было оставлять ни на минуту, вот беда, каждый раз приходилось просить подмены, чтобы выйти в сортир… — Унтер, тебе не хочется есть?
— Можно сообразить кофе.
— От кофе на голодный желудок меня тошнит.
— Если пуля попадет в пустой живот, то шансов больше, чем если она попадет в полный живот. От того, что дерьмо смешивается с кровью, бывает перитонит.
— Благодарю за краткое знакомство с инфекционной медициной. Неужели твой капитан думает, что нам все же придется вступить в бой?
— Вам, господин штабс-капитан, не придется. А что, не терпится послушать «Te Deum» в его исполнении?
— У меня здесь, в этой каморке, очень мало развлечений.
— Сэр, честно вам скажу: нашему капитану медведь на ухо наступил. Так что его пение — это плохое развлечение. Хотите, я спою?
— Иди, унтер.
* * *Майор Лебедь остановил колонну возле указателя «Национальный парк», венчавшего совершенно декоративный висячий мостик, явно не предназначенный для проезда БМД. И обычных машин тоже, о чем совершенно недвусмысленно сообщал дорожный знак. Мог и не сообщать — все равно мостик был выведен из строя. Какая-то добрая душа взорвала у дальнего конца гранату, тросы, на которых мостик висел, лопнули, и теперь желающие переправиться могли прыгать по камешкам.
Майор совершенно ясно понимал, кто это проехал здесь на «мерсе», а потом приказал взорвать мост. Сука штабная…
Здесь был перекресток трех дорог. По одной они приехали. Вторая лежала перед ними, совершенно недоступная. Третья прямо-таки просилась, чтобы они свернули и поехали по ней. Аккуратный указатель возвещал: «Изобильное». То есть, именно там можно было вернуться на двести девяносто вторую…
— Не нравится мне это, — вслух сказал майор.
Капитан Деев, капитан Асмоловский и старший лейтенант Говоров ждали следующей его реплики.
— Что скажете, ребята? — спросил майор.
— А чего тут думать, ехать в Изобильное, больше-то деваться некуда. На пятках сидят.
Глеб покачал головой.
— Товарищ майор, это скверно выглядит. Сначала разрушают дорогу за Чучельским… Если они хотели нас запереть, то почему не ПЕРЕД Чучельским? Как будто хотят, чтобы мы сюда свернули. Мы же с местностью не знакомы, не знаем, что здесь БМД не пройдут… На карте-то грунтовая дорога и мост обозначены…
— Заманивают, значит… — майор оглянулся. — Интересно, кто… И куда… И зачем…
Глеб встретился с ним глазами, и лицо его было бледно.
— Товарищ майор… — сказал он. — Я только что подумал… Это ведь и радиостанция тоже… Можно было бы пробиться сквозь помехи… А они даже не предложили…
— Кто про что, а шелудивый про баню… — зло сказал Лебедь.
— Слушайте! — Асмоловский схватил его за рукав. — Дураки мы! Боже, какие мы дураки! Кто ставит помехи?
— Самолеты РЭБ, — пожал плечами Говоров.
— Какие самолеты? Где ты видел самолеты? Где ты их слышал? Наши патрулируют небо, какие тут могут быть самолеты? Ну, подумайте же вы! Напрягите свои мозги!
— М-м! — Лебедь треснул себя кулаком по лбу. — Глеб, ты молодец, а я долбоеб.
— Все мы долбоебы, — беспощадно признал Деев.
— Поворачиваем? — спросил Говоров.
— Поворачиваем! — майор принял решение.
* * *«С этим грузином», — подумал капитан Карташов, — «хорошо на пару дерьмо есть. Он первый закончит».
Но эту мысль он вслух не высказал.
— Дайте им еще немного времени, капитан Берлиани, — миролюбиво сказал он вместо этого. — Это ведь только по нашим расчетам они должны быть здесь. А кто знает, сколько времени уйдет на самом деле…
Берлиани снял с пояса «уоки-токи».
— Базовый лагерь вызывает вершину, — сказал он.
— Вершина слушает, — откликнулась машинка голосом Шамиля.
— Шэм, дай Артема.
— Да, Гия…
— Арт, пошли кого-нибудь на вышку осмотреться. У тебя могут появиться гости.
Карташов поморщился. Ох, уж эти аристократы-врэвакуанты… Гонору — выше потолка, а доходит до дела — паника…
— Хорошо, Гия. У тебя все?
— Все. Конец связи.
Князь повесил рацию на пояс. Вооружился биноклем ночного видения и в сто двадцать пятый раз осмотрел дорогу.
— Пошлите туда взвод, капитан, — сказал он. — Хотя бы еще один взвод…
— Не паникуйте, капитан, — поморщился Карташов. — Вот прямо сейчас я должен перекраивать засаду и посылать взвод на помощь вашему другу? Помощь ему совершенно не нужна. Нам бы кто помог.
Берлиани символически сплюнул и больше не приставал. И слава Богу, подумал Карташов.
Через семь минут один из дозорных вышел на связь.
— Едут, сэр!
Карташов покосился на Берлиани. Грузин слегка опустил голову, как бы признавая свою неправоту.
— Все по местам!
Все и так по местам, чего там. Врагов пока не слышно и не видно — небо сереет, но в горах еще все черно, и даже в приборе ночного видения дорога пуста. Но уже отзывается глухим тяжелым гулом земля, и сердце дрожит не от страха и не от хорошей боевой злости — но от предощущения будущего страха и злости. Войны могут быть более или менее грязными, более или менее кровавыми, более или менее безобразными, и много здесь накручено — политика, экономика, национальные амбиции и личные качества полководцев, техника и организация, пропаганда и агитация, но в конечном счете все сводится к первобытному: вот ты, и вот я, и попробуй ты взять мою жизнь, а я попробую ее не отдать, и взять твою, и здесь, где мы сцепимся, воя от ярости и страха, уже не важно, кто из нас прав, а кто — еще правее, мы выясняем вечный мужской вопрос: кого и почему жизнь любит больше…
