Александр Мазин - Князь
– Там челядники дядькины, они тебя оденут, – сказал Артем.
– Уже легче. А румяна с лица все равно сотри!
– Сотру, батя, успокойся! – Артём засмеялся.
«Надо же, – подумал Духарев. – Глядит на меня и думает, небось, что я – пережиток варварского прошлого. Это я-то!»
Расторопные Мышовы рабы мигом напялили на него придворные тряпки. Все, кроме длинного платья, с точки зрения защиты совершенно бесполезного, но весом тянувшего на хорошую кольчугу, столько на нем было драгметаллов. Будь его воля, Духарев вместо этих дурацких тряпок двойной панцирь надел бы. И все-таки кое-какой сюрприз он приготовил. Выгнав слуг, он открыл оружейный ларь и достал тонкую синдскую саблю в бархатных, шитых черным жемчугом ножнах. Без малейшего усилия согнул вокруг талии, защелкнул пряжку. Ничего себе поясок получился, симпатичный. Против брони он, конечно, не потянет, но башку смахнет, как нефиг делать. Сергей подвесил к поясу-клинку «столовый» ножик. Эх, чует его ретивое: будут у него на кесарском празднике проблемы. Но не пойти нельзя. Этак не только трусом прослыть можно, но и престарелого кесаря обидеть.
Сергей накинул на плечи алое бархатное корзно, скрепил рубиновой пряжкой, глянул на себя в серебряное зеркало. Смотрится неплохо. Но с точки зрения обороноспособности… М-да. Ладно. Живы будем – не помрем!
Возок, окруженный молодцеватыми гриднями, въехал в ворота, дребезжа и подскакивая на брусчатке, и покатился по двору, уже сплошь заставленному крытыми и открытыми экипажами булгарской знати.
– Скромно отобедать… – проворчал Духарев, выбираясь из тесного возка и отпихивая челядника, вознамерившегося поддержать его под локоток. – Я…
И замер на полуслове, увидав, как из соседнего экипажа, элегантно опершись на руку слуги, спустилась Людомила межицкая.
Она тоже заметила его, но не смутилась, а улыбнулась приветливо, качнула головкой.
Духарев поклонился.
– Кто это, бать? – спросил Артем.
– Сейчас я тебя познакомлю, – пообещал Духарев, но выполнить обещание не успел.
Их уже окружила расфуфыренная челядь и с подобающими церемониями повлекла прочь. Духарев только и успел, что оглянуться на своих гридней. Увидев, что их тоже не забыли, он успокоился и последовал за дворцовыми «попугайчиками». Высокий рост позволил ему также убедиться, что госпожа Людомила следует в том же направлении. Правда, не с такой пышной свитой, как у Духарева.
Войдя под мрачноватые своды, отец с сыном протопали по галереям и лестницам, пока не добрались до большого, освещенного сотнями свечей зала, в котором было полно булгарской знати. Наметанным глазом Духарев определил: даже этот парадный зал по сути – часть крепости. Стены толстенные, окошки узенькие, прорезанные аккурат под лучника. Потому-то и потребовалось в солнечный день свечки жечь.
Публика здешняя Духареву была незнакома, но многие поглядывали на него с любопытством. Духарев сразу привлек общее внимание. Даже те, кто никогда не слышал о киевском после, не могли не споткнуться взглядом о двухметрового богатыря с толстыми усищами, свисающими на ладонь ниже массивного подбородка.
Артем на фоне отца почти потерялся.
Все булгарские аристократы, даже мужики, были основательно задрапированы в разноцветные хламиды. Широченные рукава, подолы до пола… Из-под таких портьер ножом пырнуть – милое дело.
Сергей притормозил, поджидая Людомилу.
– Госпожа Людомила, позволь представить тебе моего сына Артема!
Артем поклонился и пробормотал что-то подобающее, но не похоже, что госпожа межицкая его всерьёз заинтересовала. Через полминуты он углядел в толпе кого-то знакомого и исчез, оставив отца с булгарской красавицей наедине (если это слово применимо к двум людям, окруженным толпой глазеющих на них бездельников). Духарева толпа раздражала, а вот Людомила, похоже, ничего не имела против того, чтобы оказаться в центре внимания.
– Артем – твой родной сын, воевода? – спросила она. – Он совсем на тебя не похож.
– Он похож на мать, – сказал Духарев. – Она – булгарка.
– Я догадалась. Момчил Радович ее брат, да?
– Младший. Но внешнее сходство между ними невелико.
– Такое случается. Скажи, воевода, там у вас все такие… большие?
– Не все, но многие. Особенно среди нурманов и свеев.
– Я их видела. В страже кесаревны Марии было два воина с Севера. Но ты на них не похож, воевода.
– А на кого я похож?
– На гота.
– На кого? – удивился Духарев.
– На гота. Их цари когда-то завоевали западный Рим. Тот, где теперь престол Верховного понтифика западной Христовой церкви. Расскажи мне о своих богах, воевода! – девушка оживилась. – Правда, вы приносите им человеческие жертвы?
– Я – христианин, – сказал Сергей. – Но христиан у нас немного. А жертвы, да, приносят. Пленников и рабов.
– А девственниц?
– Девственность, – уточнил Духарев и помрачнел.
Никогда ему не забыть тот эпизод на Волоховом капище.
– Прости, – спохватилась боярышня. – Тебе, верно, неприятно говорить об этом. Ведь ты живешь среди диких язычников. Хотя наш батюшка говорит, язычники намного лучше, чем еретики-богумилы.
– Это еще кто такие? – спросил Духарев.
– Я же говорю, еретики. Проповедуют всякую мерзость, кланяются козлу, совокупляются в грязи, как свиньи! – губки Людомилы брезгливо искривились. – Столько их расплодилось в последние годы! К нам тоже их проповедники приходили…
– И что?
– Пчелко двоих зарубил, а третий сбежал. Наш священник потом говорил: зарубить еретика – это не грех, а подвиг. За такой подвиг любой грех отпустится, потому что еретик не тела, а души убивает. Хорошо, если так. Пчелко добрый, но грехов у него много. Он ведь воин, как и ты. А ты многих людей убил, воевода?
– Многих, – ответил Сергей. – Но почти все, кого я убил, хотели убить меня. Только я оказался быстрей, – усмехнулся он.
– Жаль, что ты христианин! – вздохнула девушка.
– Почему? – изумился Духарев.
– Был бы язычник – крестился бы, и отпустились тебе прежние грехи. А так не увидеть тебе рая.
– Не факт! – сказал Духарев. – Большинство тех, кого я убил, останься они в живых, кучу народа порешили бы.
– На все воля Божья, – вздохнула Людомила.
При этом округлые грудки ее так соблазнительно колыхнулись под серым тонким шелком, что Духарев сглотнул.
«Я ее хочу, – констатировал он. – Причем не просто хочу, а очень хочу!»
Схватить ее в охапку, целовать это нежное личико, губки, глаза… Содрать к чертям все эти шелка и парчу, опрокинуть на прохладные льняные простыни или на мягкую пахучую траву, ласкать и любить – нежно, страстно, бесконечно…
Должно быть, девушка почувствовала его мысли, потому что щечки и шейка ее слегка порозовели, и ручка в белой перчатке легла поверх платья, словно желая прикрыть волнующиеся перси.
Духареву очень хотелось взять эту маленькую ручку… Но вокруг было множество зевак, а Сергей понятия не имел о здешних правилах приличия и требованиях этикета. Не хотелось бы показаться варваром или, хуже того, погубить репутацию этой очаровательной девушки…
– Его Величество повелитель всея Булгарии Божией милостью кесарь Петр Симеонович! – проревел глашатай.
Окружающие мгновенно утратили к Духареву интерес, повернулись, вытянули шеи… Духареву тянуться не было нужды. Поверх голов он отлично видел, как взошел на помост маленький седой человечек в тяжелой короне, с посохом в руке. Длинный широкий шарф из золотой парчи, «приправленной» самоцветами, волочился за ним по полу… На сей раз это был кесарь. Духарев мгновенно ощутил то, чего не почувствовал во время первой аудиенции. Харизму. Мощь. Власть.
Ничего особенного не было ни в тронном зале, ни в самом троне. Минуту назад это был просто зал и просто высокое кресло, не более. Видел Духарев залы побольше, а троны повыше. Трудно сказать, в чем тут была фишка. Скорее всего, в самом Петре. На трон опустился не просто невысокий пожилой мужчина, а Монарх. Так бывает, когда свет падает на драгоценный камень, и ты видишь, что это не просто маленький кусочек минерала, а изумруд.
По залу прокатилась волна, в считанные минуты упорядочившая толпу. Те, что поплоше, подались назад, познатнее – выдвинулись вперед. Духарев остался на месте. Он был вне местной табели о рангах.
Кесарь поприветствовал подданных. Заверил, что скоро все будут кушать. Затем к трону выпихнули какого-то болярина. Кесарь устроил болярину показательный разнос. В чем провинился бедняга, Духарев так и не понял, поскольку Петр говорил совсем тихо, а болярин – невразумительно: вопил, каялся, валялся по полу. Не помогло. Кесарь вынес вердикт (присутствующие поддержали его порицающими преступника возгласами), болярина прихватила стража и куда-то уволокла. Надо полагать, не на веселую пирушку.
