Владислав Конюшевский - Иной вариант
Пусть учится.
– Иди первым.
– Тогда становись.
– Что?
Я показал, что надо делать.
– Иногда я не верю, что ты из морской пехоты.
– Я с флота, на хрен… – огрызнулся американец, но встал, как я показал. Спиной к стене, руки в замок на уровне паха. Живая лестница. Первая ступенька руки, вторая – плечи. Надеюсь, выдержит…
Выдержал! Я взобрался с помощью американца на забор, осмотрелся. Собак не видно и не слышно. Упал вниз, перебросил через забор веревочную лестницу, которую связал сам на досуге. Подождал, пока переберется американец.
– За мной, и не шуми…
Перебежали к дому. Между забором и домом должен быть газон – но тут он заросший, какие-то деревья…
Сколько человек в доме?
Максимум пятеро должно быть. Убивать никого лишних не хочется. Но придется, если что. Придется…
Тишина. В приборе ночного видения – зеленый океан и черные тени. Горит фонарь перед домом, и это очень хреново – светит прибор. Но разбить нельзя – мало ли кто смотрит в окно.
Я показал рукой – за мной, и начал обходить дом по периметру, пытаясь понять две вещи – есть ли охрана и есть ли способ проникнуть в дом иначе, нежели через парадную дверь…
И на тот и на другой вопрос ответ – отрицательный. Никакого признака охраны, нет гостевого домика, нет сторожки… впрочем, когда этот дом строился, ни то ни другое строить было не принято. Не распробовали еще тогда…
Меня заинтересовал гараж. Он был немного заглублен по сравнению с первым этажом… вообще, дом был построен так, что у него было не три, а как бы пять уровней – гараж был на уровне -0,5 – если за -1 брать явно обитаемый подвал. И там была форточка, неширокая, где-то на уровне моих коленей – и по виду совсем без сигналки.
Решил идти этим путем – достал, развернул кусок толстой садовой пленки, вырезал нужный по размерам, выдавил на нее пару тюбиков быстросхватывающегося клея, приклеил, повозил, подождал. Потом долбанул кулаком. Как в том фильме – бить буду аккуратно, но сильно. Стекло сухо треснуло, клей не дал разлететься осколкам. Хорошо, что дом старый, тогда еще везде стекло ставили, в недавно построенном был бы стеклопакет.
Пленку с осколками вытащил наружу, аккуратно положил рядом. Достал торчащие, как ножи, осколки… автомат под рукой, но никто не бежит, не кричит – и это хорошо. Образовалось отверстие, как раз чтобы одному пролезть. А больше мне и не надо.
Пролез, присмотрелся. Гараж просторный – но только на одну машину. Мне нужна была дверь, ведущая в дом… вот она. Замок на ней должен был быть слабым – или его вообще не должно было быть.
Замок открылся за минуту – и я двинулся по лестнице, ведущей с небольшим уклоном вверх, на первый этаж. Фонаря не нужно – в монокуляр видно хорошо, сочащегося через окна света с улицы в самый раз, ни много ни мало.
На первом этаже – большой холл, лестница – по старой моде, очень крутая, сразу не пройдешь. Прислушался – никого. Очень опасно в доме – пространства никакого нет, даже автомат тут может не сыграть…
Целый дом. Лезть в каждую комнату?
Ищите дураков в другом месте…
Показал американцу – остаешься здесь. Сам поднялся на полуторный этаж, затем на второй. Тихо.
Остановившись между первым и вторым, достал сотовый телефон. Номер азербайджанского «папы» мне был известен – в конце концов, сколько я его прослушивал. Набрал номер, прикрывая телефон платком.
– Алло!
…
– Алло!
Я внимательно слушал. Где?
– Алло!!!
…
– Атову сиким…
Похоже, на этаже один и пять ловить нечего…
Послушал гудки, переместился на второй. Снова набрал номер.
– Алло!
Близко.
– Алло! Слушай сюда, бозбашник [62] 62
Отсталый, недалекий, глуповатый (азерб. сленг).
[Закрыть] . Еще раз позвонишь. я тебя вы…у, понял?
Номер, похоже, знают только свои. А «папа» шуток не любит…
– Салам, Мирза-ага.
– Алло! Алло, кто говорит?!
– Салам, Мирза-ага.
Чем тупее – тем меньше шанса, что сразу положит трубку.
– Ты кто такой, а?
Кажется, здесь…
– Смерть твоя…
– Кто? Ты кто такой, козел?!
Вместо ответа я пнул дверь и врубил фонарь. Фонарь хороший, галогенный, да еще на максимальном режиме. А чтобы вырубить клиента – я воспользовался «Тазером». Купить его не проблема – в Интернете все продают. Действует он на несколько метров, вырубает конкретно с гарантией.
Мирзаев спал один. В спальне чем-то воняло… даже невозможно понять, чем именно, но воняло преотвратно. Хотелось открыть окно… или даже выбить, только бы не чувствовать этого запаха.
Уже когда «паковал» – услышал снизу крик… точнее, не крик, а разъяренный рев. Бросился туда…
Помощь моя уже не требовалась. Фонарь высветил американца, у самой стены, около него – тушу в халате. Похоже, водитель, он же телохранитель. Спустился, проверил… помощь уже не требовалась.
Ну, что, друг. С полем…
Если ты хочешь любить меня, приготовь для нее кров.
Слова ее все ложь, но это мои слова.
От долгих ночных бесед под утро болит голова.
Слезы падают в чай, но чай нам горек без слез.
«Наутилус Помпилиус»
Выехали из коттеджного поселка мы очень просто – на машине, которая принадлежала Мирзаеву. Бесконтактный ключ – охрана даже не вмешивается. Куда, зачем поехал хозяин одного из коттеджей под ночь – никого не касается…
Машину тупо бросили там, где нас дожидалась своя. Открытой. Кто первый найдет – того и черед, как говорится…
Не выходя на Третье транспортное, окольными путями двинулись к цели. Окольные пути есть, надо их только знать.
По левую руку от нас тяжело дышал, светился огнями не спящий никогда город. Город, который я так и не смог полюбить. Хотя знал его, как мало кто другой. Работа такая…
В гараж с двумя дверьми – одни вовне Москвы, другие в Москву – мы въехали со стороны области. Американца проняло уже в гараже… весь пол изгадил. Но я молча протянул ему чистый платок. Он взял, с неожиданной ненавистью посмотрел на меня.
– Тебе плевать, да…
– На что – на пол?
– Ты знаешь, о чем я.
– Первый раз, что ли?
– Нет. Только – привыкнуть… не получается. Свой первый раз – помнишь?
Свой первый раз… А знаете – я его не помню. Долго. очень долго я мечтал его забыть. И теперь я вдруг осознал, что ничего не помню.
К добру ли…
Вместо ответа я взял два ведра и вручил их американцу.
– Пойдешь вправо – наткнешься на бочку. Набери два ведра…
Американец взял ведра и вышел. А я спустился вниз, включил свет. Яма хорошая, отделанная кирпичом. Просторная. Потому и купил. Гараж этот братковский – тут братки раньше заложников держали. И мне такая яма пригодится…
01 июля 2015 года. Вашингтон, округ Колумбия. Белый дом. Пенсильвания-авеню, 1600
Все было как всегда – и все-таки не так, как надо.
Пробитая чудовищным взрывом в здании Контртеррористического центра в Лэнгли дыра в системе национальной безопасности быстро заткнулась. В конечном итоге – на встрече присутствовали в основном высшие руководители, а их нельзя назвать подлинными лидерами, они скорее политические представители своих агентств в жестком, изобилующем многочисленными опасностями мире Вашингтона. Те, кто непосредственно занимается работой, на ступеньку ниже, и если расценивать ущерб с таких позиций, то больше всего пострадало ЦРУ, в здании которого и произошел взрыв. В том проклятом зале было немало представителей среднего офицерского звена, пришедших на церемонию потому, что это было рядом, и потому, что они действительно уважали бывшего директора, сумевшего на пике своей политической карьеры оказаться в Белом доме – а потом подло убитого в Москве. Но это было только одно агентство, другие продолжали работать, в том числе собирающее информацию АНБ и дальновидно созданное Разведагентство Министерства обороны, во многом перехватившее сейчас лидерство у ЦРУ. Все работало… проблема была в другом. Точнее – две проблемы, одна вытекающая из другой.
Первая – неуверенность и страх. Взрыв в самом сердце американской политической машины, опустошивший Олимп, привел к тому, что появилось и укоренилось чувство, которое никак не может быть в столице самой сильной в мире страны, отвечающей за положение дел во всем мире. Это чувство – отчаяние и страх. Отчаяние – потому что четырнадцать лет жестокой войны с террором, обескровившей американский бюджет, пополнившей военные кладбища по всей стране, привели только к нарастанию террористической угрозы. Сейчас уже все понимали, что ситуация развивается во многом бесконтрольно и любые их ходы только усугубляют ее. Их ненавидели. А когда кто-то ненавидит – с ним бесполезно разговаривать, ему бесполезно посылать мешки с гуманитарным рисом, бесполезно приводить какие-то аргументы. Ненависть – это чувство, это не порождение рассудка, это то, что у тебя в душе. Ненавидящего тебя можно только убить. И они убивали – но на их место вставали все новые и новые, все больше и больше. К четырнадцатому году даже самым закоренелым оптимистам стало понятно, что их ненавидит не Аль-Каида, не мелкие группы отщепенцев – а миллиард человек. Они пользуются мобильными телефонами, автомобилями, Интернетом, они могут одевать одежду, сделанную в Америке, но они Америку ненавидят.
