Андрей Архипов - Ветлужская Правда
– Хочешь подгрести под себя наше воеводство? И не просто так, а втихомолку?
– Ха, воеводство!.. – Князь скривился, но потом продолжил самым благодушным тоном: – Не ерепенься, тебя и бывшего десятника отца моего я не обделю!
– Уже обделил, княже! Почему не на нашего воеводу грамотку выписал, уж если решил нас под свою руку подвести? Он честно твоему отцу служил!
– Веры вам великой еще нет! Годик под сотником побудете, а потом поставлю вас боярами ближними и одарю землицей со смердами по вашему выбору. Хотите, по реке Костроме, куда вскоре дотянутся мои владения, а хотите в землях суздальских. Там и дела, с железом связанные, продолжить разрешу, и пошлины торговые на пять лет отменю! А не будет такого желания, так каждый из вас сотню в поход водить будет, а то и поболее, если призвание есть. Уразумел?!
– Забираешь все, а потом кидаешь кость?
– С большим куском мяса, полусотник! А без этого не может быть у вас со мной никаких дел! Будете противиться, так пришлю не Василия с его сотней, а всю тысячу и сожгу вашу весь дотла!
– Угу, в очередь становись, княже…
– Ты что себе позволяешь, смерд! – тут же выступил вперед тысяцкий, закипая гневом. – Дыба все-таки тебя прельщает?!
– Что ты, Георгий Симонович, – скривился ветлужец и простодушно пожал плечами. – Просто с первым морозом гостей ждем. От Балуса, наместника булгарского. Сотни три, а может, и все пять. Тоже хотят нас в подчинении иметь. Сунулись к нам недавно, но кишка оказалась в этот раз тонка. Постояли-постояли супротив рати нашей да и ушли несолоно хлебавши… Однако предупредили сразу о том, чтобы осенью мы их сызнова в гости ждали. Земельку нашу, мол, к рукам будут прибирать, а нас самих в кара-чирмыши записывать.
– Верно говоришь? – вцепился в подлокотники кресла Юрий. – Не брешешь? Удавлю, если так!
– Куда уж вернее, княже… Сам с ними говорил и все себе на ус мотал.
– Поторопились, Гюрьги! – мрачно заметил тысяцкий и тяжело уселся на лавку рядом с архиереем. – Или опоздали…
– Отчего же? – внезапно повеселел полусотник. – Все к месту. И беспошлинная торговля, и сотня Василия Григорьевича. С ней мы и отбиться можем, лишь бы стяг твой над ратью не поднимали!
– Все, нишкни, Иоанн, – растопырил ладонь тысяцкий. – Говорил же тебе князь, что о грамотке пока помалкивать надобно! Стяг никто и не думал поднимать, а то не только из Учеля гости пожалуют, но и из самого Булгара! В таком случае не будет у нас времени, дабы закрепиться у вас и окрепнуть. Думать надобно!
– А что тут думать? Земля наша лежит точно посередине между Учелем и Суздалем. Не удержать ее вам ни сейчас, ни позже, даже если крепость там построите!
– Мы не удержим, а ты удержишь?! – зло ощерился Юрий.
– Нас в расчет никто не принимает, княже, слишком мы ничтожны. Год продержались и еще больше продержимся, даже если булгарцы наведаются к нам осенью! Ты же всегда можешь явиться туда с ратью и выгнать их взашей! И они это понимают, поэтому рисковать напрасно не будут! Дай нам своих людей! Наверняка наместник узнает об этом и ограничится лишь грабежом и разорением, а навечно вставать на землях ветлужских не будет. Это мы переживем!
– Другое у меня на уме по поводу вашего воеводства!
– Опереться на нас при походе на Булгар желаешь?
– Гюрьги!
Возгласы последовали один за другим и слились почти воедино, а разгоряченные собеседники с ожесточением уставились друг на друга. Ефрему неожиданно захотелось оказаться отсюда подальше, хотя он и понимал, что ему нельзя пропустить ни слова из этого непростого разговора. Слухи про то, что Юрий обещал отомстить булгарам за смерть своего тестя, ходили уже давно. Речь шла о походе в самое сердце могущественного соседа, а Поветлужье было той самой промежуточной точкой, на которую князь мог бы опереться в случае каких-то непредвиденных событий. Судя по разговору, это понимала вся троица, но правда была и в том, что взятое на время Юрий уже не захочет отдать никогда.
– Княже, отдай сотню Василия Григорьевича под наши знамена! Пусть с семьями осядут, тогда ко времени похода мы тебе надежным оплотом станем, а после этого нас труднее будет с той земли прогнать!
– Нет! Загубишь силу ратную, а ее у меня не так уж и много, чтобы ею разбрасываться!
– Тогда разреши набрать в твоих землях желающих наших незваных гостей пощипать. Молодые да рьяные, желающие сложить свою буйную головушку, всегда найдутся!
Юрий вновь поднялся с кресла и прошелся вдоль комнаты, едва сдерживая нетерпение.
– Гюрьги, – подал голос тысяцкий, тоже поднявшийся вместе с князем. – Теперь нельзя нам на Ветлугу и носа казать, иначе и впрямь Булгар туда курсыбаевцев пошлет! А для острастки наместника можно отдать ветлужцам переяславских ратников, что у нас осели, да некоторых задорных гридней с младшей дружины или тех же самых вотчинных людишек Василия. Полусотню, не более! Все не так заметно будет. Помогут выстоять, а нет, то к нам остатки приведут. Да и под присмотром ветлужцы пока побудут, чтобы излишне не шалили. А грамотку… порви ее! Василий Григорьевич на нас не обидится, нешто ему такой чирей на заднице нужен? Так, Василий? Вот, а эти… купчишки и без бумаги обойдутся! Им и того нашего благоволения, что уже есть, хватит за глаза. Пусть побегают вольными до поры до времени!
– Тоже верно! – улыбнулся на последние слова ветлужец. – Только, княже, купцам без торговых дел никак не выжить, да и без хлебушка нам в ветлужских лесах не перезимовать! Как, подсылать мне человека к твоему тиуну насчет ржи или нет? Заключать ли с ним ряд об оделении смердов твоих лошадками и плугами?
Выйдя на крыльцо терема, Иван огляделся по сторонам. Не дожидаясь, пока вслед за ним выйдет кто-то из охраны, чтобы сопроводить его с княжьего двора, и не обнаружив вокруг глазеющих на него зевак, он повернулся к резным дверям и с размаху послал вперед кулак правой руки, ударив по ее локтевому сгибу левой ладонью. Полусотник предпочитал именно так выражать свои эмоции, а не вытягивать пальчик, показывая свою мужскую несостоятельность.
Разговор был тяжелый, но не он его сейчас беспокоил, с самого утра мысли были забиты совершенно другим. В конце концов, есть сведущие в торговле люди, и они решат все те недомолвки, которые остались у него с владетелем Ростова и Суздаля, тем более староста приплыл в город вместе с ним, и во время пути они досконально разобрали весь перечень вопросов, подлежащих обсуждению с князем. Сейчас же Иван очень торопился…
На подходе к Клязьме его лодья встретилась с гонцом от эрзян. Овтай бил челом и винился перед ним за то, что не уберег свою сестру и его невесту. Нет, она не слегла от лихоманки, и ее не задрал дикий зверь в таежных муромских лесах, куда она частенько сбегала от своего брата. Ее банально похитили, и виноват в этом был сам Иван. Точнее, все те изменения, которые он привнес в этот тихий захолустный край, неожиданно вскипевший разнообразными слухами о найденном железе.
Глава 13
Девичья доля
Сумела, матушка, ты меня взрастить, ох…Да не сумела замуж выдати…Отдала за нелюбимого, ой…Совсем старого, да нелюбимого…
Молодой женский голос тоскливо перебирал слова старой песни, склоняя их каждый раз на свой лад. В такт мелодии серая в яблоках кобылица мотала головой и прядала ушами, пытаясь избавиться то ли от надоедливых насекомых, то ли от заунывного завывания наездницы. Наконец терпение лошади иссякло, и она попыталась повернуть морду, чтобы цапнуть свою хозяйку за коленку.
– Куда, Стрекоза?!
Рывок уздечки заставил кобылу всхрапнуть и отвернуть голову. На какие-то иные действия Важена не решилась: подпруга была ослаблена и любые резкие движения наезднице были противопоказаны. Упасть головой вниз и пересчитать ею узловатые корни деревьев на узкой лесной дорожке совсем не хотелось. Даже поддать каблуками в бока она не могла – мешала веревка, связывающая ее ноги под животом у лошади.
Прошло почти две седмицы, как Важену начали водить звериными тропками по глухим эрзянским лесам. Она уже не пыталась сопротивляться, да и что можно было сделать против матерых воинов, часть из которых были украшены не только шрамами, но и первой сединой. Собственно, никакой злости к ним она не испытывала. Вели они себя по отношению к ней довольно почтительно, явно учитывая, чьей она была сестрой, а отреагировали недоброжелательно лишь раз, когда она робко попыталась всполошить криками лесную чащу. Тогда ей сразу засунули кляп в рот и связали руки за спиной на все время непродолжительной истерики.
Раздражало в этих людях другое. Именно покрытые серебром виски некоторых из них напоминали ей о немолодом суженом и той печальной участи, что Важене приготовил брат, толкая замуж за человека почти вдвое старше ее. Правда, сама она уже не считалась девицей на выданье, особенно после того, как разменяла третий десяток лет, проводя все свое свободное время на охоте и не обращая внимания на сватавшихся за нее парней. За глаза ее давно называли перестарком, а несвойственные слабому полу лесные увлечения постоянно подвергались порицанию и даже высмеиванию.
